делают многие. (Обводит кругом рукой.)
Г о ф м а н. А кстати, святой отец, я все хотел спросить вас: почему?
Ведь вы тоже писатель, сочинитель. Так о вас мне, по крайней мере, гово-
рили. Откуда же такое смирение?
Ф о р ш. Этого требует мой сан. Вы знаете, господин Амадей, я верю,
искренне верю, что у Господа есть такой большой молоток (разводит рука-
ми, показывая.) Им Он усмиряет упорное, упрямое животное - заносчивость.
Он делает это, чтобы разбитый на куски человек отчаялся в своих силах,
своей справедливости и своих делах. Тогда у него еще есть шанс. Этот
покров (указывает на рясу) - знак полученного удара. Он пришелся впору и
вовремя.
Г о ф м а н. Вот как! А что же делать человеку со своими кусками? Он
может прийти в отчаяние.
Ф о р ш. Он не должен приходить в отчаяние. Он должен не давать им
воли. Мудро править ими - как сюзерен своими вассалами. А для удобства -
что ж, хорошо бы обрядить их в мундиры, чтобы знать, где кто. Я это уже
говорил.
Г о ф м а н. Так-так. Но принц, мне кажется, отнесся к этим мечтам
иначе.
Ф о р ш. Принц - другое дело. Он прежде всего августейшее лицо.
Г о ф м а н. Надо думать, святой отец, вы не включаете коронованных
особ в круг человечества, не так ли?
Ф о р ш (мягко). Нет. Я лишь отрицаю их принадлежность как граждан к
тому государству, во главе которого они стоят.
Г о ф м а н. Боюсь, этот разговор может нас далеко завести, и все же:
может быть, вы не откажетесь, ваше преподобие, изложить мне основные
пункты ваших воззрений?
Ф р а у Ш у л ь ц. Вы полагаете, господин Гофман, что это сейчас бу-
дет кстати? Уже половина седьмого.
Г о ф м а н. Мы все равно должны дождаться Лемке.
Ф о р ш. Что ж, если кратко, то... э... э... мою теорию можно назвать
философией трона.
Г о ф м а н. Вот как?
Ф о р ш. Ибо трон есть вершина возможностей смертного и одновременно
символ власти иной, высшей. (Одушевившись.) Монархия оттого и истинная
система, что сопряжена с абсолютным центром - человеком, который хотя и
принадлежит человечеству, но стоит по праву крови над ним. Каждый хочет
управлять судьбой, такова суть человека. Он никогда не согласится на
меньшее. Это - поэма его души, самых темных и тайных ее глубин. Потому
всем суждено стать достойными трона. Такова цель, и король - средство
воспитания людей для нее.
Г о ф м а н. Иными словами, наша жизнь - только лишь подготовка? Так
сказать, репетиция перед главной ролью?
Ф о р ш. Если вам угодно выражаться так.
Г о ф м а н. Но из чего вы заключили, святой отец, что трон - это
удел всех?
Ф о р ш. Человек - отпрыск изначального рода королей. Но мало еще но-
сящих на себе печать своего происхождения, равно как и след образа
Божьего, который тоже ведь запечатлен в каждой душе.
Г о ф м а н. Я, напротив, полагал всегда, что природа, мать всего жи-
вого, не селит своих избранников во дворцах.
Ш у л ь ц согласно кивает.
Ф о р ш. Мы не так уж расходимся в мыслях, господин Амадей. Трон -
шанс достичь высшей ступени, но многие упускают этот шанс, не видят ис-
тинного его назначения.
Г о ф м а н. Ах вот как! А что же есть высшая ступень?
Ф о р ш. Высшая ступень? (Тихо, словно сообщает секрет, и без того,
впрочем, очевидный.) Ну как же: создать свой мир. Стать Творцом. Это и
есть цель поэмы. В конце будет Бог.
Ш у л ь ц (в сторону). Я ж говорил, что он еретик!
Г о ф м а н (вскочив). Браво! Я этого от вас и ждал, дорогой отец
Вальдемар! Что за удивительная страна! Тут даже батюшки говорят, как
профессора философии!
Ф о р ш. Я даже полагаю, господин Гофман, что это-то и есть рай. Бог
- тот Бог, которому мы молимся здесь, - только лишь первый среди равных.
Г о ф м а н (хохоча). Изумительно! Но вот я - поэт и склонен думать,
что давно уже заслужил преизрядную мызу в том мире фантазии, которого
стану в конце концов творцом. Однако ж я не на троне. Король, вы говори-
те, не гражданин. А гражданин ли поэт?
Ф о р ш. На это я отвечать не стану. Но намекну. Ступень завершает
лестницу. Лестница уходит в тьму. Эта тьма - время, тьма веков. И вот вы
у верха. Остается одна ступень. Кто-то - возможно ваш друг - опередил
вас. На шаг. А возможно отстал. Кто знает? Вокруг темно. Не подать ли
ему руку?
Г о ф м а н. Вы говорите загадками, святой отец.
Ф о р ш. И еще. Кеплер считал не без оснований небесные тела способ-
ными к доброй воле - ведь они не бросают своих орбит. Но, писал он,
вблизи двойных звезд планеты сходят с ума.
М и н и с т р (входя). А мне кажется, я сойду с ума от этого мороза!
(Скидывает с плеч плащ и трет уши.) Господа, почему вы все еще здесь? В
замке суета, ждут гостей. Через час начнется праздник. Принц в волнении,
господа!
Сцена четвертая
Ф о р ш (хлопает себя по лбу). Ведь я за этим и шел! Да увлекся бесе-
дой.
М и н и с т р (неодобрительно). А между тем о вас тоже справлялись.
Ф о р ш. Иду! Бегу!
Направляется к двери.
Ф р а у Ш у л ь ц (ему вслед). Не забудьте свой хвост!
Ф о р ш. Да... Да...
Сует хвост под мышку, скрывается.
М и н и с т р (брюзгливо). Хвост!! Это плохо вяжется с его саном.
Г о ф м а н. Нет, он ему очень идет.
М и н и с т р. Так он что ж: тоже замешан в этой затее?
Г о ф м а н. Ни в коем случае, ваша милость. Он неподходящий для это-
го человек.
М и н и с т р (ворчит). Положим, я тоже неподходящий для этого чело-
век. Я старый человек... (Видит костюм Щелкунчика.) А! это и есть ваш
автомат, герр Гофман?
Г о ф м а н (подхватывает). ...который я решился создать на пользу и
радость всем толковым людям, которые будут нынче на балу.
М и н и с т р. Ну, пользы особенной я тут покамест не вижу. (Дергает
рычаг. Маска клацает.) Уф! Как паралитик. И вы желаете, чтобы я в него
влез? Внутрь?
Г о ф м а н. Точно так, ваша милость.
М и н и с т р. Нет, увольте. Мне даже странно, как вы это могли мне
предложить - в мои-то лета! Вы и сами уже не молодой человек, разрешите
вам это заметить, герр Гофман. Откуда же такое легкомыслие?
Г о ф м а н (невинно). Просто я сказочник, герр Лемке.
М и н и с т р. Ну да. Сказочник. Для детишек. (Обернувшись.) Ваши де-
ти в восторге, герр Шульц?
Ш у л ь ц. Да, господин министр. Жить с господином Гофманом под одной
крышей большая радость.
М и н и с т р. Вот видите! А вы не хотели. Что я вам говорил! Мы,
старики, всё, всё знаем...
Ф р а у Ш у л ь ц. Я одного не пойму: зачем герру Лемке лезть в маску
Щелкунчика? Ведь это костюм принца?
Г о ф м а н и Ш у л ь ц значительно переглядываются.
Г о ф м а н. В этом и состоит заговор, милейшая фрау Шульц.
Ф р а у Ш у л ь ц. Заговор?
Г о ф м а н. Я хотел сказать - розыгрыш.
Ф р а у Ш у л ь ц. А принц будет кто же: Мышиный Король?
Ш у л ь ц. Нет, Мышиный Король буду я.
Ф р а у Ш у л ь ц. Но вы же говорили Форшу...
Г о ф м а н. Мы это нарочно ему сказали. Он не должен ничего знать.
Принц будет Кот Мурр.
Ф р а у Ш у л ь ц (недовольно). Он не похож на кота. И разве он сог-
ласится?
Г о ф м а н. Положитесь на меня.
Ф р а у Ш у л ь ц (так же). В чем смысл всех этих переодеваний?
Г о ф м а н и Ш у л ь ц вновь переглядываются.
М и н и с т р. А ни в чем. Я не согласен оживлять это чудище.
Г о ф м а н. Я знал, что вы станете торговаться. И вот, чтобы вас
смягчить... (Снимает со стены маску Щелкунчика и поворачивает другой
стороной.) ... мы всё изнутри выложили нежнейшей ватой. Примерьте: она
вам будет как раз впору.
М и н и с т р (действительно смягчен). Но почему именно я?
Г о ф м а н (вкрадчиво). А кто же? Шульц слишком худ. Форш высок, я
дирижирую за пультом. Остаетесь вы.
М и н и с т р. Неужели меня не узн(ют? Ведь я прихрамываю. И потом
голос...
Г о ф м а н. Вам почти не придется ходить. И вовсе не нужно говорить.
Тем паче, что вата заглушит все звуки.
Ф р а у Ш у л ь ц. А принцесса?
Г о ф м а н. Ничего не знает. Она будет честно играть крестницу Дрос-
сельмейера, милую Мари, в ожидании, когда Щелкунчик станет ее принцем.
Ш у л ь ц. А он им никогда не станет, потому что... (Прикусывает
язык.)
Ф р а у Ш у л ь ц (подозрительно). Почему? Что вы там такое еще нап-
ридумывали?
Ш у л ь ц. Ничего особенного.
М и н и с т р (ворчливо). Ладно, ладно. Покажите ваш нож, Шульц. Все
равно ведь это я подставлю под него грудь.
Ш у л ь ц подает ему театральный кинжал. М и н и с т р дергает ту-
да-сюда лезвие.
Он все же немного острый...
Г о ф м а н (решившись). Милейшая Фрау Шульц! Поверьте мне, ничего
страшного не готовится. Мы разыгрываем небольшую пьеску под названием
"Ловушка для принца" или "Мышеловка". Пьеска старая, безопасная, из
классического репертуара. Вся ее сила в неожиданности, во внезапной раз-
вязке.
Ф р а у Ш у л ь ц. Нет, господин Гофман, не нравится это мне. И отку-
да внезапность, раз принц во все посвящен?
Г о ф м а н (терпеливо). Он посвящен не во все.
Ф р а у Ш у л ь ц (качая головой). Бедная принцесса Лотта! Уж ей-то
будет совсем страшно.
Г о ф м а н. Всего один миг. И это очищающий страх: греки называли
его "катарсис".
М и н и с т р. Собственно, герр Гофман прав: их высочествам ничего не
грозит. (Улыбается, показывает на свою грудь.) Только мне. Это меня уда-
рят.
Г о ф м а н (оживившись). А! Так вы тоже считаете принца неуязвимым?
М и н и с т р (подозрительно). В каком смысле? Покушаться на него
глупо, никто этого делать, конечно, не станет. Наследный принц - не ми-
шень для убийцы. Все, что у него есть, - его титул. Совсем другое де-
ло...
Г о ф м а н (быстро). Что?
М и н и с т р. Деньги. (Как бы нехотя.) Деньги - его слабое место.
Если он богат. А наш принц богат.
Г о ф м а н. Но у него нельзя же их похитить... Или отобрать?
М и н и с т р. То есть на законных основаниях? Почему же, можно.
Г о ф м а н. А как?
М и н и с т р. Например, в случае его сумасшествия. Назначается опе-
кунский совет...
Г о ф м а н. Разве в этом случае собственность не перейдет к наслед-
никам?
М и н и с т р. Разумеется, может перейти. (Задумывается.) Гм-м... Ну,
вот, скажем, в случае тяжкой болезни - тут, правда, требуется, наоборот,
его здравая память - принц мог бы назначить опекунов своего имущества.
И, насколько я знаю закон, ему было бы потом не так-то просто обжаловать
это свое решение. Особенно, если составить все правильно... Тут бы вме-
шались вышестоящие власти. При нынешней политике они бы не упустили
шанс. Конечно, кое-что бы он сохранил; но мануфактуры, здания, мосты...
Впрочем, вы сами юрист, герр Гофман.
Г о ф м а н (задумчиво). Это было бы нечто вроде регентства...
М и н и с т р. Ну, не совсем. Однако наша маленькая абсолютная монар-
хия сделалась бы монархией конституционной. Был бы совет... Парламент...
Впрочем, о чем это мы? Уже поздно.
Оглядываются на Ш у л ь ц е в. Те слушают, затаив дыхание.
Да и к чему весь этот разговор! Пора во дворец. Держите, герр секретарь. (Отдает Шульцу нож.) А где остальное? Все эти тряпки?
Ф р а у Ш у л ь ц, вздыхая, выносит из-за кулис костюмы и маски Кота
Мурра, Мышиного Короля, Дроссельмейера, какие-то плащи и черные полумас-
ки. Все разбирают их без всякого порядка. Г о ф м а н снимает со стены
наряд Щелкунчика, ф р а у Ш у л ь ц - платье для принцессы.
Ф р а у Ш у л ь ц. Переоденетесь здесь?
М и н и с т р. Нет уж, доедем до дворца. А то, пожалуй, лошади поне-
сут, нас увидев.
Ш у л ь ц примеряет у зеркала кошачий и мышиный хвосты.
Ш у л ь ц. Этот лучше. (Показывает кошачий.)
Г о ф м а н. Вот и уступим его принцу.
М и н и с т р (прислушиваясь). Ого! В монастыре уже звонят к вечерне.
Скорей!
Г о ф м а н. Ну так во дворец?
Ш у л ь ц (решительно). Во дворец!
