задницу больную мазать, так это ты и дома делать способен...
Дверь адской преисподни России распахнулась - на пороге главная сатана
явилась, сама Анна Иоанновна:
- Андрей Иваныч, отчего тут крик такой?
Остерман микстуркой себя взбодрил и ответил, кривясь:
- А это, ваше величество, Волынский министром стал. Вот и кричит на нас,
яко на мальчишек...
- Петрович, ты зачем буянишь в Кабинете моем?
- У меня голос громкий, государыня. Министры, вишь ты, меня убедить хотят,
чтобы я тихонькой мышкой сидел тута. А я так понимаю, что горячиться патриот
по присяге обязан...
Черкасский молитвенно сложил пухлые оладьи ладоней.
- Андрей Иваныч, - обратился он к Остерману, - а ведь ты, голубчик, не
прав. На што ты нашего товарища молодого выговором обидел? Артемья Петрович
явился к нам до дел охочим, а ты его от самого порога остудить пожелал.
- Не остудить - пригладить, - пояснил Остерман.
- А я лохматым ходить желаю! - снова забушевал Волынский. - Всю жизнь при-
лизанных да гладких терпеть не могу. По мне, так пусть человек растрепан бу-
дет, но чтобы душа в нем была!
- Тише вы! - цыкнула Анна Иоанновна. - Или мне спальню свою от Кабинета
моего подалее перетаскивать? О чем спор-то хоть?
Остерман ровным голосом отвечал императрице:
- А я не ведаю, о чем изволит спорить господин Волынский... Я повода к
спорам и не давал. Ваше величество, посмотрите на стол. Он еще чист. Дел не
начинали. А уже, извольте, шум получился и ваши покои потревожены... Видит
бог, не от меня!
- Шум от меня! - согласился Волынский. - Уж таков я есть, и меня едина мо-
гила сырая исправит. Ладно. Показывайте дела, которые на сей день по госу-
дарству срочно решать надобно...
Остерман, понурясь, глянул на Анну Иоанновну:
- На сей день нету дел важных.
- Тогда все по домам ступайте, - велела императрица.
Волынский задержал ее в дверях словами:
- Ваше величество, обман усматриваю... Не может такая страна, как наша,
занедуженная и военная, никаких дел не иметь! Или уже все тобой сделано, Анд-
рей Иваныч? - спросил он Остермана.
- В самом деле, - построжала императрица, возвращаясь, - почему на сегодня
дел никаких не числится?
- Не приготовили.
- А где готовят? - настырно лез на него Волынский.
- У меня... дома, - сознался Остерман.
- Эва! Час от часу не легше... Дела государственные, - говорил Волынский,
- не могут в постели зачинаться да на кухне твоей вариться. Они в самой Рос-
сии рождаются ежечасно, и то - грех великий, чтобы бумаги важные и секретные
на частном дому содержать... Ваше величество, иди не прав я?
- Ты прав, Петрович, - согласилась Анна. - Видано ли сие? Ты мне из Каби-
нета частной канцелярии не устраивай, - наказала она Остерману.
- У меня же канцелярия... на дому. Сам я больной, редко где бываю... Вот
дома только и могу, страдая, дела решать.
Волынский взвыл, топоча ногами в ярости:
- Матушка! Решай и ты сразу... Патент на чин министра верну тебе, ежели
порядки таковы продолжаться будут.
- Ты прислушайся, граф, - строго внушила Анна Иоанновна и указала Остерма-
ну на Волынского. - Он мужик дельный...
Из-под козырька Остермана выкатились слезы.
- А ты, Петрович, графа тоже не обижай, - вступился Черкасский за ви-
це-канцлера. - Ты еще молод перед нами..
Остерман вернулся домой из дворца, кликнул жену:
- Марфутченок! Пожалей своего старика...
Марфа Ивановна закутала мужа потеплее, пожалела:
- Или тебя обидел кто, друг мой?
- Твоему Ягану, - сказал о себе Остерман, - скоро предстоит много двигать-
ся. Они еще не знают, эти негодяи, что я совсем не ленив, как им кажется.
Напротив - я верток, будто минога среди камней. Им и невдомек, что я умею
прекрасно владеть собой. А вот враги мои не способны сдерживать порывы чувств
своих, и оттого они будут мною всегда побеждены!
Остерман точно нащупал слабое место в обороне Волынского...
Тем временем Волынский ехал домой, крайне негодуя: "Зачем Остерман созвал
Кабинет, ежели дел не было?" И понял: затем созвал, чтобы Волынский раскрыл
себя, чтобы первую искру в бочку с порохом бросить... Артемий Петрович попал
в клубок змеиный и всю дорогу размышлял, как бы ему вывернуться теперь, чтобы
во благо отечества победить зло, без блага живущее.
Употреблю премного зол;
Пущу на них мои все стрелы;
В снедь птицам ляжет плоть на дол;
Пожрет живых зверь в произвол;
Не станут и от змиев целы.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
В лето минувшее "Тобол" лейтенанта Овцына все же пробил ворота в забытое
Мангазейское царство. Льды растаяли в этом году, и матросы, стоя на палубе, в
рукавицы хлопали:
- Чудеса, да и только... Гляди, растопило как море!
Вышли они за Ямал, далеко за кормой осталась угрюмая заводь губы Обской
(сама-то губа - как море безбрежное). И бежали дальше под парусом. Океан
вздымал серые волны, с разлету сбрасывая "Тобол" в провалы меж водяных уха-
бов. Только днище плюхнется, трепеща досками, только сердце екнет в груди да
мачты дрогнут.
Видели однажды большого кита, который проплыл мимо, паром из дыхала фыр-
кая. Вдоль земли направились из Оби на Енисей, в устье которого маячок соору-
дили. С палубы не уходили лотовые матросы; они крутили в руках чушки свинцо-
вые, кидали их далеко по курсу перед кораблем, глубину измеряя. С океана ль-
дяного плыли вниз Енисея - великой реки.
- На Туруханск! - радовались в команде.
Тут и осень надвинулась. Заскреблась шуга, лед "блинчатый" забренчал в
борта - до Туруханска не дошли и повернули обратно. Но главная цель многолет-
ней экспедиции была исполнена: Дмитрий Леонтьевич Овцын доказал, что сообще-
ние через океан меж реками сибирскими вполне возможно. Возвратясь в Березов,
лейтенант начал готовить новый поход на край ночи, но его в Петербург вызва-
ли...
- Куров, - сказал он любимцу своему, - и ты, Выходцев, сбирайтесь, мужики:
до Петербурга отвезу вас на казенных харчах. Вам, волкам сибирским, вряд ли
еще когда удастся столицу повидать...
Перед самым его отъездом умер канонир Никита Кругляшев, а в смертный час
свой пожелал матрос лейтенанта видеть:
- Господин хороший, сколь лет я копил... Табаку не куривал, вина не знал.
Семья в России осталась. Отдаю тебе, лейтенант, деньги мои великие. Уж ты
прости на уговоре, но только не истрать на себя... Деньги-то, говорю, уж
больно великие!
Было у него скоплено 4 рубля и 38 копеек. Митенька завязал их отдельно в
тряпку узелком, глаза усопшему затворил. С тем они и отъехали. А когда добра-
лись до почтового двора в Тобольске, Овцын приметил, что чиновники чем-то на-
пуганы. В канцелярии вручил он подорожную на себя и людей своих - Курова и
Выходцева.
А затем в горницу вбежал преображенец со шпагой:
- Клади оружье на стол... Ты арестован, лейтенант!
- Да я оттуда прибыл, где волков морозят, и знать не знаю ничего худого...
А по какому указу меня берете?
- По указу Тайной розыскных дел канцелярии, - ответил ему офицер.
Овцын через окошко видел, как провели по двору друзей его березовских -
атамана Яшку Лихачева да обывателя Кашперова. В цепи закованы, шли они под
битье, и Яшка успел крикнуть:
- Митька, семя краливно предало... Убью Оську Тишина, коли встретится гни-
да. А нас до Оренбурга ссылают...
Тобольский острог. Заточение. Цепи. Решетки. Один день - хлеб да вода. На
другой горячими щами дадут согреться. Лейтенант Овцын думал: что же там слу-
чилось, в Березове?
Катька только к Овцыну хорошо относилась, ибо любила молодца. А других-то
людей она презирала. С нее и начиналась эта гнусная история... Катька Долго-
рукая нарочито братца Атексашку спаивала. И через год-два споила отрока так,
что парень без водки уже и жить не мог. Случилось, что в отлучку Овцына бере-
зовский подьячий Осип Тишин снова начал под Катьку подкатываться:
- Уж ты красавушка, уж ты лебедушка... Христом-богом прошу, приласкай ты
меня, и никто о том знать не будет.
Катька его ногой - да по зубам:
- Я с самим царем рядом лежала, а чтоб тебя... прочь!
Встал Тишин с колен и кулак свой показывал:
- Ну погоди, курвища московская. Лейтенанта пригрела, а меня в ранге титу-
лованном не желаешь уважить?..
Скоро в Березове появился приглядный офицерчик Федор Ушаков, который от
родства с начальником Тайной канцелярии отнекивался. Был он умиленно-добр и
ласков ко всем, шлялся по домам от ссыльного к ссыльному и каждому говорил,
нежно слезы источая:
- Государыня наша така уж тихонька, така чувствительна. Вот послала меня о
нуждах ваших вызнать... Нет ли здеся невинных?
Спрашивал про воеводу Боброва - не жесток ли? Про майора Петрова и жену
его - не обижают ли? Обыватели всех хвалили. Ушаков приметил душевность бере-
зовцев ко всем ссыльным. Видел однажды, как старая вдова Анисья двух утят ма-
лых продала в остроге князьям Долгоруким... Уехал Ушаков, но вскоре в темную
дождливую ночь подошла к берегу барка, вся в решетках, выскочили из нее сол-
даты. А впереди страшей - сам Ушаков, такой ласковый...
Но теперь он другим человеком оказался.
- Хватай всех! Разоряй, - кричал, - гнездо вражье!
Березов-городок с 1593 года в тишине догнивал. Помнил он за свою давнюю
историю всякое. Но такого разбоя еще не приводилось испытать. Ушаков зверем
был (под стать своему дяде-инквизитору). Он бабушке Анисье за тех двух утят
левый глаз выколол. Он всех забрал. Он всех грозил уничтожить. Плачем напол-
нился Березов... Майора Петрова с женой - взяли, воеводу Боброва с детьми -
взяли, попа Федьку Кузнецова - взяли, дьякона Какоулина - взяли! Что ни дом в
Березове, то беда. Долгоруких же в остроге рассадили по темницам. Для князя
Ивана землянку кротовью на отшибе города вырыли и в ту нору его, согнутого в
дугу, запихнули и кормить запретили...
Наташа как раз третьим ребенком была беременна. Когда Ивана брали, она
Ушакова за ноги обняла, долго волоклась по земле.
- Не дам! - кричала. - Он мой... я детей от него породила. Оставьте вы
его, люди добрые, что он худого-то вам сделал?
Взаперти сидя (тоже под арестом), Наташа солдатам свое горе выплакивала. А
те, люди подневольные, так ей отвечали:
- И сами плачем, княгинюшка. Да что делать-то?
- Пустите меня... ночью. Когда зверь ваш уснет.
По ночам караульные стали выпускать ее из острога. С горшком каши горячей
брела Наташа по берегу к землянке. А там в дырку, для дыхания оставленную,
князь Иван руку высовывал. Кашу из горшка пясткой загребал, насыщался. Потом
этой же рукой, в каше измазанной, Наташу по волосам погладит, и она с горшком
пустым обратно в острог к детям спешит... Ох, жизнь!
Один только Осип Тишин беды не чуял - доносчик.
- Катьку-то, стерву, - намекал он Ушакову, - взять бы тоже. У нее, по слу-
хам, книжка такая спрятана, в коей обряд ее сочетанья с императором покойным
научно ог Киевской академии обозначен...
Катька в эти дни пуще прежнего таскала вино кАлексашке.
- Ну, - внушала брату, - ты пьян, да умен. Вовек нам отселе не выбраться
по-хорошему. Так хоть по-худому спасемся... Кричи!
И пьяный отрок заорал:
- Слово и дело!
Ночью потаенно отошла от берега барка. Наташа явилась к землянке, а там
нора пустая - нет Ивана. Горшок выпал из рук, покатился под откос и всплеснул
воду... Березов наполнился плачем. Почитай в каждом доме недоставало кормиль-
ца. Ушаков увез больше сотни людей на барке, и безглазая вдова Анисья ходила
по городу:
- Видит бог, легчайше отделалась я, тока глаза лишилась...
Причитали бабы. Лаяли собаки. Гремела гроза под тундрой.
Вот как писала Наташа потом об этом времени:
"Да я кричала, билась, волосы на себе драла. Кто ни
попадет навстречу, всем валяюсь в ногах, прошу со
