тогда над Невою, покрытой парусами торговых кораблей. После долгих лет униже-
ния и кабалы иноземной русские люди словно торопились доказать всему миру,
что может собственных Платонов
И быстрых разумов Нектонов
Российская земля рождать!
Русский человек, отлично снабженный отечественным оружием, с боями проша-
гал до Берлина, учинив Фридриху II разгром небывалый. Восточная Пруссия была
при Елизавете обращена в обычную русскую провинцию, а в Кенигсберге, этом
старинном славянском Кролевце, воссел русский губернатор Суворов, сын которо-
го двигался в рядах армии, еще не ведая своей великой судьбы...
Но это уже другое время, о нем я уже писал в своем романе "Пером и шпагой"
и повторяться не хочу. Поедем в Сибирь!
СИБИРСКИЙ ВАРНАК
Второй уже год ездил капитан по Сибири, имея за пазухой указ императрицы
Елизаветы о вызволении адмирала Федора Ивановича Соймонова из ссылки. Два го-
да в седле, в колясках, в санях, чего только не повидал! Но никак не мог ка-
питан отыскать Соймонова и уже собрался назад - в Петербург - поворачивать...
Вставал рассвет над морем дальним. В конторе Охотской соляной каторги ка-
питан перечитал списки каторжных. Увы, и здесь имени Соймонова не значилось.
Прошел офицер на кухни солеваренные. А там бабка хлебы печет, пышет опара
из-под грязных тряпок. Сел в унынии капитан на лавку. Ждал, когда хлеба в пе-
чи "досидятся". А в закуте темном, лохмотьями укрыты, цепями звеня, каторжные
люди отсыпались после ночной работы.
- Чего задумался, сынок? - спросила офицера стряпуха.
- Да вот, баушка, второй годок, как семью покинул. Не могу, баушка, указа
царицы исполнить... Нужен мне Федор Соймонов!
Опершись на ухват, пригорюнилась и бабка:
- Кажись, такого-то человека не кормила я хлебами. Ой, и много же прошло
их мимо меня... много! А такого не упомню-
Забренчали цепи в углу. Поднялся страшный старик варнак, заросший седыми
космами, а в бороде его соль охотская сверкала.
- А на што вам Соймонов сдался? - спросил мрачно. - Вот я был когда-то
Соймоновым, а ныне я варнак - Федька сын Иванов...
Такова живописная легенда. В народе сохранилось еще предание, будто Соймо-
нову в Сибири была сделана пластическая операция на лице: искусный знахарь
якобы нарастил ему ноздри, вырванные палачами. Поэт Леонид Мартынов в 1964
году выпустил о Соймонове поэму. "Соймонов щупает ноздрю. Слегка болит она;
нет-нет да и кольнет. Там нерв задет. Когда-то вырвали почти ее палаческие
клещи. Пришили ловко лекаря, но все же знать дает ноздря..." Это тоже леген-
да: Соймонов был бит кнутом, но ноздрей ему не вырывали. Освобождение его бы-
ло торжественно...
В один из дней в Кремле московском глухо зарокотали боевые барабаны. Были
построены войска, и собрался любопытный народ. Прочли указ о невинности Сой-
монова, чтобы никто более не осмелился ссылкой и кнутом его порицать. В пол-
ной тишине дрогнули знамена полков гвардии, и этими знаменами адмирал был
накрыт с ног до головы, что означало возвращение ему чести! А шпагу, отобран-
ную при аресте, вручили плачущему старику под пенье труб воинских.
После бурь московских, после службы сенатской, после эшафота и варниц
охотских потянулась мирная жизнь серпуховского помещика. Белым цветом вспыхи-
вали под окном его яблони; гогоча, уходили к реке по зеленой травке величавые
жирные гуси; зрела малина под солнцем; кричали петухи на росных рассветах...
Соймонов сделался в деревне историком, кабинетным ученым. В сельской тиши на-
писаны им многие тома! Тяжелы были раздумья вчерашнего каторжника над судьба-
ми своей родины. Свои произведения Федор Иванович подписывал таким манером:
"Благосклонного читателя всепокорнейший слуга, Всероссийского Отечества все-
нижайший патриот".
Прошло 15 лет с того памятного дня, как в Кремле его накрывали знаменами
гвардии. 14 марта 1757 года бывший сибирский варнак был назначен губернатором
Сибири... Лучшего места для Соймонова не придумать! Честный и разумный адми-
нистратор, передовой человек своего времени, он стал для Сибири хозяином доб-
рым и строжайшим. Как и ранее на посту прокурора, Федор Иванович первым делом
повел борьбу с лихоимством. Вызывает он сибирского чиновника:
- Стало мне ведомо, что отец твой имел кафтан цвета серого, шубу, корову,
две свиньи да пять курочек. А ты при годичном жаловании в семь рублев заимел
двести крепостных... Где взял?
- Покупал, ваше превосходительство.
- Ага! Но деньги-то, братец, откуда взял? Сумеешь доказать - служи, не су-
меешь - под суд явись...
Сибирь уже тогда называлась "золотым дном". Но совсем не потому, что бога-
та она рудами и пушниной, - в Сибири обогащались скорее, нежели в России. Лю-
бой крючок, приказный, который на Москве голые шти лаптем хлебал, здесь, ино-
родцев ограбив и взяток нахапавшись, уезжал из Тобольска обратно в Россию но-
воявленным Крезом. Это особенно возмущало Федора Ивановича: как можно закры-
вать глаза на природные богатства и видеть в Сибири лишь область, удобную для
грабежей? "Все лакомства управителей бессовестных надо разрушить!" - утверж-
дал Соймонов... Он написал книгу "Древняя пословица "Сибирь - золотое дно"",
где пророчески указал, в чем заключено истинное изобилие Сибири - в богатстве
ее недр, лесов и вод, в деловой жилке активного населения. Адмирала тревожил
вопрос малочисленности сибиряков: надо, чтобы россияне ехали в Сибирь на всю
жизнь, а дети и внуки их почтут Сибирь ухе своею отчизной и обратно в Москву
ехать не захотят. Еще задолго до развития научной экономики Соймонов - впер-
вые в России! - совершил попытку экономического районирования гигантских
просторов. По его же почину в Нерчинске и Иркутске открылись две мореходные
школы, где навигации обучались дети сибирских казаков, дети смешанных браков;
Соймонов пролагал маршруты новых путешествий через тайгу, за моря в Америку,
вниз по Амуру, пресекал попытки китайцев нарушить русские границы в местах
отдаленных и нелюдимых. Хлеб и железо, корабли и тракты, почтовая гоньба и
картографическое дело - всего коснулась его заботливая рука. Когда же в То-
больск приехал астроном, французский аббат Шал д"0торош, Федор Иванович стал
для ученого одним из первых помощников. Вместе с семьей, сидя у телескопа,
старик губернатор со всем жаром юности проводил научные вычисления... Порази-
тельна жажда знаний в этом человеке, который в лаптях и с котомкой пришел
когда-то на флот из Серпухова, теперь ему под 80 лет, а душа и разум не угас-
ли после всего пережитого. В науке Федор Иванович был не дилетант, а вдумчи-
вый и строгий наблюдатель. Из далекого Тобольска он посылает в Академию свои
научные сочинения. Одно иэ них - "Астрономический Копеист" - Академия даже не
решилась предать гласности. Соймонов в этом трактате сделался научным конфи-
дентом Ломоносова, ступив на антиклерикальную точку зрения в астрономии, он
защищал учение Коперника перед церковью.
Наконец годы взяли свое - Федор Иванович устал: с 1708 по 1763 год непрес-
танно проводил свою жизнь в трудах. Екатерина II отпустила его из Сибири; од-
нако, разгадав в адмирале большой ум и многие познания, она назначила адмира-
ла своим главным консультантом по сибирским делам. Дом же Соймонова сделался
как бы сибирским землячеством, куда съезжались сибиряки, где проходило обсуж-
дение нужд сибирских. По возвращении в Москву он был назначен в сенаторы. В
эти годы он много читает, много пишет и немало издает своих сочинений. Его
интересы прежние: флот, наука, гидрография, открытия земель неведомых на вос-
токе России, облегчение тягостей и быта сибирских инородцев. Весною 1766 года
он попросил отставку и получил ее с чином действительного тайного советника.
Уважая его особые заслуги, Екатерина велела до дня смерти выдавать ему полное
жалованье!
Федор Иванович вернулся на родину - в тихий и уютный Серпухов; желтела за
городом рожь, синел вдалеке лес. Шли бабы с лукошками грибов и ягод. Тишина,
тишина, тишина... Он передвигался уже с костылем. "От великого лому, - писал
детям, - правый глаз совсем закрыло, которым уже ничего не вижу, а левый от
лому освободился, только зрение много неясное имею, а паче, что ни на минуту
от боли на свет глядеть не могу. Казалось, уже конец!
Но это только казалось... Именно в эти годы Федор Иванович активно продол-
жает работу над историей России. Он изучает былое времен Петра I, авантюрные
походы Карла XII; одним глазом, закрыв ладонью другой, старик читает труды
Дидро, Руссо и Вольтера. Мало того, Соймонов пишет стихи. Наконец, он еще и
рисует иллюстрации к своим сочинениям... Да, крепок был этот добротный чело-
вечище! Будто и не стоял на эшафоте, считая удары кнута, когда мясо отлетало
со спины кусками; будто и не он, обвешан цепями, таскал в Охотске тяжелую
тачку с солью... 11 июля 1780 года вечный труженик, свидетель почти всех со-
бытий XVIII века, Федор Иванович Соймонов опочил последним сном. Юная краса-
вица правнучка расчесала ему белые, как соль, волосы. За гробом маститого се-
натора шли его сыновья, внуки, правнуки и праправнуки, ставшие архитекторами,
горными инженерами, гидрографами, писателями и поэтами. Адмирал не дожил все-
го лишь двух лет, чтобы отметить свое столетие! Его погребли в Серпухове за
оградой старинного Высоцкого монастыря...
В наше время о Соймонове выходят книги, его имя с большим уважением поми-
нается советскими моряками, на картах страны имя Соймонова закреплено дважды
(на Каспии и на Тихом океане); в Москве существует Соймоновский проезд, а в
Доме Союзов - Соймоновский зал, возле Перми работает еще Соймоновский рудник,
им открытый.
ВОЛЫНСКИЙ И САМОДЕРЖАВИЕ
Когда человек обращается к истории, это вовсе не значит, что от настоящего
он пытается бежать назад, презирая будущее. Историк проникает в глубь позна-
ния своего народа, работая над прошлым ради будущего. И вот, когда мы загля-
дываем в темную пропасть XVIII века, оттуда, из этой мрачной и сырой глубины,
загадочно и притягательно мерцает для нас облик Волынского... Кто он, этот
человек? Такой же вопрос позже ставил перед собой и В. Г. Белинский: "Как ис-
торическое лицо, Волынский и теперь еще загадка. Одни видят в нем героя, му-
ченика за правду, другие отрицают в нем не только патриота, но и порядочного
человека".
Заглядывая в прошлое, никогда не следует думать, что русский человек XVIII
века был глупее нас. В наше время лишь расширился круг познаний, недоступных
пониманию людей давнего времени, но предки наши были умственно хорошо развиты
- в пределах информации своей эпохи. Проходя через залы музеев, надо внима-
тельнее всматриваться в лики прошлого. Давайте сразу отбросим кружева и жабо,
мысленно закроем кафтаны и мундиры, снимем ордена и парики. Оставим перед со-
бой только лица пращуров, и тогда перед нами восстанут одухотворенные лики,
несущие на себе заботу и напряжение мысли тех невозвратных времен...
Личность Волынского была ярким выражением времени, в котором он жил. Его
казнь - это тоже выражение времени, жестокого и грубейшего. Волынский в канун
ареста свой "Генеральный проект" уничтожил, инквизиции достались лишь черно-
вики, обрывки его замыслов. Если историки хорошо разобрались в запросах дво-
рянства 1730 года, то они порою встают в тупик перед планами Волынского. Нет
бумаги, подтверждающей его мнения... Но, как блуждающие колдовские огни над
сумеречными болотами, еще долго бродили над Россией призрачные идеи Волынско-
го. Когда в 1754 году Петр Шувалов подавал проект реформ в России, в его про-
екте неожиданно воскресли мысли Волынского. И, наконец, некоторые замыслы Во-
лынского заново вспыхнули под перьями дворянских публицистов века Екатерины
II, в речах депутатов при составлении известного "Наказа".
