(г-жи А. Я. Ефименко и др.) указано было на существование своеобразных общин
архаического склада и у русских людей в историческое уже время. Эти труды
окончательно позволяют утверждать, что у славян на первой стадии
исторической жизни существовал своеобразный общинный, а не родовой быт.
Если же славяне не держались исключительно кровного быта и легко
соединялись в общины по интересам хозяйственным, то можно объяснить, как и
почему племенной быт скоро распался и заменился волостным. В первое время
своей жизни на Ильмене и Днепре наши предки жили "каждый своим родом и на
своих местах, владея каждый родом своим". Родовые старейшины, по этому
определению летописца, имели большую власть в своем роде; а сойдясь вместе
на совет (вече), они решали дела за все свое племя. Но так бывало только в
особо важных случаях, например, в минуты общей опасности, грозившей всему
племени. Стечением же времени, когда племена и роды расселились на больших
пространствах, не только ослабела связь между родами, но распадались и самые
роды, поделившись на самостоятельные семьи. Каждая отдельная семья на
просторе заводила свою особую пашню, имела свои особые покосы, особо
охотилась и промышляла в лесах. Общая родовая собственность переставала
существовать, когда расходились семьи, составлявшие род. Она заменялась
собственностью семейною. Точно так же переставала действовать и власть
родовладыки: он не мог управлять сразу всеми хозяйствами родичей, потому что
эти хозяйства были разбросаны на больших расстояниях. Власть родовладыки
переходила к отцу каждой отдельной семьи, к домовладыке. С распадением
родовых связей родичи перестали чувствовать свое взаимное родство и в случае
нужды соединялись для общих дел уже не по родству, а по соседству. На общий
совет (вече) сходились домохозяева известной округи, и родные друг другу и
неродные одинаково. Соединенные одним каким-нибудь общим интересом, они
составляли общину (задугу, вервь) и избирали для ведения общих дел выборных
старейшин. Так древнейшее родовое устройство заменялось постепенно общинным,
причем в состав общин могли входить семьи, принадлежащие не только к разным
родам, но даже к разным племенам. Так бывало в тех местах, где соседили друг
с другом различные племена, или же в тех местах, куда одновременно шла
колонизация от нескольких племен (например, в верхнем Поволжье, которое
заселялось и от кривичей и от вятичей).
С развитием по русским рекам торгового движения к черноморским и
каспийским рынкам в земле славян стали возникать большие города. Такими
были: Киев -- у полян, рынкам в земле славян стали возникать большие города.
Такими были: Киев -- у полян, Чернигов -- у северян, Любеч -- у радимичей,
Смоленск и Полоцк -- у кривичей, Новгород -- у ильменских славян и др.
Подобные города служили сборными пунктами для купцов и складочными местами
для товаров. В них встречались торговые иноземцы, варяги по преимуществу, с
русскими промышленниками и торговцами; происходил торг, составлялись
торговые караваны и направлялись по торговым путям на хазарские и греческие
рынки. Охрана товаров в складах и на путях требовала вооруженной силы,
поэтому в городах образовались военные дружины или товарищества, в состав
которых входили свободные и сильные люди (витязи) разных народностей, всего
чаще варяги. Во главе таких дружин стояли обыкновенно варяжские предводители
-- конунги (по-славянски конунг -- князь). Они или сами торговали, охраняя
оружием свои товары, или нанимались на службу в городах и оберегали города и
городские торговые караваны, или же, наконец, конунги захватывали власть в
городах и становились городскими владетельными князьями. А так как городу
обыкновенно подчинялась окружавшая его волость, то в таком случае
образовывалось целое княжество, более или менее значительное по своему
пространству. Такие варяжские княжества были основаны, например, Аскольдом и
Диром в Киеве, Рюриком в Новгороде, Рогволодом в Полоцке. Иногда княжеская
власть возникала у славянских племен и независимо от варяжских конунгов:
так, у древлян был свой местный князь по имени Мал ("бе бо имя ему Мал,
князю Деревьску", -- говорит современник).
Появление городов, а с ними торговых иноземцев и военных дружин на Руси
колебало старый племенной быт русских племен еще больше, чем расселение на
новых местах. Люди, собиравшиеся в города из разных мест, выходили из своих
родовых союзов и соединялись по своим делам и занятиям в иные сообщества:
становились воинами-дружинниками, вступали в торговые компании, обращались в
городских промышленников. Вместо патриархального соединения родичей
нарождались общественные классы в нашем смысле слова: людей военных,
торговых, промышленных, которые зависели уже не от родовладык, а от
городских властей -- князей и хозяев. И те люди, которые оставались в
волостях на своих пашнях и лесных угодьях, тоже чувствовали на себе влияние
городов с их торговлею и промыслами. В прежнее патриархальное время каждый
род и даже каждая семья, жившая особым двором, имела свое обособленное
хозяйство. Каждый для себя пахал землю и охотился, сам себя обстраивал своим
лесом, одевался и обувался в ткани и кожи своего собственного изделия;
каждый сам для себя изготовлял все необходимые орудия. Со стороны ничего не
покупалось и на сторону ничего не продавалось. Запасалось и готовилось впрок
только то, что необходимо было для своей семьи или рода. Такое хозяйство, не
зависимое от других и не знающее торгового обмена продуктов, называется
"натуральным". Когда на Руси развилась торговля и выросли города, на
городские рынки стал требоваться товар, всего более мед, воск и меха, бывшие
главными предметами русского вывоза. Эти предметы добывались в лесах
деревенским людом. Под влиянием спроса из городов их стали добывать уже не
только для себя, но и на продажу: из предмета домашнего потребления их
обратили в товар и меняли на другие ценности или продавали на деньги,
которых раньше не знали. Там, где прежде всего производили сами для себя и
сами же все потребляли, понемногу начали многое покупать со стороны и
запасать товары для продажи, или копить доходы за проданные товары, иначе
говоря, образовывали капиталы. Вместо натурального хозяйства начиналось
денежное.
Так постепенно изменялся тип жизни наших предков. Из патриархального
родового и племенного быта славяне понемногу переходили к общинному
устройству и соединялись под влиянием главных "старейших" городов в волости
или княжества, в которых объединяли людей уже не родственные отношения, а
гражданские и государственные. С течением времени отдельные городские и
племенные волости и княжества собрались вместе и объединились под одною
государственною властью. Тогда началось единое Русское государство; но оно
вначале не отличалось внутренней сплоченностью и однородностью. Когда
знаменитый князь Олег брал дань на греках, то брал ее не только для себя, но
и на города: "По тем бо городом седяху велиций князи, под Олгом суще".
Киевский князь еще терпел других, себе подобных.
Киевская Русь
Образование Киевского княжества
Вопрос об образовании одного на Руси великого княжения (Киевского)
приводит нас к вопросу о варягах-руси, которым приписывается водворение на
Руси политического единства и порядка.
Кто же были эти варяги-русь, покорившие сперва Новгород, а затем и
Киев? Вопрос этот возник в русской историографии уже давно, но исследования
за 150 лет настолько осложнили его, что и теперь разрешать его нужно очень
осторожно.
Остановимся прежде всего на двух местах летописи, местах важных,
которые, в сущности, и породили варяжский вопрос: 1) летописец, перечисляя
племена, жившие по берегам Балтийского моря, говорит: "По сему же морю
Варяжскому (т.е. Балтийскому) седят Варязи"... "и то Варязи:
Свей, Урмане (норвежцы), Готе, Русь, Англяне". Все это северогерманские
племена, и варяги поставлены среди них, как их родовое имя среди видовых
названий. 2) Далее в рассказе летописца о призвании князей читаем: "Идоша за
море к варягам-руси, сице бо ся зваху тьи Варязи Русь, яко се друзи зовутся
Свеи, друзии же Англяне, Урмяне, друзии Готе тако и си". Таким образом, по
словам летописи, из варягов одни назывались русью, другие англянами,
урманами и т. д.; летописец, очевидно, думает, что русь есть одно из многих
варяжских племен. На основании этих и других показаний летописей ученые
стали искать более точных сведений и увидели, что варягов знал не только наш
летописец, но и греки. Слово "варяг" писалось с юсом и, стало быть,
произносилось как "варенг". Такое слово встречается и у греческих писателей
и служит совершенно
определенным понятием -- у греков под именем Bapayjoi (варанги)
разумелись наемные дружины северных людей, норманнов, служивших в Византии.
С тем же значением северных дружин встречается слово Waeringer (варанги) и в
скандинавских сагах; арабские писатели также знают варангов как норманнов.
Следовательно "варанги" представляют собою нечто вполне определенное в
смысле этнографическом -- дружину норманского происхождения. В последнее
время удалось, как кажется, определить точно и родину варягов, т.е. страну
Варангию, благодаря одному известию, найденному и напечатанному профессором
Васильевским в его статье "Советы и ответы Византийского боярина XI века".
Этот византийский боярин, пересказывая известную скандинавскую сагу о
Гаральде, прямо называет Гаральда сыном короля Варангии, а известно, что
Гаральд был из Норвегии. Так отождествляются Норвегия и Варангия, норвежцы и
варяги. Этот вывод очень важен в том отношении, что раньше была тенденция
толковать слово варанги, как техническое название бродячего наемного войска
(варяг -- враг -- хищник -- бродячий); на основании такого понимания
Соловьев нашел возможным утвержать, что варяги не представляли отдельного
племени, а только сбродную дружину и не могли иметь племенного влияния на
славян.
Итак варяги -- норманны. Но этот вывод еще не решает так называемого
"варяго-русского" вопроса, потому что не говорит нам, кто назывался именем
русь. Летописец отождествил варягов и русь; теперь же ученые их различают и
для этого имеют свои основания. У иностранных писателей русь не смешивается
с варягами и делается известной раньше варягов. Древние арабские писатели не
раз говорят о народе русь и жилища его помещают у Черного моря, на побережье
которого указывают и город Русию. В соседстве с печенегами помещают русь в
Черноморье и некоторые греческие писатели (Константин Багрянородный и
Зонара). Два греческих жития (Стефана Сурожского и Георгия Амастридского),
разработанные В. Г. Васильевским, удостоверяют присутствие народа русь на
Черном море в начале IX в., стало быть, ранее призвания варягов в Новгород.
Ряд других известий также свидетельствует о том, что варяги и русь действуют
отдельно друг от друга, что они не тождественны. Естественно было бы
заключить отсюда, что имя руси принадлежало не варягам, а славянам и всегда
обозначало то же, что оно значило в XII в., т.е. Киевскую область с ее
населением. Так и склонен решать дело Д. И. Иловайский. Есть, однако,
известия, по которым считать русь славянским племенным названием нельзя.
Первые из этих известий -- Бертинские летописи, составлявшиеся в
монархии Карла Великого. В них говорится, что в 829 г. цареградский
император Феофил отправил послов к Людовику Благочестивому, а с ними людей:
"Rhos vocari dicebant" -- т.е. людей, назвавших себя россами и посланных в
