зальюсь, будто их все ловил: отпуск себе устрою. А то и неделю промота-
емся, надоели мне эти черти-конокрады.
Рюрик тихонечко пальцем тронул Курымушку, а тот ткнул его в бок кула-
ком.
С каждой минутой все ненавистней и ненавистней становились Курымушке
его товарищи: превратить всю экспедицию в охоту, вернуться с позором в
гимназию? - нет, если они сдадутся, он один убежит, он так не вернется.
А полицейские катили обратно.
- Вы умные люди, - сказал становой, - хорошо сделали.
- Точно так, - отвечали полицейские.
- И порядочные дураки.
- Точно так, ваше благородие.
- Вот что, умные дураки, постелите-ка все это вон там на траве, кос-
тер разведите, чайник согрейте, - так! Живо! Теперь нужно гостей звать.
- Слушаем.
- Куда же вы пойдете?
- Не могим знать, ваше благородие.
- Ну, так я вам скажу: лодку эту поставьте на воду и поезжайте гостей
звать.
- Слушаем! - сказали полицейские, - и, взяв лодку за край, повернули
на бок.
- Чижик, чижик, где ты был? Пожалуйте, гости дорогие. А, и кум тут!
Ну, давай поцелуемся.
Становой с Рюриком обнялись, но Курымушка, пока они целовались, схва-
тил ружье, отбежал к дереву и стал за него, как за баррикадой.
Ахилл как осклабился, так и остался с такою же глупою рожей стоять.
Не обращая никакого внимания на Курымушку, такого маленького, Кум
угостил вином Рюрика и Ахилла и, увидев четырех убитых крякв, так и ах-
нул.
- Да мы тут сейчас пир на весь мир устроим: ведь они теперь осенью
жирные.
И велел четыре ямки копать; в эти ямки прямо в перьях уложили уток,
засыпали горячей золой, костер над ними развели.
- А еще бы хорошо осеннего дупеля убить, да его бы во французскую
булку сырого, а булку тоже бы в ямку, пока она вся жиром его пропитает-
ся. Ну, вот закусим, такая закусочка - едрена муха, скажу я вам... ну,
вы чего дремлете, ребята здоровые, вам еще по стакану под ветчину, а по-
том и под утки начнем.
Выпили еще по стакану.
- Меня самого из шестого класса выгнали; эх, было время! вот было
время: Gaudeamus знаете?
- Ну, как же!
И запели:
Gaudeamus igitur
Juvenes dum sumus...
А Курымушка так и стоял, все стоял за деревом, ожидая на себя нападе-
ния; первым выстрелом он думал убить станового, вторым полицейского, за-
тем броситься вперед, схватить второе ружье, другого полицейского взять
в плен и на этих лошадях продолжать путешествие.
Так он думал в начале, а кумовство у костра все разгоралось, товарищи
его покидали; они, пожалуй, пойдут за Кумом.
Знал ли Кум его мысли? Верно знал: он лежал на полушубке брюхом вниз
и сам пел Gaudeamus, а сам все смотрел на воду, будто чего-то ждал и
ждал, потом вдруг крикнул Курымушке:
- Не зевай, не зевай!
А у воды совсем низко, будто катились-летели два чирка и прямо на Ку-
рымушку.
- Не зевай, - крикнул Кум, - так-так-так-вот-вот-вот... стре-ляй!
Курымушка выстрелил раз - промахнулся, два - чирок свалился в воду у
самого берега. Сразу бросился и Курымушка и Кум к утке, у Курымушки руки
не хватало достать, а Кум дотянулся и, подавая ему утку, сказал:
- Молодец, азият!
Обнял его вокруг шеи правой рукой и, повторяя "молодец азият", усадил
его возле костра на полушубок.
- Ну, ребята, - сказал он, - кажется, ужин поспел, давайте-ка под ут-
ку, я сам гимназист, да из шестого класса.
Gaudeamus igitur
Juvenes dum sumus.
Все выпили, Курымушка тоже первый раз в своей жизни хватил и прямо
целый стакан.
- Молодец, азият! - похвалил становой.
Тогда мало-по-малу Курымушке стала показываться та желанная теплая
подушка в белой наволочке; еще он сопротивлялся; отталкивал ее, а она
все наседала, наседала.
- Нет, нет! - крикнул он.
- Добирай, добирай! - кричал Рюрик, - мы без тебя сколько выпили, до-
бирай!
Курымушка выпил еще, и подушка, огромная, белая, теплая, - сама легла
ему под голову.
Хор пел:
Наша жизнь коротка -
Все уносит с собой,
Наша юность, друзья,
Пронесется стрелой...
Только под вечер Курымушка проснулся и услышал голос Рюрика:
- Куда же ты, Кум, нас пьяных теперь повезешь?
- Ко мне на квартиру: мы там еще под икру дернем и спать, а утром вы
по домам, и будто вы сами пришли и раскаялись.
ЛОБАН.
Вот если бы знать в свои ранние годы, когда встречаешься: с первою
волною своей судьбы, что та же волна еще придет, - тогда совсем бы иначе
с ней расставался, а в том и беда: кажется, навеки ушла и никогда не во-
ротится. Старшие с улыбкой смотрят на детские приключения, им хорошо,
они свое пережили, а для самих детей все является, как неповторимое.
Долго не мог взять себе это в ум Курымушка, почему так издевались над
ним в гимназии, как за зверем ходили и твердили: "поехал в Азию, приехал
в гимназию". Разве нет забытых стран на свете, разве плана его не одоб-
рил сам учитель географии, и если была его одна ошибка в выборе товари-
щей, то ведь от этого не исчезают забытые страны, их можно открывать
иначе, - в чем же тут дело? - "Уж не дурак ли я?" - подумал он. И стал
эту мысль носить в себе, как болезнь. Пробовал победить сам себя усерди-
ем, стал зубрить уроки, ничего не выходило: Коровья Смерть как заладил
единицу, так она и шла безотрывно. Смутно было в душе, что если бы
что-то не мешало, то мог бы учиться как все и даже много лучше. Однажды
Коровья Смерть задал такую задачу, что все так и сели над ней, все пер-
вые математики были спрошены, никто не мог решить. Вдруг Курымушке пока-
залось, будто он спит - не спит и ему просто видится решение отдельно от
себя; попробовал это видимое записать, и как раз выходил ответ. Всю руку
поднять он не посмел, а только немножко ладонь выставил, и то она дрожа-
ла. Соседи крикнули:
- Алпатов вызывается!
- Ну, выходи, - сказал Коровья Смерть, - опять какую-нибудь глупость
сморозишь, - это тебе не Азия!
Курымушка вышел и стал писать мелом на доске по своему видению.
- Как же это ты так? - изумился учитель, - откуда ты взял это реше-
ние.
- Из головы, - ответил Курымушка очень конфузливо, - мне так показа-
лось, это не верно?
- Вполне верно, только ведь как же ты мог?
И к великому изумлению всего класса сразу после единицы поставил три
и не простое, а как воскресение из коровьей смерти, на весь год. После
этого случая он стал усердней учить уроки, но так всего было много, что
от силы было все выучить только на три. Как учатся иные всегда ровно на
четыре и даже на пять, понять он не мог. Тупо день проходил за днем и
год за годом: глубоко где-то в душе, как засыпанная пеплом страна лежа-
ла, дремала, и вот, - когда у Алпатова стали виться кольцами русые воло-
сы и чуть-чуть наметились усики даже, когда почти все ученики стали меч-
тать о танцах и женской гимназии и писать влюбленные стихи Вере Соколо-
вой, в начале четвертого класса, - будто из-под пепла вулкан вырвался и
опять пошло все кувырком.
Мысль, что он дурак, все-таки не оставляла Курымушку и втайне его
очень даже точила: он не верил себе, что может окончить гимназию, так
это было трудно и скучно, предчувствие постоянно говорило, что это все
оборвется каким-то ужасным образом. На своих первых учеников он не смот-
рел с завистью, они просто учились и больше ничего, но настоящие умные
были в старших классах, и многим им он очень завидовал. Эти умные ходили
- держались как-то совершенно уверенно, им было и наплевать на гимназию
и в то же время они знали, что кончат ее и непременно будут студентами;
это были настоящие умные, таких в классе его не было ни одного. Против
его, четвертого класса был физический кабинет, в нем были удивительные
машины, и там восьмиклассники занимались, настоящие умные ученики, и
среди них Несговоров был первый, к нему все относились особенно. Раз Ку-
рымушка засмотрелся в физический кабинет, и Несговоров, заметив особен-
ное выражение его лица, спросил:
- Тебе что, Купидоша?
Каким-то Купидошей назвал.
Робко сказал Курымушка, что хотелось бы ему тоже видеть машины.
Несговоров ему кое-что показал.
- Перейдешь в пятый класс, - сказал он, - там будет физика, все и уз-
наешь.
- А сейчас разве я не пойму?
- Отчего же, вот тебе физика, попробуй.
Дома Курымушка нашел себе в книге одно интересное место про электри-
ческий звонок, стал читать, рисовать звонки, катушки. На другой день
случилось ему на базаре увидеть поломанный звонок, стал копить деньги от
завтраков, купил, разобрал, сложил, достал углей, цинку, банку и раз -
какое счастье это было! - соединил проволоки - звонок задергался; под-
винтил - затрещал, еще подвинтил, подогнул ударник - он и зазвенел. Че-
рез два месяца у него была уже своя электрическая машина, сделанная из
бутылок, была спираль Румкорфа; в физическом кабинете Несговоров показал
ему все машины и при опытах он там постоянно присутствовал. Как-то раз
он сидел у вешалок с одним восьмиклассником и объяснял большому уст-
ройство динамо-машины. Несговоров подошел и сказал:
- Вот Купидоша у себя в классе из последних, а нас учит физике, - по-
чему это так?
- Да разве нас учат? - вздохнул ученик и запел: "так жизнь молодая
проходит бесследно". Несговоров то же запел какую-то очень красивую
французскую песенку.
Тогда ябедник Заяц показался в конце коридора. Несговоров перестал
петь.
- Спой, пожалуйста, еще, - попросил Курымушка, - мне это очень нра-
вится.
- Нельзя, Заяц идет: это песня запрещенная.
Так и сказал: за-пре-щен-на-я. С этого и началось. Мысль о запрещен-
ной песенке навела Курымушку, взять как-нибудь и открыться во всем Нес-
говорову. Но как это сделать? Он понимал, что открываться нужно по час-
тям, вот как с физикой, захотелось открыться в интересе к машинам, ска-
зал, его поняли, а что теперь хотелось Курымушке, то было совсем другое:
сразу во всем чтобы его поняли и он бы сразу все понял и стал, как все
умные. Ему казалось, что есть какая-то большая тайна, известная только
учителям, ее они хранят от всех, и служат вроде как бы Богу. А то почему
бы они, такие уродливые, держали все в своих руках и их слушались и даже
боялись умные восьмиклассники? Просто понять, - они служили Богу, но
около этого у восьмиклассников и было как раз то, отчего они и умные: им
известно что-то запрещенное, - и вот это понять - сразу станешь и умным.
Каждый день с немым вопросом смотрел Курымушка во время большой перемены
на Несговорова, и вопрос его вот-вот был готов сорваться, но, почти что
разинув рот для вопроса, он густо краснел и отходил. Мучительно думалось
каждый день и каждую ночь, как спросить, чтобы Несговоров понял.
- Чего ты смотришь на меня так странно, Купидоша? - спросил однажды
Несговоров, - не нужно ли тебе чего-нибудь от меня, я с удовольствием.
Тогда желанный вопрос вдруг нашелся в самой простой форме, Купидоша
сказал:
- Я бы желал прочесть такую книгу, чтобы мне открылись все тайны.
- Какие-такие тайны?
- Всякие-развсякие, что от нас скрывают учителя.
- У них тайн никаких нет.
- Нет? А Бог, ведь они Богу служат?
- Как Богу?
- Ну, а из-за чего же и они и мы переносим такую ужасную скуку и ро-
дители наши расходуются на нас: для чего-нибудь все это делается?
- Вот что, брат, - сказал Несговоров, - физику ты вот сразу понял,
попробуй-ка ты одолеть Бокля, возьми-ка почитай, я тебе завтра принесу,
только никому не показывай, и это у нас считается запрещенной книгой.
- За-пре-ще-нной!
- Ну, да что тут такого, тебе это уже надо знать, существует целая
подпольная жизнь.
- Под-поль-на-я!
По этой своей врожденной привычке вдруг из одного слова создавать се-
бе целый мир, Курымушка вообразил сразу себе какую-то жизнь под полом,
наподобие крыс и мышей, страшную, таинственную жизнь и как раз это имен-
но было то, чего просила его душа.
