Куника (1814--1899), С. А. Гедеонова и других] освещает новым светом начало
нашей истории. Новые исследования по истории западной Руси открыли перед
нами любопытные и важные данные по истории и быту литовско-русского
государства [В. Б. Антонович (1834--1908), Дашкевич (р. в 1852 г.) и
другие]. Указанными примерами не исчерпывается, конечно, содержание новейших
работ по нашему предмету; но эти примеры показывают, что современная
историография трудится над темами весьма крупными. До попыток исторического
синтеза, поэтому, может быть и недалеко.
В заключение историографического обзора следует назвать те труды по
русской историографии, в которых изображается постепенное развитие и
современное состояние нашей науки и которые поэтому должны служить
предпочтительными руководствами для знакомства с нашей историографией: 1) К.
Н. Бестужев-Рюмин "Русская История" (2 т., конспективное изложение фактов и
ученых мнений с очень ценным введением об источниках и историографии); 2) К.
Н. Бестужев-Рюмин "Биографии и характеристики" (Татищев, Шлецер, Карамзин,
Погодин, Соловьев и др.). СПб., 1882; 3) С. М. Соловьев, статьи по
историографии, изданные Товариществом "Общественная польза" в книге
"Собрание сочинений С. М. Соловьева" СПб.; 4) О. М. Коялович "История
русского самосознания". СПб., 1884; 5) В. С. Иконников "Опыт русской
историографии" (том первый, книга первая и вторая). Киев, 1891;
6) П. Н. Милюков "Главные течения русской исторической мысли" -- в
"Русской мысли" за 1893 год (и отдельно).
Обзор источников русской истории
В обширном смысле слова исторический источник есть всякий остаток
старины, будет ли это сооружение, предмет искусства, вещь житейского
обихода, печатная книга, рукопись или, наконец, устное предание. Но в узком
смысле источником мы называем печатный или письменный остаток старины, иначе
говоря, той эпохи, которую изучает историк. Нашему ведению подлежат лишь
остатки последнего рода.
Обзор источников может быть веден двумя путями: во-первых, он может
быть простым логически-систематичным перечнем различных видов исторического
материала, с указанием главнейших его изданий; во-вторых, обзор источников
может быть построен исторически и совместит в себе перечень материала с
обзором движения у нас археографических трудов. Второй путь ознакомления с
источниками для нас гораздо интереснее, во-первых, потому, что здесь мы
можем наблюдать появление археографических трудов в связи с тем, как в
обществе развивался интерес к рукописной старине, и, во-вторых, потому еще,
что здесь мы познакомимся с теми деятелями, которые собиранием материалов
для родной истории составили себе вечное имя в нашей науке.
В эпоху допетровскую отношение к рукописям в грамотных слоях
Московского общества было самым внимательным, потому что в то время рукопись
заменяла книгу, была источником и знаний и эстетических наслаждений и
составляла ценный предмет обладания; рукописи постоянно переписывались с
большой тщательностью и часто жертвовались перед смертью владельцами в
монастыри "по душе": жертвователь за свой дар просит монастырь или церковь о
вечном поминовении его грешной души. Акты законодательные и вообще все
рукописи юридического характера, т.е. то, что мы назвали бы теперь
официальными и деловыми бумагами, тоже ревниво сберегались. Печатных
законоположений, кроме Уложения царя Алексея Михайловича, тогда не
существовало, и этот рукописный материал был как бы кодексом действовавшего
права, руководством тогдашних администраторов и судей. Законодательство
тогда было письменным, как теперь оно печатное. Кроме того, на рукописных же
грамотах монастыри и частные лица основывали свои льготы и различного рода
права. Понятно, что весь этот письменный материал был дорог в обиходе
тогдашней жизни и что его должны были ценить и хранить.
В XVIII в. под влиянием новых культурных вкусов, с распространением
печатной книги и печатных законоположений отношение к старым рукописям очень
изменяется: упадок чувства их ценности замечается у нас в продолжение всего
XVIII века. В XVII в. рукопись очень ценилась тогдашним культурным классом,
а теперь в XVIII в. этот класс уступил место новым культурным слоям, которые
к рукописным источникам старины относились презрительно, как к старому
негодному хламу. Духовенство также переставало понимать историческую и
духовную ценность своих богатых рукописных собраний и относилось к ним
небрежно. Обилие рукописей, перешедших из XVII в. в XVIII в., способствовало
тому, что их не ценили. Рукопись была еще, так сказать, вещью житейской, а
не исторической и мало-помалу с культурных верхов общества, где прежде
вращалась, переходила в нижние его слои, между прочим и к раскольникам,
которых наш археограф П. М. Строев называл "попечителями наших рукописей".
Старые же архивы и монастырские книгохранилища, заключавшие в себе массу
драгоценностей, оставались без всякого внимания, в полном пренебрежении и
упадке. Вот примеры из уже XIX в., которые показывают, как невежественно
обращались с рукописной стариной ее владельцы и хранители. "В одной обители
благочестия, к которой в исходе XVII в. было приписано более 15 других
монастырей, -- писал П. М. Строев в 1823 г., -- старый ее архив помещался в
башне, где в окнах не было рам. Снег покрывал на поларшина кучу книг и
столбцов, наваленных без разбору, и я рылся в ней, как в развалинах
Геркулана. Этому шесть лет. Следовательно, снег шесть раз покрывал эти
рукописи и столько же на них таял, теперь верно осталась одна ржавая
пыль..." Тот же Строев в 1829 г. доносил Академии наук, что архив старинного
города Кевроля, по упразднении последнего перенесенный в Пинегу, "сгнил там
в ветхом сарае и, как мне сказывали, последние остатки его не задолго перед
сим (т.е. до 1829 г.) брошены в воду".
Известный любитель и исследователь старины митрополит Киевский Евгений
(Болховитинов, 1767--1837), будучи архиереем во Пскове, пожелал осмотреть
богатый Новгородский-Юрьев монастырь. "Вперед он дал знать о своем приезде,
-- пишет биограф митр [ополита] Евгения Ивановский, -- и этим разумеется
заставил начальство обители несколько посуетиться и привести некоторые из
монастырских помещений в более благовидный порядок. Ехать в монастырь он мог
одной из двух дорог: или верхней, более проезжей, но скучной, или нижней,
близ Волхова, менее удобной, но более приятной. Он поехал нижней. Близ
самого монастыря он встретился с возом, ехавшим к Волхову в сопровождении
инока. Желая узнать, что везет инок к реке, он спросил. Инок отвечал, что он
везет разный сор и хлам, который просто кинуть в навозную кучу нельзя, а
надобно бросить в реку. Это возбудило любопытство Евгения. Он подошел в
возу, велел приподнять рогожу, увидел порванные книжки и рукописные листы и
затем велел иноку возвратиться в монастырь. В этом возу оказались
драгоценные остатки письменности даже XI в." (Ивановский "Митр. Евгений",
стр. 41--42).
Таково было у нас отношение к памятникам старины даже в XIX в. В XVIII
в. оно было, конечно, не лучше, хотя нужно отметить, что рядом с этим с
начала уже XVIII ст. являются отдельные личности, сознательно относившиеся к
старине. Сам Петр I собирал старинные монеты, медали и другие остатки
старины, по западноевропейскому обычаю, как необыкновенные и курьезные
предметы, как своего рода "монстры". Но, собирая любопытные вещественные
остатки старины, Петр желал вместе с тем "ведать государства Российского
историю" и полагал, что "о сем первее трудиться надобно, а не о начале света
и других государствах, понеже о сем много писано". С 1708 г. по приказу
Петра над сочинением русской истории (XVI и XVII вв.) трудился тогдашний
ученый деятель Славяно-греко-ла-тинской академии Федор Поликарпов, но труд
его не удовлетворил Петра, а нам остался неизвестен. Несмотря, однако, на
такую неудачу, Петр до конца своего царствования не оставлял мысли о полной
русской истории и заботился о собрании для нее материала; в 1720 г. он
приказал губернаторам пересмотреть все замечательные исторические документы
и летописные книги во всех монастырях, епархиях и соборах, составить им
описи и доставить эти описи в Сенат. А в 1722 г. Синоду было указано по этим
описям отобрать все исторические рукописи из епархий в Синод и сделать с них
списки. Но Синоду не удалось привести это в исполнение: большинство
епархиальных начальств отвечало на запросы Синода, что у них нет таких
рукописей, а всего в Синоде было прислано до 40 рукописей, как можно судить
по некоторым данным, и из них только 8 собственно исторических, остальные же
духовного содержания. Так желание Петра иметь историческое повествование о
России и собрать для этого материал разбилось о невежество и небрежность его
современников.
Историческая наука родилась у нас позже Петра, и научная обработка
исторического материала началась вместе с появлением у нас ученых немцев;
тогда стало выясняться мало-помалу и значение рукописного материала для
нашей истории. В этом последнем отношении неоценимые услуги нашей науке
оказал известный уже нам Герард Фридрих Миллер (1705--1785). Добросовестный
и трудолюбивый ученый, осторожный критик-исследователь и в то же время
неутомимый собиратель исторических материалов, Миллер своей разнообразной
деятельностью вполне заслуживает имя "отца русской исторической науки",
какое ему дают наши историографы. Наша наука еще до сих пор пользуется
собранным им материалом. В так называемых "портфелях" Миллера, хранящихся в
Академии наук и в Московском главном архиве Министерства иностранных дел,
заключается более 900 номеров разного рода исторических бумаг. Эти портфели
и теперь еще для исследователя составляют целое сокровище, и новые
исторические труды часто черпают из них свои материалы; так,
археографическая комиссия до последнего времени наполняла его материалом
некоторые из своих изданий (Сибирские дела в дополнениях к "Актам
историческим"). Миллер собирал письменные памятники не в одной только
Европейской России, но и в Сибири, где он провел около 10 лет (1733-- 1743).
Эти изыскания в Сибири дали важные результаты, потому что только здесь
Миллеру удалось найти массу ценных документов о смуте, которые были потом
напечатаны в Собрании Государственных грамот и Договоров во II томе. При
императрице Екатерине II Миллер был назначен начальником Архива Коллегии
Иностранных Дел и имел от императрицы поручение составить собрание
дипломатических документов по примеру Амстердамского издания Дюмона (Corps
universel diplomatique du droit des Gens, 8 т., 1726--1731). Но Миллер был
уже стар для такого грандиозного труда и, как начальник архива, успел только
начать разбор и упорядочение архивного материала и приготовить целую школу
своих учеников, которые по смерти учителя продолжали работать в этом архиве
и вполне развернули свои силы позднее в так называемую "Румянцевскую эпоху".
Рядом с Миллером действовал Василий Никитич Татищев (1686--1750). Он
намеревался писать географию России, но понимал, что география без истории
невозможна и потому решил сперва написать историю и обратился к собиранию и
изучению рукописного материала. Собирая материалы, он нашел и первый оценил
"Русскую Правду" и "Царский Судебник". Эти памятники, как и самая "История
Российская" Татищева, изданы были уже после его смерти Миллером. Кроме
