Византию их царем, называемым Хаканом ("rex illorum Chacanus vocabulo").
Людовик спросил у них о цели их прихода; они отвечали, что желают вернуться
к себе на родину через его, Людовика, землю. Людовик заподозрил их в
шпионстве и стал разузнавать, кто они и откуда. Оказалось, что они
принадлежат к шведскому племени (eos gentis esse Sueonum). Таким образом в
839 г. русь относят к шведскому племени, чему в то же время как будто
противоречит имя их царя -- "Chacanus" -- Хакан, вызвавшее много различных
толкований. Под этим именем одни разумеют германское, скандинавское имя
"Гакон", другие же прямо переводят это "Chacanus" словом "каган", разумея
здесь хазарского хана, который назывался титулом "казан". Во всяком случае
известие Бертинских летописей сбивает до сих пор все теории. Не лучше и
следующее известие: писатель Х в. Лиутпранд Кремонский говорит, что "греки
зовут Russos тот народ, который мы зовем Nordmannos -- по месту жительства
(а position loci)", и тут же перечисляет народы "печенеги, хазары, руссы,
которых мы зовем норманнами". Очевидно, автор запутался: вначале он говорит,
что русь -- это норманны потому, что они живут на севере, а вслед за тем
помещает их с печенегами и хазарами на юге России.
Таким образом, определяя варягов как скандинавов, мы не можем
определить руси. По одним известиям, русь -- те же скандинавы, по другим --
русь живет у Черного, а не у Балтийского моря, в соседстве с хазарами и
печенегами. Самый надежный материал для определения национальности руси --
остатки ее языка -- очень скуден. Но на нем-то главным образом и держится
так называемая норманнская школа. Она указывает, что собственные имена
князей руси -- норманнские, -- Рюрик (Hrurikr), Аскольд
(Осколд, Hoskuldr), Трувор (Трувар, Торвард), Игорь (Ингвар), Олег,
Ольга (Helgi, Helga; у Константина Багрянородного наша Ольга называется
Elya), Рогволод (Рагнвальд); все эти слова звучат по-германски. Название
Днепровских порогов у Константина Багрянородного (в сочинении "Об управлении
империей") приведено по-русски и по-славянски, имена русские звучат не
по-славянски и объясняются из германских корней (Юссупи, Ульворси, Генадри,
Ейфар, Варуфорос, Леанти, Струвун); напротив, те имена, которые Константин
Багрянородный называет славянскими, действительно славянские (Островунипрах,
Неясит, Вулнипрах, Веруци, Напрези). В последнее время некоторые
представители норманнской школы, настаивая на различии руси и славян, ищут
Руси не на скандинавском севере, а в остатках тех германских племен, которые
жили в первые века нашей эры у Черного моря; так, профессор Будилович
находит возможность настаивать на готском происхождении Руси, а самое слово
Русь или Рос производит от названия готского племени (произносится "рос").
Ценные исследования Васильевского давно шли в том же направлении и от их
продолжателей можно ждать больших результатов.
К норманнской школе примыкает и оригинальное мнение А. А. Шахматова:
"Русь -- это те же норманны, те же скандинавы; русь -- это древнейший слой
варягов, первые выходцы из Скандинавии, осевшие на юге России раньше, чем
потомки их стали оседать на менее привлекательном лесистом и болотистом
славянском севере". И в самом деле, кажется, всего правильнее будет
представлять дело так, что русью звали в древности не отдельное варяжское
племя, ибо такого не было, а варяжские дружины вообще. Как славянское
название сумь означало тех финнов, которые сами себя звали suomi, так у
славян название русь означало прежде всего тех заморских варягов --
скандинавов, которых финны звали ruotsi Это название русь ходило среди
славян одинаково с названием варяг, чем и объясняется их соединение и
смешение у летописца. Имя русь переходило и на славянские дружины,
действовавшие вместе с варяжской русью, и мало-помалу закрепилось за
славянским Поднепровьем.
В таком состоянии находится ныне варяго-русский вопрос (доступнейшее
его изложение в труде датского ученого Вильгельма Томсена, русский перевод
которого "Начало русского государства" издан отдельной книгой и в "Чтениях
Московского Общества Истории и Древностей" за 1891 г., книга 1). Наиболее
авторитетные силы нашей научной среды все держатся воззрений той норманнской
школы, которая основана еще в XVIII в. Байером и совершенствовалась в трудах
позднейших ученых (Шлецера, Погодина, Круга, Куника, Васильевского). Рядом с
учением, господствующим давно, существовали и другие, из которых большую
пользу для дела принесла так называемая славянская школа. Представители ее,
начиная с Ломоносова, продолжая Венелиным и Морошкиным, далее Гедеоновым и,
наконец, Иловайским, пытались доказать, что Русь всегда была славянской.
Оспаривая доводы школы норманнской, эта славянская школа заставила не раз
пересматривать вопрос и привлекать к делу новые материалы. Книга Гедеонова
"Варяги и Русь" (два тома: Пг., 1876) заставила многих норманнистов
отказаться от смешения варягов и руси и тем самым сослужила большую службу
делу. Что касается до иных точек зрения на разбираемый вопрос, то о
существовании их можно упомянуть лишь для полноты обзора (Костомаров одно
время настаивал на литовском происхождении руси, Щеглов-- на происхождении
финском).
Знать положение варяго-русского вопроса для нас важно в одном
отношении. Даже не решая вопроса, к какому племени принадлежали первые
русские князья с их дружиною, мы должны признать, что частые известия
летописи о варягах на Руси указывают на сожительство славян с людьми чуждых,
именно германских племен. Каковы же были отношения между ними, и сильно ли
было влияние варягов на жизнь наших предков? Вопрос этот не раз поднимался,
и в настоящее время может считаться решенным в том смысле, что варяги не
повлияли на основные формы общественного быта наших предков-славян.
Водворение варяжских князей в Новгороде, затем в Киеве не принесло с собой
ощутительного чуждого влияния на жизнь славян, и сами пришельцы, князья и их
дружины, подверглись на Руси быстрой славянизации.
Итак, вопрос о начале государства на Руси, связанный с вопросом о
появлении чуждых князей, вызвал ряд изысканий, не позволяющих вполне верить
той летописной легенде, которая повествует о новгородцах, что они, наскучив
внутренними раздорами и неурядицами, послали за море к варягам-руси с
знаменитым приглашением: "Земля наша велика и обидна, а наряда (в некоторых
рукописях:
нарядник) в ней нету, до поидете княжить и владеть нами";
и пришел к ним Рюрик и два его брата "с роды своими", "пояша по себе
всю русь". Эпический характер этого рассказа ясен из сравнения с другими
подобными: известно сказание английского летописца Видукинда о таком же
точно призвании бриттами англосаксов, причем и свою землю бритты хвалили
теми же словами, как новгородцы свою: "terram latam et spatiosam et omnium
rerum copia refertam".
Сквозь красивый туман народного сказания историческая действительность
становится видна лишь со времени новгородского правителя или князя Олега
(879--912) [*Здесь и далее указаны годы правления князей. -- Ред.], который,
перейдя с Ильменя (882) на Днепр, покорил Смоленск, Любеч и, основавшись в
Киеве на житье, сделал его столицею своего княжества, говоря, что Киев будет
"матерью городов русских". Олегу удалось объединить в своих руках все
главнейшие города по великому водному пути. Это была его первая цель. Из
Киева он продолжал свою объединительную деятельность: ходил на древлян,
затем на северян и покорил их, далее подчинил себе радимичей. Под его рукою
собрались, таким образом, все главнейшие племена русских славян, кроме
окраинных, и все важнейшие русские города. Киев стал средоточием большого
государства и освободил русские племена от хазарской зависимости. Сбросив
хазарское иго, Олег старался укрепить свою страну крепостями со стороны
восточных кочевников (как хазар, так и печенегов) и строил города по границе
степи.
Но объединением славян Олег не ограничился. По примеру своих киевских
предшественников Аскольда и Дира, сделавших набег на Византию, Олег задумал
поход на греков. С большим войском "на конях и на кораблях" подошел он к
Константинополю (907), опустошил его окрестности и осадил город. Греки
завели переговоры, дали Олегу "дань", т.е. откупились от разорения, и
заключили с Русью договор, вторично подтвержденный в 912 г. Удача Олега
произвела глубокое впечатление на Русь: Олега воспевали в песнях и его
подвиги изукрасили сказочными чертами. Из песен летописец занес в свою
летопись рассказ о том, как Олег поставил свои суда на колеса и по суху на
парусах "через поля" пошел к Царюграду. Из песни же, конечно, взята в
летопись подробность о том, что Олег, "показуя победу", повесил свой щит в
вратах Царяграда. Олегу дали прозвание "вещего" (мудрого, знающего то, что
другим не дано знать). Деятельность Олега в самом деле имела исключительное
значение: он создал из разобщенных городов и племен большое государство,
вывел славян из подчинения хазарам и устроил, путем договоров, правильные
торговые сношения Руси с Византией; словом, он был создателем
русско-славянской независимости и силы.
По смерти Олега вступил во власть Игорь (912--945), по-видимому, не
имевший таланта ни воина, ни правителя. Он сделал два набега в греческие
владения: на Малую Азию и на Константинополь. В первый раз он понес жестокое
поражение в морском бою, в котором греки применили особые суда с огнем и
пускали "трубами огнь на ладьи русские". Во второй раз Игорь не дошел до
Царяграда и помирился с греками на условиях, изложенных в договоре 945 г.
Этот договор считается менее выгодным для Руси, чем договор Олега. В
кампании Игоря против греков принимали участие и печенеги, впервые при Игоре
напавшие на Русскую землю, а затем помирившиеся с Игорем. Игорь погиб в
стране древлян, с которых он хотел собрать двойную дань. Его смерть,
сватовство древлянского князя Мала, желавшего взять за себя вдову Игоря
Ольгу, и месть Ольги древлянам за смерть мужа составляют предмет
поэтического предания, подробно рассказанного в летописи.
Ольга (по-древнескандинавски и по-гречески Helga) осталась после Игоря
с малолетним сыном Святославом и взяла на себя правление княжеством
(945--957). По древнему славянскому обычаю вдовы пользовались гражданскою
самостоятельностью и полноправием и вообще положение женщины у славян было
лучше, чем у других европейских народов. Поэтому не было ничего
удивительного в том, что княгиня Ольга стала правительницей. Отношение к ней
летописца -- самое сочувственное: он считает ее "мудрейши всех человек" и
приписывает ей большие заботы об устроении земли. Объезжая свои владения,
она везде устанавливала порядок и везде оставляла по себе добрую память.
Главным же ее делом было принятие христианской веры и благочестивое
путешествие в Царьград (957). По рассказу летописи Ольгу крестили "царь с
патриархом" в Царьграде, хотя вероятнее, что она крестилась дома на Руси,
ранее своей поездки в Грецию. Император Константин Багрянородный, с честью
принявший Ольгу в своем дворце и описавший ее прием в сочинении "Об обрядах
Византийского двора", повествует о русской княгине сдержанно и спокойно.
Предание же, сложившееся на Руси о путешествии княгини, рассказывает, что
император был поражен красотой и умом Ольги настолько, что даже хотел на ней
жениться; однако Ольга уклонилась от этой чести. Она держала себя
