лях, при горилке, при тютюне. Тревожно ржали в палисадах казацкие кони...
Тревога! Тревога!
Лесли стянул на груди застежки старинного панциря, в котором дед его прие-
хал на Русь при царе Алексее Михайловиче. Поверх панциря накинул шотландский
рыцарь тулупчик козлиный. И разбудил сына-адъютанта, храпевшего молодым сном
на лавке:
- Юрка, проснись: татары скачут... И помни завет рода нашего: "Держись в
седле крепче!" Дай саблю, сын...
Отряд в 200 клинков, звеня амуницией, пошел на татар. Впереди, с худым ли-
цом подвижника, прикрыв седины париком пышным, скакал на лошади генерал.
В безысходную неясность опрокинулась отчая Шотландия с ее легендами. В
степи украинской не было горы Беннакэ, и теперь уже не Годэ, а звонкоструйная
Калиберда протекала под заснеженным ивняком...
- Да вот же они! - вскинулась сабля Лесли. И увидели воины русские, как по
горизонту, пленяя его от края до края, неслышной теменью ("аки песок") проно-
сится вражья конница. Казаки шпорили своих лошадей усталых:
- Геть, геть!
Снег был глубок, сыпуч. Через целину шли кони тяжко (все в паре). Взрывали
грудью они сугробы снежные. Мело.. мело... мело поземкой искристой. И разго-
рались в небе звезды вечерние.
- Отец, татары уходят, - сказал сын отцу-генералу.
- Вижу сам. Гнать, гнать их... дальше, дальше! Ночь опустилась на Украину,
а они все гнали татар. Звезды померкли в небе, а они все гнали и гнали их.
Выгнали за Днепр татар, и за Днепром гнали дальшеКогда же татары поняли, что
только двести клинков настигают их, тогда они остановились, "аки песок" сыпу-
чий.
При свете морозного дня тускло замерцали тысячи сабель.
- Молитесь, дети мои! - воскликнул Лесли.
Степь наполнилась звоном стали. Храпели кони, кричали люди.
Лесли - в кольце врагов - сражался львом, старик был опытен в рубках са-
бельных. Пластал старый воин татар от уха до плеча.
Но перед смертью он увидел то, чего бы лучше никогда не видеть. На шею сы-
на аркан накинули татары, как на собаку, и потянули Юрку прочь из седла.
- Отец, - донесся голос, - держись в седле крепче!.. Клинки татарские сош-
лись над храбрым рыцарем, и заблистали враз, рубя седого ветерана на куски.
Весь отряд Лесли был выбит. Почуяв прореху в обороне русской, всей мощью
конницы своей татары - от Калиберды - ринулись опять на Украину, пленя, гра-
бя, насилуя и убивая без жалости.
Февраль затуманил столицу, он пригревал заснеженные крыши Петербурга - чу-
ялась весна ранняя... Миних в пасмурном настроении велел везти себя во дво-
рец. Приехал и долго стоял в передней, обдумывая - что он скажет импе- ! рат-
рице. Решился!
- Матушка пресветлая, - заговорил напористо, входя в покои царицы, - гене-
рала Лесли на кордонах побили. Кто ж знал, что татарва на самую масленицу на-
бег свершит. Напали и на кордон полковника Свечина, но тот пять часов отби-
вался до самой ночи, и отбился сам и отбил у татар малороссиян плененных...
- На что ты принес мне это? - отвечала Анна Иоанновна. - Я с утра радова-
лась, а ты в меланхолию меня вгоняешь. Миних скрипнул ботфортами.
- Война наша тяжкая, - вздохнул с надрывом. - Ну-ка посуди сама, государы-
ня, каково беречь кордонную линию, ежели она протянулась на тысячи верст, а
людей не хватает.
- Их и всегда на Руси не хватало! Это напрасный слых идет по Европам, буд-
то в России людей - как муравьев в муравейнике. Бог нас просторами не обидел,
сие верно. А излишка людского на Руси еще никогда не бывало. Гляди сам: мрут
всюду, а кто не мрет, те разбегаются... Где взять, коли брать негде?
Миних понял, что Анна Иоанновна запускает камушки в его огород. Прямо она
не винила фельдмаршала в неисчислимых жертвах, но дала понять, что впредь лю-
дишек поберег.
- Ничего, - заговорил он, утешая царицу, - скоро дожди потекут на Украине,
снега расквасят, травка зазеленеет, опять пойдем... Я тебе, матушка, из Крыма
бочку каперсов привезу. Ежели в суп какой каперсы класть, от них суп бывает
вкуснее.
- Мне лавровый лист нужен, - отвечала царица. Миних воодушевился:
- Растут и лавры в Крыму поганском... Скажи, для чего тебе лавры надобны?
- Да кто ж без них обойдется? Они и в супах хороши, ими и героев венчать
можно... Так закончилась эта зима. Нет, ничего не дал России поход на Крым.
Русская армия, взбодрись! В новом году тебе все начинать сначала.
-----------------------
<1> Крепость святой Анны положила основание городу Ростовуна-Дону.
<2> Гёзлов (Козлов) - ныне город-курорт Евпатория; в описываемое время го-
род находился под властью не крымского хана, а турецкого султана. Утверждение
Миниха, что здесь свершилось крещение князя Владимира, несправедливо: приня-
тие христианства состоялось, по преданию, в Херсонесе-Таврическом, который
находился примерно на месте нынешнего Севастополя.
<3> Один из внуков генерала Ю. Ф. Лесли -Александр Лесли (1781-1856) был
первым в России, кто в 1812 г. стал создавать партизанские отряды, действо-
вавшие на Смоленщине.
<4> Ак-Мечеть - ныне областной город Симферополь; в описываемое время был
ставным духовным центром мусульманства в Крыму, здесь жили калга-султан, шей-
хи татарские и дервиши.
<5> Феофан Прокопович вошел в историю русской литературы как заметное яв-
ление. Но литературоведы никогда не касаются (очевидно, умышленно) гнусной
изнанки этого тирана. Но зато антирелигиозная литература, издаваемая в СССР,
в полной мере раскрыла палаческий образ Феофана. Исторический же романист не
вправе наводить на палачей "хрестоматийный глянец".
<6> После московского пожара 1812 г. около 200 книг из библиотеки Д. М.
Голицына вдруг всплыли в Москве на толкучке; их оптом скупил известный библи-
офил граф Ф. А. Толстой, от него они перешли к историку М. П. Погодину и пе-
реданы были ученым в Публичную библиотеку. За последние годы советскими исто-
риками была проведена большая работа по изучению подбора голипынской библио-
теки.
<7> При следующем губернаторе, И. И. Неплюеве, в 1742 г. город Оренбург
был снова перенесен на другое место, где поныне и находится. На месте же
"офундования" Татищевым нового Оренбурга влачила жалкое существование казачья
станица Красногорская.
Летопись третья
ДЕЛА ЛЮДСКИЕ
И мы ходили-то, солдаты, по колен
в крови.
И мы плавали, солдаты,
на плотах-телах.
Тут одна рука не може - а другая
пали,
Тут одна нога упала - а другая
стой.
А где пулей не ймем - так мы
грудью берем.
А где грудь не бере - душу богу
отдаем.
Из старинной солдатской песни
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Перо в руке Анны Иоанновны вкривь и вкось дергалось по бумаге. Писала на
Москву дяденьке своему, вечно пьяному Салтыкову: "Нетерпеливо ведать желаем,
яко о наиглавнейшем деле, об лежащих в Кремле святых мощах угодников... особ-
ливо большая царская карета цела ль иль сгорела?" Ничего ей не отвечал дя-
денька, Москвы всей губернатор. Притаился там и сидел тихонько. Боялся, ви-
дать, правду сущую доложить племяннице.
1737 год навсегда останется памятен для России - в этом году Москва от
свечки сгорела. И верно, что от свечки, которой красная цена - копейка! Ба-
ба-повариха в дому Милославских (что стоял у моста Каменного) зажгла свечку
пред иконой и ушла, забыв про нее. Свеча догорела, подпалив икону, и пошла
полыхать! От этого-то огарка малого огонь дотла сожрал первопрестольную.
Жилья москвичам не стало. Дедовские сады, такие душистые и дивные, обугли-
лись. Бедствие было велико.
Не забыл народ русский той свечки грошовой, и даже в пословицу она вошла.
Выжгло тогда Китай-город и Белый город; архивы древние не уцелели. Кошек и
собак на Москве не осталось - все в пламени погибли. Кремль изнутри выгорел.
Жар от огня столь велик был, что он даже в яму литейную проник, где покоился,
готовый к подъему, Царь-колокол. Когда солдаты набежали, водой из ведер его
остужая, от колокола тогда и откололся краешек маленький (в 700 пудов весом).
Не успела Русь опомниться от беды, как исчезли в пламени города Выборг и
Ярославль. Полыхала и столица, которая едва от наводнения оправилась. Петер-
бург горел от самых истоков Мойки до Зеленого моста, от Вознесенья до канала
Крюкова, и все это жилое пространство обратилось в горькое пепелище. Прах
вельможных дворцов на Миллионной улице перемешался с прахом убогих мазанок
слободок рабочих. Тысячи зданий и тысячи людей пропали в огне. Знающие люди
сказывали, что пожары те неспроста.
Тайная розыскных дел канцелярия подвергла подозреваемых в поджоге таким
лютым истязаниям, что все они, как один, облыжно вину за пожар на себя взяли.
По приказу императрицы Ушаков окунул несчастных в бочки со смолою, чтобы го-
рели они спорчее, и сжег людей на том самом месте, откуда пожар начинался, -
на улице Морской (что ныне зовется улицей Герцена).
В этом году, будь он неладен, людей на костры ставили и по делам духовным,
отчего смерть не слаще. Татищев на Урале сжег башкира Тойгильду Жулякова, ко-
торый сначала православие принял, а потом в мечеть молиться пошел ("учинил
великое противление"). Сожгли за отступничество от бога и капитанлейтенанта
флота Андрея Возницына...
Антиох Кантемир из Лондона дым костров тех учуял.
Даже в стихах этот дым воспел:
Вот-де за то одного и сохти недавно,
Что, зачитавшись, стал Христа хулити явно...
До чего же никудышно на Руси стало!
Ненадолго оставим Россию, читатель, и навестим Францию: там у нас завелся
один хороший знакомый - Бирон.
Славен во Франции со времен незапамятных род могущественных герцогов Биро-
нов. Их подвигами украшены великие битвы под знаменами с бурбонскими лилиями.
Были они политиками, маршалами, пэрами, адмиралами. Резали они в подворотнях
католиков заодно с гугенотами. И резали они гугенотов в постелях заодно с ка-
толиками. Даже король Генрих IV, уж на что был мужчина серьезный, но и тот
побаивался этой отчаянной семейки.
Сейчас во Франции в чести живет и в пышности благоденствует герцог Бирон
де Гонто. Уж много лет ничто не смущало души маршала. Угасли миражи пылкой
младости, остыл любовный жар в его сердце, звоны шпор уже не звали старца на
битву. Бирон так бы и умер, ничем не потрясенный, если бы...
Если бы не получил письма из Петербурга.
- Какой-нибудь пройдоха имеет дело до меня!
Писал ему сам фаворит императрицы русской. Писал о том, что в годы забытые
один из семейства Биронов покинул Францию, после чего осел в краях курлянд-
ских. Потомком же его являюсь я, сообщал граф Бирен герцогу Бирону и просил
герцогов во Франции признать графа в России за своего сородича.
- Забавный случай! Вот повод посмеяться нам...
Это нахальное письмо герцог Бирон де Гонто с собою взял в Версаль и с
чувством читал его там вслух - при короле, при дамах. Все веселились оттого,
что митавский проходимец вдруг стал претендовать на родство с французскими
Биронами:
- Шулер и лошадник пожелал быть дюком!
Однако Версаль был отлично извещен, какую роль играет Бирен при царице
