ки. Он сообщал в письме такие факты о Елизавете, о каких не имел понятия даже
вездесущий дьявол Ушаков с его колоссальным аппаратом тайного сыска. Через
грузинских девиц, что состояли в штате правительницы, но были преданы цеса-
ревне, Елизавета знала обо всей переписке регентши. Но письма Линара поступа-
ли ко двору иными каналами, обходя грузинок, и удар этот был для Елизаветы
неожиданным, страшным и роковым... Получилось так, что Анна Леопольдовна при-
перла цесаревну к стенке!
Елизавета, не дослушав письма, со слезами кричала, что больше не желает
видеть маркиза Шетарди, что если Лесток на подозрении, то пусть его арестуют
и пытают. Она с плачем кинулась к ногам имперской правительницы. Анна Лео-
польдовна тоже разрыдалась, и две женщины, заключив одна другую в объятия,
долго плакали... над кем? Сами над собой!
Расстались же они, как нежные подруги, ласково. Утром следующего дня в
спальню к Елизавете стремительно ворвался Лесток. Он всю ночь пьянствовал в
трактире у Юберкампфа, что на Миллионной улице, где подавали флиссингенские
устрицы и где у него было немало друзей. Лесток казался безумен, он держал в
руке лист бумаги.
- Все кончено! - закричал он. - Остерман ухе велел выгнать Преображенский
полк из столицы, а меня, конечно же, повесят...
Любопытная цесаревна спросила:
- Что за бумагу ты держишь там, Жано?
Лесток протянул к ней лист, и она увидела себя, сидящей на троне, цветущей
и красивой, с короною на голове. Лесток быстро перевернул бумагу, и на другой
стороне листа Елизавета снова увидела себя, но уже в монашеской одежде, а па-
лачи раскладывали перед нею инструменты для пыток... Лесток сказал:
- Можете выбирать! Но выбирайте сразу - без промедления!
ДЩЕРЬ ПЕТРОВА
Весь день Елизавета провела на коленях в пылких молитвах. Согласно преда-
ниям, именно в этот день она покдялась перед иконами, что, если судьба дарует
ей престол сегодня, она во все время царствования не подпишет ни одного
смертного приговора...
Снежный буран продолжался весь день. Вечерело. Под синей лунищей текли с
шуршанием снегов темно-фиолетовые сугробы. Накануне она переслала в казармы
свои последние 300 рублей. Больше у нее не было ни копейки. Ждали Лестока -
от Шетарди; хирург примчался в Смольную и сказал, что маркиз денег не дает,
говорит, что продулся в карты. Елизавета заложила свои драгоценности. Шувало-
вы и Воронцовы разослали по городу своих верных людей - узнать, нет ли трево-
ги возле домов Остермана, Левенвольде, Ушакова и Миниха. Те вернулись, сооб-
щив, что в столице все спокойно, а окна спальни регентши во дворце не светят-
ся (спит, наверно?). К полуночи собрались близкие цесаревны и родственники ее
по материнской линии - Гендриковы, Ефимовские. Скавронские; среди них, полный
мрачной решимости, вполпьяна шатался Алешка Разумовский... Явились солдаты из
ближних казарм; не чинясь (даже грубо), солдаты объявили цесаревне, что, еже-
ли она струсит, они потащат ее к престолу силой...
Елизавета мелко вздрагивала. На нее накинули шубу.
- С богом, - сказала она, поднимаясь с колен.
На шею ей нацепили орден святой Екатерины, в самый последний момент в
пальцы цесаревны вложили крест. Она всхлипнула, двери отворились, внутрь хлы-
нул мороз. Вся в облаке пара, Елизавета шагнула под звезды, уселась в сани.
Запятки саней цесаревны были столь широки, что на них разместились все братья
Воронцовы и Шуваловы. Во весь дух помчались они через пустоши заснеженных ок-
раин Петербурга. Была историческая для России ночь - ночь с 24 на 25 ноября
1741 года... Сани остановились возле казарм лейб-гвардии полка Преображенско-
го, где размещалась рота преданных Елизавете гренадер. Войдя в казарму с
крестом, она сказала солдатам:
- Ребята, вы знаете, кто я такая. Худого вам не хочу, а добра желаю. Кля-
немся на кресте сем, что умрем за Россию вместе.
- Веди нас, краса писаная! Мы всех перережем!
- А тогда я не пойду. Крови было уже достаточно...
Целование креста - акт присяжный. Раздался жесткий хруст: это Лесток ножом
вспарывал кожу на полковых барабанах, чтобы никто не вздумал отбить тревогу
по войскам. За женщиной вышли на трескучий мороз 300 гренадер - вчерашних му-
жиков. От Преображенских казарм до Зимнего дворца путь казался бесконечно до-
лог. Французский академик Альбер Вандаль, описывая эту ночь, живописует:
"Толстый слой окрепшего снега прикрывал землю, заглушая всякий шум. Гренадеры
торопливым шагом следовали за санями Елизаветы, молча и полные решимости;
солдаты дали взаимную клятву не произнести ни единого слова во время перехода
и проткнуть штыком первого же малодушного". Невский проспект лежал перед ними
- пустынен, темен и мертв, словно дикое ущелье. Скрип полозьев казался Елиза-
вете слишком громким, и возле Адмиралтейской площади она вышла из саней. Ее
маленькие ноги в башмаках глубоко увязали в сугробах снега, и оттого Елизаве-
та никак не могла поспеть за скорым и упругим гренадерским шагом. Тогда сол-
даты сказали ей:
- Матушка, так идти негоже. Надобно поспешить...
Гренадеры вскинули ее на плечи, и Елизавета закачалась между остриями шты-
ков. От процессии молча отделились небольшие отряды - для арестования Остер-
мана, Миниха, Левенвольде, а цесаревну внесли прямо в кордегардию Зимнего
дворца.
- Дети! - обратилась она к солдатам в карауле. - Вам лучше меня ведомо,
сколь наш бедный русский народ терпел от немцев всякие тягости. Освободим же
Россию от этих притеснителей и грубиянов!
Офицеры в кордегардии колебались. Один из них обнажил шпагу. Лезвия сол-
датских багинетов сразу уперлись ему в грудь, но убить его Елизавета не дала,
сказав:
- Он глуп еще. Оставьте жить для будущего разумления...
В сопровождении мрачных усачей, пахнущих чесноком и водкой, Елизавета, по-
добрав полы шубы, поднималась по лестницам дворца в спальные апартаменты пра-
вительницы. Все часовые, стоявшие на переходах, покорно складывали перед ней
свое оружие. Она с улыбкой дружеской кивала им в одобрении. Тогда солдаты
поднимали с полу ружья и присоединялись к ней...
Вот и спальня правительницы Российской империи. В отсутствие графа Динара
в постели правительницы лежала ее фаворитка Юлиана Менгден. Под колпаками ти-
хо догорали ночные свечи. Елизавета решительным жестом сбросила со спящих
женщин одеяло.
- Сестрица, - сказала она правительнице, - хватит тебе спать, пора вста-
вать... А где твой сын почивает сей день?
Анна Леопольдовна даже не поняла вопроса. Она умоляла лишь об одном - не
разлучать ее никогда с Юлианой Менгден.
- Ладно. Но у тебя и муж есть, касатушка... Что ты все то с Динаром, то со
своей Юлианой? Постыдись...
Из соседних покоев солдаты взяли под арест принца Антона Ульриха Браунш-
вейгского. Но рядом с ним жил его брат - принц Людвиг Брауншвейгский, претен-
дент на корону курляндскую, искатель руки и. сердца Елизаветы Петровны...
Дщерь Петрова велела и его брать за компанию с генералиссимусом.
- Ну, женишок мой! - сказала она ему. - Не довелось тебе погулять на
свадьбе со мной. Теперь собирайся далече отъехать...
Арестованные во дворце как-то сразу безбожно поглупели. Всех их, заодно с
младенцем-императором, отвозили из Зимнего на Марсово поле - в особняк цеса-
ревны. Во дворце оставались еще знамена трех гвардейских полков; Елизавета
"захватила их с собою, зная преданность солдат этим чтимым эмблемам и зная,
что в их глазах долг перемещался вместе со знаменем". Лестоку она наказала:
- Чаю я, что фельдмаршал добрый Петра Ласси зла учинять нам не станет. Бе-
ги до него и скажи от меня, чтобы не пужался...
Петербург, встревоженный, пробуждался. Загорались желтые лики окон, хлопа-
ли двери домов и калиток, скрипел снег под валенками сбегавшихся отовсюду лю-
дей. Сенаторы и военные спешили на Марсово поле - припасть к ногам нового
светила. Император Иоанн Антонович, разбуженный шумом, тоже был отвезен кор-
милицей в дом цесаревны. Елизавета взяла плачущего ребенка на руки, умилялась
над ним.
- Бедненький ты мой! - причитала она с ласкою. - Обделался ты весь, а ник-
то и не доглядит... Ну да ты не реви! Это все твои батька с маткою виноваты,
а я к тебе всегда по-хорошему...
С улицы доносилось "ура". Народ затоплял площадь и близлежащие улицы.
Возгласы толпы развеселили ребенка и, улыбаясь беззубым ртом, Иоанн Антонович
запрыгал на пухлых и теплых коленях Елизаветы, радуясь. Вельможи, растерянные
от столь быстрой перемены, сходились кучками. Тряслись от страха. Спрашивали
потихоньку.
- Как же это случилось?
- Сам не знаю. Лакеи раньше меня узнали. Вот прибежал...
- Кланяться надо. Господа, кланяйтесь!
- Кому кланяться-то теперича?
- Да вон... Шуваловы показались.
- А кто они теперь будут?
- Не спрашивай, князь. Кланяйся - сюда Воронцов смотрит.
- Охти мне! А там-то кто?
- А это с ам... Разумовский... из свинопасов!
Шум с улицы перерастал" в дикий вопль. Среди бряцанья шпор, под звоны шпаг
и сабель похаживала Елизавета, вся в счастливых слезах, таская на себе свер-
женного ею императора. Наконец ребенок ей прискучил, надоев своим кряхтением,
и она позвала гренадер:
- Возьмите младенца брауншвейгского и тащите его вместе с другими врага-
ми... в крепость! А я народу должна показаться...
Из толпы выметывало чьи-то руки и ноги. Там уже трепали какого-то немца.
Толпа жарко сдвинулась над его телом и прошлась как стадо, затаптывая незва-
ного пришельца насмерть. Несколько дней подряд, как в чаду, гуляла, кричала,
пьянствовала и убивала улица... Убивали и грабили всех без разбора - голштин-
цев, вестфальцев, мекленбуржцев, силезцев, баварцев, саксонцев, пруссаков,
курляндцев. А заодно с немцами, плохо разбираясь в различиях народов, русские
калечили голландцев, шотландцев, итальянцев, испанцев и прочих... Елизавета
делала вид, что этой бойни не замечает.
Манифестом к народу она объявила себя императрицей.
Тредиаковский приветствовал ее стихами:
Давно в руках ей надлежало
Державу с скипетром иметь...
О! Матерь отчества Российска,
О! Луч монархинь и красот,
О! Честь европска и азийска,
О! Плод Петров и верьх высот.
Словно соревнуясь с ним, задорно восклицал Ломоносов:
Великий Петр вам дал блаженство,
Елизавета - совершенство...
Целуй, Петрополь, ту десницу,
Которой долго ты жедал:
Ты паки зришь императрицу,
Что в сердце завсегаа держал.
Соперничество поэтов продолжалось - даже в этих стихах!
Сияние снега взметывало над праздничным Петербургом...
КТО КАК ЗАКОНЧИЛ
Лучше всех закончил граф Линар: остался за границей, имея при себе мешок с
бриллиантами и большими деньгами. Другие должны были расплачиваться... За
все, голубчики, за все!
Начался стихийный отлив иноземцев прочь из России. Ушди тоща многие и ста-
ли впоследствии врагами ее. Дезертировал Манштейн, сделавшись адъютантом
Фридриха II и главарем прусского шпионажа в России. Подался в Берлин и храб-
рый генерал Джеме Кейт - он погиб в Семилетней войне на стороне, враждебной
русскому народу. Но лучшие все-таки остались на русской службе. До конца ре-
шил разделить свою судьбу с русской армией опытный фельдмаршал Петр Петрович
Ласси и умер в почестях и в славе. Продолжал верно служить России и безбожный
барон Корф; у него было куплено Академией наук богатейшее книгохранилище. Не
покинули Россию почти все видные офицеры флота из иноземцев (моряки никогда
не совались в дела придворные). На русских хлебах пожелал сидеть далее и
принц Гессен-Гомбургекий, но однажды в темном коридоре дворца русских накину-
