изложению предмета. Каченовский за русскую историю принялся тогда, когда
приобрел уже много знаний и опыта в занятиях другими отраслями исторического
ведения. Следя за развитием классической истории на Западе, которую в то
время вывели на новый путь изыскания Нибура, Каченовский увлекался тем
отрицанием, с каким стали относиться к древнейшим данным по истории,
например, Рима. Это отрицание Каченовский перенес и на русскую историю: все
сведения, относящиеся к первым векам русской истории, он считал
недостоверными; достоверные же факты, по его мнению, начались лишь с того
времени, как появились у нас письменные документы гражданской жизни.
Скептицизм Каченовского имел последователей: под его влиянием основалась так
называемая скептическая школа, не богатая выводами, но сильная новым,
скептическим приемом отношения к научному материалу. Этой школе принадлежало
несколько статей, составленных под руководством Каченовского. При
несомненной талантливости Погодина и Каченовского, оба они разрабатывали
хотя и крупные, но частные вопросы русской истории; оба они сильны были
критическими методами, но ни тот, ни другой не возвышались еще до дельного
исторического мировоззрения: давая метод, они не давали результатов, к
которым можно было прийти с помощью этого метода.
Только в 30-х годах XIX столетия в русском обществе сложилось цельное
историческое мировоззрение, но развилось оно не на научной, а на
метафизической почве. В первой половине XIX в. русские образованные люди все
с большим и большим интересом обращались к истории, как отечественной, так и
западноевропейской. Заграничные походы 1813--1814 гг. познакомили нашу
молодежь с философией и политической жизнью Западной Европы. Изучение жизни
и идей Запада породило, с одной стороны, политическое движение декабристов,
с другой -- кружок лиц, увлекавшихся более отвлеченной философией, чем
политикой. Кружок этот вырос всецело на почве германской метафизической
философии начала нашего века. Эта философия отличалась стройностью
логических построений и оптимизмом выводов. В германской метафизике, как и в
германском романтизме, сказался протест против сухого рационализма
французской философии XVIII в. Революционному космополитизму Франции
Германия противополагала начало народности и выяснила его в привлекательных
образах народной поэзии и в ряде метафизических систем. Эти системы стали
известны образованным русским людям и увлекали их. В германской философии
русские образованные люди видели целое откровение. Германия была для них
"Иерусалимом новейшего человечества" -- как назвал ее Белинский. Изучение
главнейших метафизических систем Шеллинга и Гегеля соединило в тесный кружок
несколько талантливых представителей русского общества и заставило их
обратиться к изучению своего (русского) национального прошлого. Результатом
этого изучения были две совершенно противоположные системы русской истории,
построенные на одинаковой метафизической основе. В Германии в это время
господствующими философскими системами были системы Шеллинга и Гегеля. По
мнению Шеллинга, каждый исторический народ должен осуществлять какую-нибудь
абсолютную идею добра, правды, красоты. Раскрыть эту идею миру --
историческое призвание народа. Исполняя его, народ делает шаг вперед на
поприще всемирной цивилизации; исполнив его, он сходит с исторической сцены.
Те народы, бытие которых не одухотворено идеей безусловного, суть народы
неисторические, они осуждены на духовное рабство у других наций. Такое же
деление народов на исторические и неисторические дает и Гегель, но он,
развивая почти тот же принцип, пошел еще далее. Он дал общую картину
мирового прогресса. Вся мировая жизнь, по мнению Гегеля, была развитием
абсолютного духа, который стремится к самопознанию в истории различных
народов, но достигает его окончательно в германо-романской цивилизации.
Культурные народы Древнего Востока, античного мира и романской Европы были
поставлены Гегелем в известный порядок, представлявший собою лестницу, по
которой восходил мировой дух. На верху этой лестницы стояли германцы, и им
Гегель пророчил вечное мировое главенство. Славян же на этой лестнице не
было совсем. Их он считал за неисторическую расу и тем осуждал на духовное
рабство у германской цивилизации. Таким образом, Шеллинг требовал для своего
народа только всемирного гражданства, а Гегель -- всемирного главенства. Но,
несмотря на такое различие взглядов, оба философа одинаково повлияли на
русские умы в том смысле, что возбуждали стремление оглянуться на русскую
историческую жизнь, отыскать ту абсолютную идею, которая раскрывалась в
русской жизни, определить место и назначение русского народа в ходе мирового
прогресса. И тут-то, в приложении начал германской метафизики к русской
действительности, русские люди разошлись между собою. Одни из них,
западники, поверили тому, что германо-протестантская цивилизация есть
последнее слово мирового прогресса. Для них древняя Русь, не знавшая
западной, германской цивилизации и не имевшая своей, была страной
неисторической, лишенной прогресса, осужденной на вечный застой, страной
"азиатской", как назвал ее Белинский (в статье о Котошихине). Из вековой
азиатской косности вывел ее Петр, который, приобщив Россию к германской
цивилизации, создал ей возможность прогресса и истории. Во всей русской
истории, стало быть, только эпоха Петра В [еликого] может иметь историческое
значение. Она главный момент в русской жизни; она отделяет Русь азиатскую от
Руси европейской. До Петра полная пустыня, полное ничто; в древней русской
истории нет никакого смысла, так как в древней Руси нет своей культуры.
Но не все русские люди 30-х и 40-х годов думали так;
некоторые не соглашались с тем, что германская цивилизация есть верхняя
ступень прогресса, что славянское племя есть племя неисторическое. Они не
видели причины, почему мировое развитие должно остановиться на германцах. Из
русской истории вынесли они убеждение, что славянство было далеко от застоя,
что оно могло гордиться многими драматическими моментами в своем прошлом и
что оно, наконец, имело свою культуру. Это учение было хорошо изложено И. В.
Киреевским (1806--1856). Он говорит, что славянская культура в основаниях
своих была самостоятельна и отлична от германской. Во-первых, славяне
получили христианство из Византии (а германцы -- из Рима) и их религиозный
быт получил иные формы, чем те, которые сложились у германцев под влиянием
католичества. Во-вторых, славяне и германцы выросли на различной культуре:
первые-- на греческой, вторые -- на римской. В то время, как германская
культура выработала свободу личности, славянские общины совершенно
поработили ее. В-третьих, государственный строй был создан различно.
Германия сложилась на римской почве. Германцы были народ пришлый; побеждая
туземное население, они порабощали его. Борьба между побежденными и
победителями, которая легла в основание государственного строя Западной
Европы, перешла впоследствии в антагонизм сословий; у славян государство
создалось путем мирного договора, добровольного признания власти. Вот
различие между Россией и Зап. Европой, различие религии, культуры,
государственного строя. Так думали славянофилы, более самостоятельные
последователи германских философских учений. Они были убеждены, что
самостоятельная русская жизнь достигла наибольшего развития своих начал в
эпоху Московского государства. Петр В. грубо нарушил это развитие,
насильственною реформою внес к нам чуждые, даже противоположные начала
германской цивилизации. Он повернул правильное течение народной жизни на
ложный путь заимствования, потому что не понимал заветов прошлого, не
понимал нашего национального духа. Цель славянофилов -- вернуться на путь
естественного развития, сгладив следы насильственной петровской реформы.
Общая точка зрения западников и славянофилов служила им основанием для
толкования не только смысла нашей истории, но и отдельных ее фактов: можно
насчитать много исторических трудов, написанных западниками и особенно
славянофилами (из славянофилов историков следует упомянуть Константина
Сергеевича Аксакова, 1817--1860). Но их труды были гораздо более
философскими или публицистическими, чем собственно историческими, а
отношение к истории гораздо более философским, чем научным.
Строго научная цельность исторических воззрений впервые создана была у
нас только в 40-х годах XIX в. Первыми носителями новых исторических идей
были два молодые профессора Московского университета: Сергей Михайлович
Соловьев (1820-- 1879) и Константин Дмитриевич Кавелин (1818--1885). Их
воззрения на русскую историю в то время назывались "теорией родового быта",
а впоследствии они и другие ученые их направления стали известны под
названием историко-юридической школы. Воспитывались они под влиянием
германской исторической школы. В начале XIX в. историческая наука в Германии
сделала большие успехи. Деятели так называемой германской исторической школы
внесли в изучение истории чрезвычайно плодотворные руководящие идеи и новые
методы исследования. Главною мыслью германских историков была мысль о том,
что развитие человеческих общин не есть результат случайностей или единичной
воли отдельных лиц: развитие общества совершается, как развитие организма,
по строгим законам, ниспровергнуть которые не может ни историческая
случайность, ни личность, как бы гениальна она ни была. Первый шаг к такому
воззрению сделал еще в конце XVIII столетия Фридрих Август Вольф в
произведении "Prologomena ad Homerum", в котором он занимался исследованием
происхождения и состава греческого эпоса "Одиссеи" и "Илиады". Давая в своем
труде редкий образец исторической критики, он утверждал, что гомеровский
эпос не мог быть произведением отдельной личности, а был постепенно,
органически созданным произведением поэтического гения целого народа. После
труда Вольфа такое органическое развитие стали искать не только в памятниках
поэтического творчества, но и во всех сферах обществен ной жизни, искали и в
истории и в праве. Признаки органического роста античных общин наблюдали
Нибур в римской истории, Карл Готфрид Миллер в греческой. Органическое
развитие правового сознания изучили историки-юристы Эйхгорн (Deutsche
Staatsung Rechtsgeschichte, в пяти томах, 1808) и Савиньи (Geschichte
des ro mischen Rechts in Mittelalter, в шести томах, 1815-- 1831). Эти
труды, носившие на себе печать нового направления, к половине XIX в. создали
в Германии блестящую школу историков, которая и до сих пор еще не пережила
вполне своих идей.
В идеях и приемах ее выросли наши ученые историко-юридической школы.
Одни усвоили их путем чтения, как, напр., Кавелин; другие -- прямо слушанием
лекций, как, напр., Соловьев, который был учеником Ранке. Они усвоили себе
все содержание немецкого исторического направления. Некоторые из них
увлекались и германской философией Гегеля. В Германии точная и строго
фактическая историческая школа не всегда жила в ладу с метафизическими
учениями гегелианства; тем не менее и историки, и Гегель сходились в
основном воззрении на историю, как на закономерное развитие человеческих
обществ. И историки и Гегель одинаково отрицали в ней случайность, поэтому
их воззрения могли ужиться в одной и той же личности. Эти воззрения и были
впервые приложены к русской истории нашими учеными Соловьевым и Кавелиным,
