случайностью. Так воевать нельзя.
Венский атташе был прав. Миних замешкался с ответом, но тут к нему прибли-
зился настырный генерал-аншеф Кейт:
- Я требую суда. Пусть суд отыщет истинного виновника, кто под огонь людей
поставил бессмысленно и жестоко!
Мимо шатра фельдмаршала проводили толпы пленных. Турки, татары, ногайцы,
спаги, негры, арабы, босняки, арнауты... Немало было женщин с детьми. Одино-
ких красавиц офицеры тащили к себе, юную черкешенку вытянул из толпы и Манш-
тейн:
- Теперь будешь со мною. А прошлое забудь...
Из колонны пленных с криком рванулись люди.
- Мы - греки! - кричали они, воздевая руки.
Миних повернулся к штаб-доктору Павлу Кондоиди:
- Вы тоже византиец... поговорите с земляками.
Кондоиди скоро вернулся со словами:
- Процба грецкая - цлузыть в руцкой армий зелают.
- Принять всех греков волонтерами! - распорядился Миних. - А пленных гнать
и дальше: России рабы нужны...
Серыми хлопьями оседал на землю пороховой угар. В шатер к фельдмаршалу
проник принц Гессен-Гомбургский:
- Вы можете меня поздравить - я чувствую немалое облегчение от болезни,
секрет которой врачам неведом... Господин архиятер, - обратился он к Иоганну
Фишеру, - не можете ли вы меня вылечить?
Ученый врач, автор книги "Старость и продление жизни", Фишер отвечал прин-
цу, что в аптеках Европы не сыскать лекарства от трусости.
- Но русская фармакопея, ваше высочество, считает, что чеснок и каша греч-
невая способны придать человеку храбрости...
- Я не свинья, - обиделся принц...
Всю ночь в шатрах гремела музыка и звенели бокалы.
Миних с Анной Даниловной принимали поздравления.
- Да здравствует великий Миних! - кричали подхалимы...
Пастор Мартене (хитрый) подмигнул Манштейну:
- Наш экселенц почти велик...
С факелами в руках по садам и холмам бродили офицеры с солдатами. Собирали
убитых для общего отпевания. Уложили по могилам 24 000 трупов.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
13 июня был составлен диплом на избрание Бирена в герцоги курляндские, а
ровно через месяц, 13 июля, курфюрст Саксонский и король польский - Август
III, ратифицировал его в Дрездене. После чего австрийский император Карл VI
утвердил Бирена в титуле "светлости". Две русские кавалерии (голубая и крас-
ная) опоясывали идеальный торс стройного и сильного мужчины, который умудрил-
ся на безделье и обжорстве не завести себе пуза...
Бирен навестил свою замухрышку Бенигну:
- Ну, горбатая обезьяна, рада ли ты? Ведь теперь из графского "сиятельст-
ва" ты выскочила прямо в "светлость"... Сядука я да напишу герцогу Бирону в
Париж, - что он теперь ответит мне?
В приемной было не протолкнуться: полно вельмож, униженных чужим величи-
ем, полно дипломатов с поздравлениями. Естественно, всех волновал один важный
вопрос, и дипломаты спрашивали:
- Ваша светлость, когда вы намерены сесть на Митаве?
- Из Петербурга я - ни шагу! - отвечал Бирен раздраженно. - Прошу не забы-
вать, что я не только герцог Курляндский, но еще и обер-камергер российский.
Митава может стерпеть мое отсутствие. Но что станет делать без меня двор пе-
тербургский?..
В этот день, по случаю падения Очакова, Анна Иоанновна обедала на троне
под балдахином, и Бирен с особенной любезностью менял тарелки перед нею - по
праву обер-камергера.
Лейбе Либману он сказал:
- Всех пленных турок, добытых под Очаковом, я забираю ддя нужд своих. Буду
строить дворцы в Курляндии, и мне нужны рабочие руки. А дабы пленных пресечь
от бегства, надо отвратить их от мусульманства. Пусть пасторы обратят их в
веру лютеранскую и переженят агарян на латышках...
Был зван в манеж граф Бартоломео Франческо Растрелли - архитектор славный,
о котором преизрядно писано, что "инвенции его в украшении великолепны, вид
зданий его казист; может увеселиться око в том, что он построит...". Тако-
го-то и надобно!
Новоиспеченный герцог белел графу Растрелли:
- Мне нужен сказочный дворец в Руентале и резиденция в столице моей<7>. Я
золота не пожалею, а ты не поскупись на пышность... Чтобы конюшни были - как
дворцы! Колонн побольше всюду расставь, чтобы издали видели - здесь живет не
какая-то пигалица, а сам герцог!
Выедая казну русскую, спекулируя направо и налево, Бирен за 600 000 аль-
бертовых талеров выкупил из долговых закладов все имения прежних Кетлеров;
Анна Иоанновна отказала в его пользу "вдовью" долю имений курляндских. Бирен
показал себя жадным, но здравым хозяином. Понимая, что с голодного раба толку
мало, он проявил заботу о крестьянах. Издал особый регламент, который попрос-
ту списал из старых указов герцога Якоба. Своего ума не хватило, но зато ума
хватило, чтобы использовать чужой ум... Бирен возмутил дворянство, создавая в
стране экономии, похожие на большие общественные фермы; он возводил полотня-
ные мануфактуры. Доходы увеличились, но непомерно выросли и расходы.
- Я дожил до того, что мне уже не стало хватать на содержание своей персо-
ны. Кажется, я никогда еще не был таким нищим, как сейчас, - жаловался герцог
повсюду. - Даже уральская гора Благодать не может спасти моих финансов.
Лейба Либман уже не мог справиться с обширной бухгалтерией герцога. В по-
мощь гоф-фактору прибыли из Европы Исаак Биленбах и прочие жулики без роду и
племени, алкавшие сребра и злата от России. Бирен внушал своим факторам:
- Я вам плачу, чтобы вы думали. Много думали!
Винная монополия в Курляндии ненадолго выпрямила финансы. Потом факторы
обложили налогом корчмы на проезжих дорогах, что приносило Бирену 150 000
гульденов в год.
- Но этого мне мало. Думай, Лейба... много думай!
Либман думал не только о герцоге, но о себе тоже, а все свои деньги скады-
вал в банки Гамбурга. Он стал при дворе большим барином. Жену свою с детишка-
ми по-прежнему содержал в Митаве, а в Петербурге жил с любовницей. Полногру-
дая и разгульная Доротея Шмидт его утешала.
- После сладкого, - говорил ей Лейба, - всегда наступает горькое. Мы в
России лишь гости, а удирать без миллиона обидно...
Доротея Шмидт, при дворце царицы принятая, имела трех детей. Первого она
прижила от врача Каав-Буергаве, второго от Лейбы Либмана, а недавно родила и
третьего - от принца Антона Брауншвейгекого. Был у нее и муженек - портняжка,
добрый малый.
- У меня-то уже трое! - говорил он жизнерадостно.
Таковы были тогда нравы придворные...
Но чем богаче и знатнее становился Бирен, тем тревожнее была его жизнь.
Тишком, лишнего шума не делая, стал герцог скупать богатейшие поместья в Си-
лезии, в Богемии, в Мазовии.
- На корону герцогскую нельзя рассчитывать, - признавался он жене. - Надо
иметь вдали от России надежный угол, где и спрячемся, когда нас русские пого-
нят отсюда палкой...
"Бог свидетель, - писал в эти дни Бирен, - что я устал от жизни. Годы, не-
дуги, государственные заботы, огорчения и работа все возрастают... Вся тя-
жесть дел ложится на меня, ибо Остерман валяется в постели!" В этом году Би-
рену исполнилось 47 лет, а жить ему оставалось еще долгих 35 лет.
Веселая жизнь продолжалась.
- Кто украл мою буженину? - завопила Анна Иоанновна.
Тарелка была пуста: сочный ломоть буженины исчез.
- Андрей Иваныч, - голосила императрица, - сыщи мне вора. Где это видано,
чтобы - у самодержицы русской, вдовы бедной, во дворце же ее последний кусок
воры стащили?
Возле нее крутились, как всегда, шуты: князь ГолицынКвасник полоумный,
князь Никита Волконский без штанов, граф Апраксин - дуралей от природы, Пед-
рилло со скрипкой стоял на одной ноге, словно аист, а Лакоста с пузырем тас-
кался по паркетам на четвереньках, будто паралитик...
- Видели! - кричали шуты. - Тут Юшкова что-то жевала...
Призвали лейб-стригунью коготочков царских:
- Ты буженину ея величества слопала?
- Пресвятые богородицы, - клялась та слезно, - да ведь то не буженинка бы-
ла. Я просфорку святую жевала...
Иван Емельяныч Балакирев рассмеялся и сказал, что ворюгу он сыщет - с по-
личным. Таилась под лестницей дворца, в закуте темном, никому не ведомая бег-
лая калмычка, грязная и косая. Полно было тряпья вшивого на ней. А вокруг ва-
лялись кости, обсосанные дочиста, обглоданные столь тщательно, будто они в
собачьей будке побывали. Тускло и гневно глядели из мрака трахомные глаза ди-
кой калмычки... Представили воровку пред очи царские:
- Ты кто? И почто мою буженину съела?
- А не все тебе буженина! - отвечала калмычка безо всякого почтения. - На-
до когда и другим буженинки попробовать...
Анна Иоанновна засмеялась, от гнева остывая:
- Ишь ты какая смелая! Быть тебе за это при особе моей. И впредь, что я не
доем, ты за меня дожирать станешь. Будешь отныне моей лейб-подъедалой. А
зваться тебе велю Бужениновой.
Буженинову, недолго думая, крестили на греческий лад, стала она Авдотьей
Ивановной. Сводили калмычку в баню, из колтуна ее вшей выгребли, в прическу
много разных булавок и жемчужин натыкали, одели ее в шальвары на манер турец-
кий, и гирлянды бусин на шею навесили. Авдотья тут на мужчин стала погляды-
вать с интересом дамским, природным.
От стола же царского летели в нее куски жирные:
- Буженинова! Эвон огузочек я не доела... лови!
Веселая жизнь продолжалась. Блистательный красавец Франческо Арайя препод-
носил царице новые кантаты; дивную музыку свою он сочетал с грубейшей лестью:
игру Педриллы на скрипке композитор называл бездарной. Шуту с маэстро спорить
не приходилось. А недавно, в потеху себе, Анна Иоанновна утвердила новый ор-
ден в империи - святого Бенедикта, который носился в петлице на красной лен-
те, и орденом этим она шутов с престола награждала.
Иные из генералов злобились:
- Скоморохи паскудничают, а крест Бенедикта святого похож на крест Андрея
Первозванного, коим героев отличают...
С оговору Франческо Арайя, креста не получил Педрилло и был опечален нев-
ниманием. Но скоро объявил шут при дворе, что на козе решил жениться. Тут как
раз и очаковские торжества поспели. С пышной церемонией Педриллу во дворце
обручали. Вели "молодых" в спальню камергеры царицыны, а жених за веревку та-
щил "невесту" на постель, усыпанную хмелем брачным. Императрица с придворными
от хохота заливалась, радуясь забаве:
- Невестушка-то жениху не дается... Охти мне, лопну от смеха! Эй, Бужени-
нова, хватай молодуху за рога. А ты, Квасник, держи ее за ноги, чтобы не бры-
калась...
Педрилло большую поживу учуял от потехи этой, и, козла изображая, с козою
он непотребствовал. После чего придворные, по приказу царицы, проходили мимо
постели новобрачных, одаривали шута кошельками... А ведь тут были и фрейлины
юненькие, невесты непорочные! Бог с ними, с фрейлинами, но здесь же находи-
лись и послы иноземные! Что они теперь о России по дворам своим в Европу от-
пишут?.. В самый разгар сатанинского веселья грохнула дверь - это вышел прочь
шут Балакирев, человек честный.
Так завершились при дворе торжества очаковские, и столь мерзостно помянула
царица павших под Очаковом воинов.
О Муза! ты чего отнюдь не умолчи -
Повеждь или хотя с похмелья пробурчи!
Иностранцев в царствование Анны Иоанновны поражало неустройство России:
возводили мало, а больше ломали. Полученное от предков держали в запусте, и
ничто не береглось с рачением. Всего-то седьмой год царила Анна Иоанновна, а
вокруг Петербурга уже повыбили зверье охоты ее бессовестные. Особенно же ку-
ропаткам и зайцам от царицы доставалось. Стрелок отличный, царица промаху не
давала: горой перед ней мертвых зверей складывали. Теперь, разбойников бере-
жась, она вокруг столицы леса пущие под корень сводила. Пни торчали всюду...
пни, пни!
Волынский за природу страдал отечески, граждански.
- Эдак-то, - говорил он Ване Поганкину, - после нас место пусте останется.
