дон: "То, что медики приписывали нарыву в почках, было не что иное, как
вступление царицы в критическую эпоху в жизни женского пола; но оно сопровож-
дается такими сильными истерическими припадками, что это очень опасно..."
6 октября Анну Иоанновну скрючило во время обеда. Кровь была в урине ее, а
теперь кровью наполнилась и тарелка с недоеденной пищей. Лейб-архиятер Фишер
отозвал Бирона в сторонку:
- Ручаться за будущее никак нельзя, и следует опасаться, что императрица
скоро повергнет всю Европу в глубокий траур...
Бирон в растерянности кликнул скорохода:
- Беги к обер-гофмаршалу Рейнгольду Левенвольде...
Тот убежал - в красных сапожках, держа в руке жезл Меркурия, поверху кото-
рого - крылышки, как свидетельство поспешности. Скороход влетел в дом на Мой-
ке, где Левенвольде беспечно нежился в саду с красавицей Натальей Лопухиной,
звенел фонтан, и пели. над любовниками райские птицы... Левенвольде выслушал
гонца, велел ему бежать обратно. Наташка по взгляду его потемневших глаз до-
гадалась, что при дворе стряслась беда. Она спросила - что там, и обер-гоф-
маршал сумрачно ответил:
- Бирон спрашивает, что ему делать? Но я же не оракул, как Остерман... Я
знаю лишь одно, что нашей безмятежной и счастливой жизни, кажется, приходит
калуг. Надо ехать во дворец...
Решено было срочно созвать Кабинет, но Остерман срочно заболел, чтобы в
Кабинет его не звали, чтобы переждать это смутное время... Бирон бесновался,
гонял к нему лейбмедиков:
- Когда нужно принять решение, он всегда подыхает и никак не может подох-
нуть... Оживите его хотя бы на час.
Остерман, полумертвый, не шелохнулся. Он не явился!
Тогда герцог натравил на него графа Левенвольде.
- Рейнгольд, - сказал он, - ты же понимаешь: один неловкий шаг в сторону,
и мы слетим с этой волшебной горушки... Спеши!
Левенвольде помчался за Адмиралтейство - в дом Остермана, речь вице-канц-
лера и первого министра была невнятна:
- ...поелику чины преходящи в заботах державных, то надо решать в Совете,
а Иоанн порожден быть имеет от племянницы царской, и в воле собрания вышнего,
богом и природой назначенного, полагают верноподданные о мудрости ея вели-
чества не судить...
Левенвольде начал трясти Остермана в постели.
- Проклятый оракул! - кричал он на него. - Можешь ли ты хоть одно слово
произнести по делу. кому быть регентом? Кому быть регентом при младенце Иоан-
не, если умрет сейчас императрица?
- Я уже сказал, и еще раз повторяю, - бубнил Остерман, гяаза закатывая, -
что право наследства природного есть промысел божий, и тому быть, как власть
вышняя определит в намерении ея величества, моей благодетельницы...
Левенводьде скрючил пальцы, сведенные в судороге ярости:
- Хоть на одну минуту, но выплыви ты из каналов темных! Говори дело, или я
тебя задушу, проклятого мракобеса...
Остерман робко произнес имя Анны Леопольдовны.
Левенвольде топнул ногой:
- Выходит, негодяй, ты против герцога Бирона?
Остерман чуть ожил, задвигавшись на постели:
- А разве я не сказал, что герцог самая важная персона?
- Ты взмутил всю воду, но рыбки так и не выловил.
- Боже! - воскликнул Остерман. - Я всегда считал, что его светлость герцог
Курляндский личность вполне достойная для того, чтобы управлять Россией. Но
нельзя же забывать и родителей Иоанна, которые тоже пожелают владеть Россией!
Во дворце все вельможи были в сборе. Шептались. Императрица охала в спаль-
не, а младенец в колыбели радовался жизни. Бестужев-Рюмин перебегал от князя
Черкасского к герцогу Бирону.
- Нельзя регентшей матери Иванна быть! - вещал он. - Если Анна Леопольдов-
на при сыне своем малом Россией править учнет, тогда из Мекленбурга ее старый
батька прикатит. А нрав герцога Леопольда Мекленбургского по газетам доста-
точно известен. Он в Мекленбурге своем, дня не проходит, чтобы головы кому не
оттяпал... На Руси-то ему полное раздолье для озорства будет. Топоров тут -
полно, а голов и того больше!
Бирону такие слова - как маслом по сердцу. Сейчас он сам подкрадывался к
управлению Россией, и каждый кандидат ему мешал.
- Если Анне Леопольдовне нельзя быть регентшей, - го-
ворил герцог, на Черепаху поглядывая, - вряд ли можно в ре-
генты назначить и мужа ее, отца Иоанна, принца Антона!
- Никак нельзя, - охотно соглашался князь Черкасский, понимая, чего домо-
гается Бирон. - Принц Антон, хотя и высокой фамилии, но боязлив и глуп, к
России не приспособлен так, как успела приспособиться ваша герцогская свет-
лость...
Имени регента так никто и не произнес: боялись!
По стеночке, держась за нее рукою, из спальни вдруг выползла императрица
Анна Иоанновна, и заговорщики растерялись.
- О чем речь идет? - спросила она с угрозой, недобро глядя. - Или вы меня
хоронить собрались? Смерти моей никто не дождется. Занемогла малость, но поп-
равлюсь еще... Сейчас лейб-архиятер Фишер мне рецепт от подагры пишет, а Сан-
шес твердит одно, будто не подагра у меня, а камни в брюхе...
Императрица оторвалась от стенки, пошла к младенцу:
- Запрещаю вам наследство мое делить, пока я жива!
За нею громко хлопнула дверь.
- Ея величество, - сказал Бирон, глядя в окно на дождь серый, - от болезни
оправилась, и слава богу. Но забот о назначении регента мы оставлять не долж-
ны. Мало ли что...
Ясно! Черкасский с Бестужевым поехали к Остерману.
- Гляди, Петрович, - говорил Черепаха, - как герцог колеблется. И хочет
укусить от регентства, да, видать, побаивается.
Карета министров катила мимо Адмиралтейства, за которым виднелись шаткие в
непогодье мачты кораблей.
- Отчего же, князь, и не быть Бирону регентом? - отвечал Бестужев. - По
воде ходя, воды не ищут!
Черкасский был вынужден соглашаться:
- Правда твоя, Петрович: уж больно герцог в делах искусен.
Остерман сказал кабинет-министрам:
- А зачем спешить? Надо думать. Много думать...
Он лежал в постели и думал. Явственно выразил Остерман лишь одно пожела-
ние: быть при матери малолетнего императора Совету, где и Бирон заседать мог
бы... Бирона это возмутило:
- Как можно Совету быть? Сколько голов - столько и мнений. Но лучше одной
головы ничего не бывает!
Он страдал: "Ну где же тот смельчак, который открыто объявит имя мое для
регентства?.. О жалкие людишки!"
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
За окнами повалил мокрый снег. Белой кашей он лепился к стенам дворца, к
стволам черных деревьев Летнего сада, сиротливо зябнущих в чаянии зимы. Тяж-
кий нечистоплотный дух насыщал апартаменты, где умирала Анна Иоанновна... Еще
недавно жизнь была для нее сплошным праздником! Средь морозов трескучих цвели
тут тропики садов висячих. Средь растений диковинных плясали аркадские пас-
тушки-фрейлины, камергеры выступали словно маркизы... Сколько было музыки,
ферлакурства!
В обнищавшей, ограбленной ею стране Анна Иоанновна была самой богатой. И
умирала она сейчас не во дворце, а на сундуках. Ибо дворец императрицы напо-
минал сундук. Все годы царствования своего хапужисто и завистливо сбирала она
богатства. В подвалы дворцов, уставленные сундуками, пихала Анна Иоанновна
все подряд, что под руку попадало. Драгоценные камни, меха дивные, ткани вос-
точные и лионские, целые груды алмазов, яхонтов, сапфиров, рубинов. Версты
чудной парчи изгнивали напрасно, никем не ношенные. И вот теперь, лежа над
своими кладовками, она умирала, бессильная забрать что-либо с собою в мир
загробный.
А возле одра ее шла борьба за власть над великой страной. В аудиенц-каморе
для этого снова собрались - Бирон, Бестужев-Рюмин, Рейнгольд Левенвольде и
князь Черкасский; вскоре во дворце появился и Миних, отчаянно скрипя новень-
кими ботфортами. Бестужев самым наглым образом отдавал Россию вместе с наро-
дом ее под власть герцога Курляндского. Он первым заговорил открыто:
- Кроме вашей светлости, некому быть в регентах. Поверьте истинно, что вся
нация желает только вас!
Миних при этом скривился, словно ему обожгло губы, и отошел в сторонку,
дабы не высказывать своего мнения. Но этот полководческий маневр не усколь-
знул от ока герцога.
- Граф! - резко позвал его Бирон. - Вы слышали?
- Нет. Я не слышу отсюда.
- Так идите ближе... идите к нам.
Миних подошел. Бестужев заговорил по-немецки:
- Правда, что в других государствах странным это покажется, отчего в ре-
гентстве мы мать с отцом обошли.
- Да, это будет странно, - согласился Бирон, бледнея...
Черкасский что-то нашептывал на ушко Левенвольде.
- Князь! Что ты там интригуешь? Говори громко.
- Доказываю я, что только ваша светлость может спасти нас и народ русский.
Никого иного вокруг себя не наблюдаю,..
Миних понял, что он остался один и надо догонять теперь тех, которые в
карьере далеко вперед его обежали.
- О чем спор? - заявил фельдмаршал, надвигаясь пузом прямо на Бирона. -
Если уж избирать кого в регенты, так никого, кроме вашей светлости, и не на-
до...
Но губы толстые еще кривил, завидуя (враг!).
Анна Иоанновна подписала манифест о наследовании престола малолетним Иоан-
ном, своим внуком. Многие вельможи при сем акте присутствовали; когда они уже
стали покидать больную, Миних задержался в дверях и произвел маневр, много
выгод ему сулящий.
- Ваше величество! - заявил он твердо. - Мы уже пришли к согласию и просим
вас подданнейше, чтобы регентом при внуке вашем Иоанне быть герцогу Курлянд-
скому...
Анна Иоанновна ничего ему не ответила, а когда двери за Минихом закрылись,
она Бирона спросила:
- Что мне сказал сейчас фельдмаршал?
Бирон пожал плечами:
- Он чего-то просил, но я тоже не понял.
Анна Иоанновна натянула на себя вороха жарких одеял:
- До чего же все сразу непонятливы стали... Одна лишь я, лежа вот здесь,
все понимаю!
История разбойника Надира, который сгал регентом при малолетнем шахе Абба-
се, а потом свергнул его, занимала сейчас воображение Бирона. Впрочем, если
вступить в любовную связь с Елизаветой, то эта девка вполне заслонит его от
гнева русского...
Теперь он ждал, чтобы Анна Иоанновна освободила его:
"Смерть так смерть, но скорее к развязке. Сколько лет прошло, как у меня
не было другой женщины, кроме этой... Да! Пусть она развяжет мне руки..."
Рибейро Саншес подошел к Бирону:
- Что бы ни говорил архиятер Фишер с тугоухим КаавБуергаве, но они лечат
не то, что болит. Я же считаю, что положение императрицы стало окончательно
безнадежным.
Бирон прослезился.
- Однако я благодарен вам, - сказал он. - Мои глаза теперь открыты и видят
истинное положение в империи.
В аудиенц-каморе показалось Брауншвейгское семейство - Анна Леопольдовна с
принцем Антоном, оба заплаканные. Бирон встал перед ними, загораживая дорогу
к императрице:
- К ея величеству нельзя, положение ухудшилось.
Анна Леопольдовна вскинула к лицу кулачки:
- Как вы смеете так говорить, герцог? Она не только императрица, но еще и
тетка мне родная... Пустите!
- Нет! - ответил Бирон.
Теперь, когда роковой час пробил, Бирон допускал до Анны Иоанновны только
свою жену, только своих детей, только своих креотуров. Принц Антон Ульрих
стал убеждать герцога:
- Но мы ведь родители императора России... Как вы можете препятствовать
нам войти, в покои, где не только больная императрица, но и... наш сын? Пус-
тите нас, герцог.
- Нет! - отказал ему Бирон со злорадством...
Остерман продолжал затемнять сознание и себе и другим. Он страшился ска-
зать Бирону "нет", чтобы не пострадать потом, если герцог станет регентом. Он
боялся произнести и "да", чтобы не пострадать от семейства Брауншвейгского,
если регентшей над своим сыном-императором станет Анна Леопольдовна.
Наконец он прослышал, что, кажется, все уже решено без него, и тоща во
дворце раздался скрип немазаных колес. Это въехал во дворец Остерман, "поп-
