пытается установить степень преступности самого герцога. А некоторые историки
договорились даже до такого абсурда, что иноземного гнета во времени Анны
Кровавой вообще, мол, не существовало. Почему? Да потому, отвечает историк Я.
Я. Зутис, что русский народ по своему складу столь революционен, что гнета
терпеть никогда бы не стал и ответил бы революцией. Но, как известно из исто-
рии, ответ на угнетение последовал лишь через два столетия после Бирона...
Так что вульгарный подход к этой эпохе никак не приемлем!
Установить же степень личной виновности Бирона не всегда удается. И многие
ученые (как прежние, так и нынешние) пытаются равномерно разложить ответс-
твенность за преступления на двух лиц - на Остермана и на Феофана! Один душил
народ "светски", другой губил его "духовно". Я солидарен с этим мнением. Ведь
уже давно на точных исторических фактах доказано неопровержимо, что правите-
лем России был совсем не Бирон и не Лейба Либман, а подлый вестфалец Остер-
ман, - именно он душил Россию!
А тогда... Тогда почему же целая эпоха в десять лет получила прозвание
"бироновщины"? Это неверно. Но это объяснимо: паук Остерман таился в самом
затхлом углу империи, прячась в тени престола, а постыдная роль Бирона при
царице бросалась каждому в глаза, видная всем издалека. На герцога и сыпались
все шишки! Самодержавие казнило народ, вымучивало недоимки, не выколоченные
палкой еще со времен Петра I, а народ обвинял во всем Бирона, имя которого он
увековечил даже в своих песнях:
И не царь теперь нами царствует,
И не русский князь отдает приказ,
А командует, потешается
Злой тиран Бирон из Неметчины...
Время царствования Анны Кровавой было бы правильнее называть "остерманов-
щиной". Лишь после смерти императрицы началась кратенькая и маловыразительная
полоска русской истории, которую можно по праву именовать "бироновщиной". Но
сама "бироновщина" страшной не была!
СКАНДАЛ В БЛАГОРОДНОМ СЕМЕЙСТВЕ
Семейство это невелико: мама, папа и сыночек-император. Но вот при чем
здесь Бирон - никто не понимал. Регент при младенце, к которому он никакого
отношения не имел. К тому же, будучи опекуном императора-младенца, Бирон люто
ненавидел его родителей. В свою очередь, бедные папа с мамой понимали, что от
ненависти Бирона им никуда не укрыться на протяжении всех 17 лет, пока герцог
будет состоять регентом при их сыночке... Вот превосходная фабула для Шекспи-
ра:
Проклята гордость, злоба, дерзость
В чудовище одно срослись;
Высоко имя скрыло мерзость,
Слепой талант пустил взнестись!
Велит себя в неволю славить,
Престол себе над звезды ставить,
Превысить хочет вышню власть,
На мой живот уж зубы скалит;
Злодейства кто его не хвалит,
Погрязнет скоро в мрачну пасть!
Так позже писал об этом времени Михаила Ломоносов...
Бирон дураком не был, и продолжать свое правление в духе Анны Кровавой не
желал (можно своротить шею). Первым делом регент сбавил с народу налог - по
17 копеек с души, разослал гонцов во все концы России, чтобы приостановить
казни по приговорам прежним; гонцы опаздывали в бездорожье, прибывая с указа-
ми, когда люди были убиты или мычали безъязыко. На постах мерзли в мундирчи-
ках часовые, и Бирон разрешил солдатам в караулах надевать шубы. Наконец, ре-
гент взял ножницы и собственноручно перекроил глупую солдатскую шляпу в кар-
туз с откидными полями-наушниками, за что Бирону можно сказать спасибо: кар-
тузы привились в русской армии и спасали воинов от простуды. Бирон стал жес-
токо преследовать роскошь при дворе, велев вельможам шить платье из материи
не дороже 4 рублей за аршин.
Но этого было еще мало, чтобы упрочить свое положение в России.
Анна Кровавая, прошпигованная травами для задержки гниения, еще лежала в
Летнем дворце, а Бирон прямо от гроба ее начал преследовать ласками Елизавету
Петровну. Ибо - он понимал - она и есть законная наследница престола. Пусть
же станет его любовницей, тогда он найдет способ выслать папу с мамой и сы-
ночком в Вену, а цесаревну сделает императрицей. Елизавета пугалась...
Задабривая людей, регент дал поэту Тредиаковскому (в зачет побоев, приня-
тых от Волынского) 360 рублей, что составляло годовое жалованье поэта. Дал он
их, конечно, не из своего кармана. Бирон отсчитал денежки из имущества каз-
ненных конфидентов Волынского, и теперь читателю вполне ясен предел добра и
зла этого человека!
- Нам осталось недолго ждать, - признавался регент жене. - Месяц ноябрь
пролетит быстро. Останется отмучиться лишь декабрь, и этот проклятый год за-
вершится, после чего наступит блаженный год сорок первый, который никак не
разделить на два...
Медовые дни правления Бирона закончились, когда ушей регента стал дости-
гать ропот. Он слагался из двух голосов, и самый мощный звучал от народа - с
улицы, а слабенький и писклявый доносился от папы с мамой - из Зимнего двор-
ца. С недовольством Брауншвейгекого семейства регент справился очень быстро.
Он прикатил к ним и устроил "фамилии" хорошую взбучку. На принца Антона Уль-
риха регент просто наорал:
- Если вы не измените своего поведения и станете высказывать свое мнение
обо мне, то я выкину вас вместе с вашим приплодом обратно в Вену! А вы, прин-
цесса, плохо следите за своим глупым мужем. Дайте мне слово, что не станете
покидать своих комнат, иначе я вызову из Голшгинии прямого наследника престо-
ла.
- Что значит этот выговор? - возмутился принц Антон.
- Это значит, что вы должны забиться в щель и носа не показывать на мороз
русский... Всякие приемы я вам запрещаю!
Анна Леопольдовна плакала в платочек. Рука мужа ее тоже потянулась к плат-
ку и нечаянно задела эфес шпаги. Бирон воспринял этот жест как угрозу себе и
сразу обнажил свой клинок:
- Этим способом я тоже могу разделаться с вами...
Офицеры гвардии были вхожи к принцу, и Антон науськивал их против регента.
Он утверждал, что императрица не подписала назначения Бирона в регенты, что
Бирон сам подделал ее подпись. Бирон же, в свою очередь, возмущал петербурж-
цев, рассказывая о "фамилии" самые достоверные вещи. Анна Леопольдовна русс-
ких иначе и не называет, как только свиньями и канальями. А принц Антон якобы
грозился, что весною всех генералов и сенаторов покидает в Фонтанку. Победил
в этой домашней склоке, конечно же, регент... Принца Антона звали на вышний
суд, где он сознался в желании самому быть регентом над собственным сыном.
Заодно уж принц Брауншвейгский продал инквизиции своих конфидентов-офицеров.
Ушаков крепко наседал на него.
- Ежели, - угрожал, - не покаетесь в изменах своих перед нами, вам предс-
тоят суровейшие кары... Плохо вам тогда будет.
- Как же я, - спрашивал принц Антон, - будучи отцом русского императора,
могу изменить сыну своему - императору?
Ушаков пасмурно глянул на Бирона и дал точный ответ:
- Неуважение к его герцогскому высочеству уже есть измена России и русско-
му императору, который по младости своих лет еще не изведал злодейств ва-
ших...
Труднее было регенту справиться с недовольством улицы, а особенно - с ка-
зармами. Гвардия волновалась. Бирон пожелал раскассировать всю гвардию по
гарнизонам провинций, а набрать в драбанты новых людей - из малороссов и кур-
ляндцев. Ходили слухи, что шесть линейных батальонов уже двинуты на Петер-
бург. В столице начались сборища народные, вроде митингов. Солдаты ругали
офицеров за то, что те не начинают. Офицеры бранили солдат за то, что те не
бунтуют... Вожод не было!
Опорою герцога Бирона в пору его регентства были не немцы, а опять-таки
русские вельможи. Гвардейцы составили заговор и доверили его тайну князю Чер-
касскому, который в ту же ночь всех заговорщиков выдал герцогу. Начались пыт-
ки! Вскоре возник второй заговор, но его предал Бестужев-Рюмин... Воистину -
не надо им хлеба, сукиным детям! Особенно активен в защите Бирона был Бесту-
жев: огнем лютым дышал на всех, кто стоял против герцога. Служил регенту ве-
рой и правдой, как служит пес за мозговую кость.
В один из дней на Васильевском острове собрались солдаты, а с ними был ка-
питан Бровцын, который "плакал о том, что Бирон учинен регентом". Бесту-
жев-Рюмин, взяв на себя обязанность полицейского, со шпагою в руке разгонял
солдат, а за капитаном даже припустился вдогонку.
- Остановись, предатель! - кричал ему. - Я тебе за герцога башку оторву...
Эй, люди прохожие! Хватайте его, изменщика...
Капитан Бровцын перестал плакать "о том, что Бирон учинен регентом", и с
Васильевского острова побежал на Адмиралтейский. Нева - в сугробах, меж ними
кое-где тропки. Словно заяц, сигал капитан через Неву на другой берег, а за
ним - кабинет-министр, его высокое превосходительство со шпагой:
- Убью, изверг, за благодетеля моего!
Бровцын взмахнул на берег, стал биться в первый же дом:
- Ой, пустите меня, люди добрые... убивают!
Дверь распахнулась, приняв утеклеца, и тут же затворилась за ним. Это был
дом фельдмаршала Миниха, который хохотал:
- Небось ушла в пятки душа твоя капитанская?
Немец Миних спас русского офицера от русского же министра, который всту-
пился за немца-регента. Такие выкрутасы истории способна порождать только
жизнь России того времени - жизнь путаная и жестокая, от которой голова кру-
гом идет.
Во время "бироновщины"' случилось наконец то, чего много лет добивался Би-
рон: Остерман был решительно задвинут за край стола и не имел больше никакого
значения в стране... Надолго ли?
МИНИХ НЕ СПИТ
А если и спит, то сон его тревожен. Как можно спать в такие дни, когда не
он, а другие жуют что-то жирное? Хотел стать господарем Молдавским - не выш-
ло; желал герцогом Украинским побыть - сорвалось; опять же в регенты не его,
а Бирона пропихнули... Страшные ночные часы фельдмаршала! Костлявая ведь-
ма-жена вздыхает возле него. За стенкою сын стихи строчит любовные, обращая
их к Доротее Мешден, сестре Юлианы. Время от времени он садился за клавесины,
тут же перекладывая свои мадригалы в любовные арии. В такие ночи можно запус-
тить пальцы в сердце себе и рвать его ногтями в остервенелом огорчении:
- Дали бы мне хоть чин генералиссимуса... мерзавцы!
7 ноября 1740 года Миних представлял Анне Леопольдовне новых кадетов. По-
том кадетов выгнали прочь, фельдмаршал остался с принцессой наедине, и женщи-
на вдруг расхныкалась:
- Нет нам здесь жизни при жестокостях регента. Мужа моего совсем уже заш-
пыняли, я плачу... Решили мы, что лучше всего уехать нам в Германию, и пусть
эта Россия сгорит вся!
- Я понимаю, - отвечал Миних. - Уехать всегда можно в Германию, забрав с
собой вещи и сына. Но как вы можете покинуть Россию, если на голове сына ва-
шего корона Романовых? Такой серьезный багаж никакие лошади не потащат... Вот
этого я не понимаю!
- Но что же нам делать? - хлюпала носом Анна Леопольдовна. - Вы же видите,
каким издевательствам мы подвергаемся. Дело дошло до того, что из комнат на
публику не выпускают. Говорить ничего нельзя... Вы бы хоть побеседовали с
герцогской светлостью, он вас послушается. Тем более что вы, мои милый фель-
дмаршал, так усиленно помогали Бирону регентом стать.
- Поговорить можно, - насупился Миних. - Как раз завтра я приглашен к ре-
генту на ужин. Вот и скажу ему!
- Уж я вас очень прошу... Пожалуйста, поговорите.
- Хорошо, принцесса. Это я вам обещаю...
Миних вернулся домой и, как опытный инженер, соорудил чертеж тюрьмы с зам-
ками. Такой образцовой тюрьмы, из которой бы никто не смог убежать. Манштейн
спросил фельдмаршала:
- Что вы рисуете, мой экселенп?
