Впервые эта мысль была выражена П. М. Строевым еще в 20-х годах в его
предисловии к "Софийскому Временнику". Дальнейшее знакомство с летописями
привело окончательно к убеждению, что летописи, которые нам известны,
представляют своды известий и сказаний, компиляции из нескольких трудов. И
теперь в науке господствует мнение, что даже древнейшие летописи суть
компилятивные своды. Так, летопись Нестора есть свод ХII в., Суздальская
летопись -- свод XIV века, Московские -- своды XVI и XVII вв. и т. д.
Знакомство с летописной литературой начнем с так называемой летописи
Нестора, которая начинается рассказом о расселении племен после потопа, а
кончается около 1110 г.; заглавие ее таково: "Се повести временных лет (в
иных списках прибавлено: черноризца Федосьева Печорского монастыря) откуда
есть пошла Русская земля, кто в Киев пача первые княжити, и откуда Русская
земля стала есть". Таким образом по заглавию мы видим, Что автор обещает
сказать только следующее: кто первый стал княжить в Киеве и откуда произошла
русская земля. Самая история этой земли не обещана и между тем она ведется
до 1110 г. После этого года мы читаем в летописи следующую приписку:
Игумен Селивестр Святого Михаила, написав книги си летописец, надеяся
от Бога милость приняти, при князе Володимире княжащю ему в Киеве, а мне то
время игуменящу у Св. Михаила в 6624, индикта 9 лета (т.е. в 1116 г.). Таким
образом выходит, что автором летописного свода был Сильвестр, по другим же
данным не Сильвестр, игумен Выдубицкого монастыря, написал летопись,
известную под названием "Повести временных лет", а монах Печерского
монастыря Нестор; еще Татищев приписывал ее Нестору. В древнем "Патерике
Печерском" мы читаем рассказ о том, что Нестор пришел в монастырь, к
Феодосию, 17 лет был им пострижен, писал летопись и умер в монастыре. В
летописи же под 1051 г. в рассказе о Феодосии летописец говорит о себе: "К
нему же (Феодосию) и аз приидох худый и прият мя лет ми сушу семнадцати".
Далее, под 1074 г. летописец передает рассказ о великих подвижниках
Печерских и по поводу их подвигов говорит, что многое он слышал от монахов,
а другое "и самовидец бых". Под 1091 г. летописец от своего лица
рассказывает о том, как при нем и даже с его участием печерская братия
перенесла на новое место мощи св. Феодосия; в рассказе этом летописец
называет себя "рабом и учеником" Феодосия. Под 1093 г. следует рассказ о
нападении половцев на Киев и о взятии ими Печерского монастыря, рассказ
целиком веденный в 1-м лице; затем под 1110 г. мы находим вышеприведенную
приписку Сильвестра игумена не Печерского, а Выдубицкого монастыря.
На том основании, что автор летописи говорит о себе, как о печерском
монахе, и ввиду того, что известия, посторонние летописи, называют в
Печерском монастыре летописцем монаха Нестора, Татищев так уверенно
приписывал летопись до 1110 г. Нестору, -- а Сильвестра считал только
переписчиком ее. Мнение Татищева встретило поддержку в Карамзине, но с тою
лишь разницею, что первый думал, что Нестор довел летопись только до 1093
г., а второй -- до 1110-го. Таким образом вполне установилось мнение, что
летопись принадлежала перу одного лица из Печерской братии, составлявшего ее
вполне самостоятельно. Но Строев, при описании рукописей графа Толстого,
открыл греческую хронику Георгия Мниха (Амартола), которая местами оказалась
дословно схожею с введением к летописи Нестора. Такой факт осветил этот
вопрос с совершенно новой стороны, явилась возможность указать и изучить
источники летописи. Строев первый и намекнул, что летопись есть не что иное,
как свод разного историко-литературного материала. Автор ее действительно
сводил и греческие хроники и русский материал: краткие монастырские записи,
народные предания и т. д. Мысль, что летопись есть компилятивный сборник,
должна была вызвать новые изыскания. Многие историки занялись исследованием
достоверности и состава летописи. Этому вопросу посвящал свои ученые статьи
и Каченовский. Он пришел к тому выводу, что первоначальная летопись
составлена не Нестором и вообще нам не известна. Известные нам летописи, по
словам Каченовского, суть "сборники XIII или даже XIV столетия, коих
источники большею частью нам неизвестны". Нестор, по своему образованию,
живя в эпоху общей грубости, не мог составить ничего подобного дошедшей до
нас обширной летописи; ему могли принадлежать только те вставленные в
летопись "монастырские записки", в которых он, как очевидец, повествует о
жизни своего монастыря в XI в. и говорит о самом себе. Мнение Каченовского
вызвало основательные возражения со стороны Погодина. (См. "Исследования,
замечания и лекции" Погодина, т. I, М. 1846.) Погодин утверждает, что если
мы не сомневаемся в достоверности летописи начиная с XIV в., то не имеем
основания сомневаться и в показаниях летописи о первых веках. Идя от
достоверности позднейшего рассказа летописи, Погодин восходит все в большую
и большую древность и доказывает, что и в древнейшие века летопись
совершенно верно изображает события и состояния гражданственности.
Скептические взгляды на летопись Каченовского и его учеников вызвали в
защиту летописи книгу Буткова ("Оборона летописи русской", М. 1840) и статьи
Кубарева ("Нестор" и о "Патерике Печерском"). Трудами этих трех лиц,
Погодина, Буткова и Куба-рева, утвердилась в 40-х годах мысль, что именно
Нестору, жившему в XI в., принадлежит древнейший летописный свод. Но в 50-х
годах это убеждение стало колебаться. Трудами П. С. Казанского (статьи во
Временнике Московского Общества Истории и Древностей), Срезневского ("Чтения
о древн. русск. летописях"), Сухомлинова ("О древн. русской летописи, как
памятнике литературном"), Бестужева-Рюмина ("О составе древнерусских
летописей до XIV"), А. А. Шахматова (статьи в научных журналах и громадное
по объему и очень важное по ученому значению исследование "Розыскания о
древнейших русских летописных сводах", вышедшее в 1908 г.) вопрос о летописи
был поставлен иначе: к исследованию ее были привлечены новые
историко-литературные материалы (несомненно принадлежащие Нестору жития и
проч.) и приложены новые приемы. Компилятивный, сводный характер летописи
был установлен вполне, источники свода были указаны очень определенно;
сличение трудов Нестора с показаниями летописи обнаружило противоречия.
Вопрос о роли Сильвестра, как собирателя летописного свода, стал серьезнее и
сложнее, чем был раньше. В настоящее время первоначальную летопись ученые
представляют себе, как свод нескольких литературных произведений,
составленных разными лицами, в разное время, из разнообразных источников.
Эти отдельные произведения в начале XII в. были не раз соединяемы в один
литературный памятник, между прочим, тем самым Сильвестром, который подписал
свое имя. Внимательное изучение первоначальной летописи и позволило наметить
в ней весьма многие составные части, или точнее, самостоятельные
литературные произведения. Из них всего заметнее и важнее: во-первых,
собственно "Повесть временных лет" -- рассказ о расселении племен после
потопа, о происхождении и расселении племен славянских, о делении славян
русских на племена, о первоначальном быте русских славян и о водворении на
Руси варяжских князей (только к этой первой части летописного свода и может
относиться заглавие свода, приведенное выше: "Се повести временных лет и
проч."); во-вторых, обширный рассказ о крещении Руси, составленный
неизвестным автором, вероятно, в начале XI в., и, в-третьих, летопись о
событиях XI в., которую приличнее всего назвать Киевской первоначальной
летописью. В составе этих трех произведений, образовавших свод, и особенно в
составе первого и третьего из них, можно заметить следы других, более мелких
литературных произведений, "отдельных сказаний", и, таким образом, можно
сказать, что наш древний летописный свод есть компиляция, составленная из
компиляций, -- настолько сложен его внутренний состав.
Знакомясь с известиями Лаврентьевского списка, древнейшего из тех,
которые содержат в себе так назыв. Нестерову летопись (он написан монахом
Лаврентием в Суздале в 1377 г.), мы замечаем, что за 1110 г., за летописью
первоначальной, в Лаврентьевском списке идут известия, по преимуществу
относящиеся к северо-восточной Суздальской Руси; значит, здесь мы имеем дело
с летописью местной. Ипатьевский список (XIV--XV вв.) за первоначальной
летописью дает нам очень подробный рассказ о событиях киевских, а затем
внимание летописи сосредоточивается на событиях в Галиче и Волынской земле;
и здесь, стало быть, мы имеем дело с местными же летописями. Этих местных
областных летописей дошло до нас очень много. Виднейшее место между ними
занимают летописи Новгородские (их несколько редакций и есть очень ценные) и
Псковские, доводящие свой рассказ до XVI, даже XVII в. Немалое значение
имеют и летописи Литовские, дошедшие в разных редакциях и освещающие историю
Литвы и соединенной с ней Руси в XIV и XV вв.
С XV в. являются попытки собрать в одно целое исторический материал,
разбросанный в этих местных летописях. Так как эти попытки совершались в
эпоху Московского государства и часто официальными средствами правительства,
то они слывут под именем Московских сводов или Московских летописей, тем
более, что дают обильный материал именно для Московской истории. Из этих
попыток более ранняя -- Софийский Временник (две редакции), который
соединяет известия Новгородских летописей с известиями Киевской, Суздальской
и других местных летописей, дополняя этот материал отдельными сказаниями
исторического характера. Софийский временник относится к XV в. и
представляет собою чисто внешнее соединение нескольких летописей, соединение
под определенным годом всех относящихся к последнему данных безо всякой их
переработки. Такой же характер простого соединения материала из всех
доступных составителю летописей имеет Воскресенская летопись, возникшая в
начале XVI в. Воскресенский свод сохранил до нас в чистом виде массу ценных
известий по истории удельной и московской эпох, почему и может быть назван
самым богатым и надежным источником для изучения XIV--XV вв. Иной характер
имеют Степенная книга (составленная лицами, близкими к митрополиту Макарию,
XVI в.) и Никоновская летопись с Новым Летописцем (XVI--XVII вв.). Пользуясь
тем же материалом, как и прежде названные своды, эти памятники дают нам этот
материал в переработанном виде, с риторикой в языке, с известными
тенденциями в освещении фактов. Это первые попытки обработки исторического
материала, вводящие нас уже в историографию. Позднейшее русское летописание
пошло в Московском государстве двумя путями. С одной стороны, оно стало
официальным делом, -- при дворе московском записывались погодно дворцовые и
политические события (летописи времени Грозного, напр.: Александро-Невская,
Царственная книга и вообще последние части Московских сводов, --
Никоновского, Воскресенского, Львовского), а с течением времени и самый тип
летописей стал изменяться, они стали заменяться так называемыми разрядными
книгами. С другой стороны, в разных местностях Руси стали являться летописи
строго местного, областного, даже городского характера, в большинстве
лишенные значения для политической истории (таковы Нижегородская, Двинская,
Угличская и др.; таковы до некоторой степени и Сибирские).
С XVI в., рядом с летописями, возникает новый вид исторических
