русской, и в Петербург ответил герцог с учтивостью. Мол, его род настолько
знатен, столетиями он находился на виду всей Европы, генеалогия его известна,
отчего никто из рода Биронов не мог пропасть в краях остзейских неприметно.
"Вот если б вы, - с юмором писал маршал Бирон графу Бирену, - вдруг оказались
герцогом владетельным... тогда другое дело!"
Граф Бирен, ответ дюка прочтя, был возмущен:
- Он рано стал смеяться надо мною. Такие шутки могут перелиться в истину.
В этом году звезд сочетанье возникло для меня в порядке идеальном. А год ты-
сяча семьсот тридцать седьмой станет для меня благодетельным, ибо эта цифра
не делится на два, на четыре, на восемь...
Больше всего в жизни Бирен боялся "двойки"!
В этом году герцог Саксен-Мейнингенский просил руки его дочери - Гедвиги
Бирен, которая имела несчастье с детства быть горбатой. Но граф Бирен послал
герцога ко всем чертям:
- Я знаю этих вертопрахов-мейнингенцев! Им не рука нужна моей горбуньи, а
только кошелек ее, чтобы дела свои поправить.
Вчерашний конюх, мать которого собирала по лесам в подол еловые шишки, уже
гнушался иметь своим зятем герцога.
1737 год, тяжелый для России, был удачным для него.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Долгий срок, с 1562 по 1737 год, Курляндией правила династия Кетлеров. Ан-
на Иоанновна была замужем за предпоследним, которого русские на свадьбе опои-
ли водкой насмерть. Сейчас в старинном Данциге, в доме под желто-черным штан-
дартом, умирал последний Кетлер - герцог Фердинанд, и Европа ждала смерти
его, как собака ждет сочной кости... Кому достанется его корона?
Курляндское герцогство издавна было вассалом Польши, но сама Польша сейчас
в подчиненье у саксонцев. Август III обязан России короной польской, которую
добыл для него фельдмаршал Миних пять лет назад под стенами Данцига. Третья
корона, курляндская, для Августа-лишняя тяжесть. Кому вручить ее?
Вопрос не прост. Он слишком сложен...
Август III не прочь подарить корону Кетлеров своему брату сводному, принцу
Морицу Саксонскому. Этот залихватский мужчина уже успел побывать в объятиях
Анны Иоанновны, она совсем раскисла от его лихой "партизанской" любви. Тогда
князю Меншикову пришлось пушками вышибать Морица из Митавского замка...<1> За
Морица Саксонского стоит и Версаль, ибо принц был фрацузским маршалом.
Но... Вена-то не согласна! Ей, загребущей и завидущей, желательно обрести
для себя и курляндскую корону. Император Карл VI любил устраивать племянни-
ков. Антона Брауншвейг-Люнебургского он уже примазал в женихи Анне Леополь-
довне. Но в арсеналах Вены имеется еще в запасе принц Брауншвейг-Бевернский,
и этот выбор Карла VI одобряли в Англии, где царствовала ветвь Ганноверская,
родственная дому Брауншвейгскому.
Но... ах, читатель, мы забыли про Берлин! Берлин же очень не любил, когда
при разных дележах поживы его забывали.
- Я ведь тоже не дурак, - утверждал там кайзер-зольдат, - и я отлично
знаю, на каком языке говорит курляндское дворянство. Это язык немецкий - мой
язык... Митаве необходим владетель из Гогенцоллернского дома! Пожалуйста,
взгляните на маркграфа Бранденбургского: достоин, прям, некриводушен. Он неу-
мек - зато он и неглуп. Сын, покажись и мне уж заодно. Я так давно тебя не
видел... Дела, дела!
Удивительно!
Неужто же корона Кетлеров такая драгоценность, что даже Вена и Версаль не
брезгают иметь ее в своих руках? Что там хорошего, в Курляндии запустелой?
Леса шумят, и волки бегают, в песках клокочет пасмурное море... Уныло и дико
в герцогстве, как на заброшенном кладбище. Постыдно нищая, бесправная страна,
где у крестьян нет даже горшка, чтобы сварить похлебку, - страна эта была не-
давно сказочно богата, как Эльдорадо.
Ведь был (еще вчера!) блестящий век, когда в Митаве правил герцог Якоб,
подвижный финансист и забияка. От этих берегов унылых шли корабли, и жел-
то-черные штандарты взвивались в устье африканской Гамбии, их видели в Ка-
рибском море. Древние лабазы либавских гильдий еще хранят, дразня воображе-
ние, дивные запахи имбиря, кокосового масла и корицы. Из колоний заморских
Курляндия начерпалась золота, нахватала кости слоновой и тростника сахарного.
Но как мало надо стране, чтобы разорить ее! Всего лишь одна война Петра I
со шведами, лишь одно чумовое поветрие - и вот Курляндия разорена.
Курляндские конъюнктуры сложны.
Кому же, черт побери, сидеть с короною на Митаве?
Говорят, что среди множества кандидатов затесался и какой-то неведомый
граф Бирен... Европа его плохо знает:
- Бирен? А кто это такой?
- По слухам, обер-камергер императрицы русской.
- Ха-ха! Но он-то здесь при чем? Прислуживать царице за столом - этого ма-
ло, чтобы претендовать на корону.
- Да он, мадам, не только камергер. Он еще и...
- А-а, тогда понятно!
Фердинанд Кетлер доживал свои дни под желто-черным штандартом, а Европа
уже играла короной его, словно мячиком. Бирен верил в черную магию чисел,
число 1737 было неделимо на два.
Мутный свет множества свечей озарил поутру дворец Зимний, сложенный воеди-
но из трех домов частных. Петербуржцы уже знали: императрица пробудилась (в
экую рань!). Анна Иоанновна, кофе отпив на манер немецкий, проследовала в ту-
алетную комнату. В баню русскую государыня хаживала очень-очень редко; дамы
митавские научили ее водою пренебрегать; императрица лишь протирала по утрам
свое лицо и тело "распущенным маслом". Сильный блеск кожи покрывался густым
слоем разноцветной пудры.
Недавно гамбургский мастер Биллер сделал для нее набор из сорока предме-
тов. Тут и флаконы дивные, сосуды в золоте для мазей и помад - все пышно,
блещуще, помпезно. А зеркала высокие волшебно это чудо отражают... Век бы так
сидела, мазалась и помадилась! С огорчением императрица стала замечать, как
по вискам ее от самых глаз разбежались первые морщины. В углах губ четко
оформились борозды угрюмых складок. Как страшна старость! Ей жить и любить
еще хотелось и насыщать богатством сундуки свои, которые горой лежат в подва-
лах дворцовых... После туалета императрица проследовала в биллиардную, где
ловко разыграла партию с дежурным арапом.
Появился Бирен - ласковый, как кот перед хозяйкой.
- Анхен, - шепнул ей на ушко, - вот уж никогда не догадаешься, кто прибыл
в гости к нам.
Императрица с треском засадила шар в узкую лузу:
- Знаю! Ты звездочета Бухера давно ждешь из Митавы.
- Нет, Анна, бедный Бухер спился... Увы, злой рок для мудреца! А помнишь
ли Митаву нашу?
- Ой, натерпелась там! - вздохнула Анна.
- А помнишь ли друзей митавских?
- Да где они? У нас с тобой их мало было...
- Ты вспомни, Анна, - с улыбкой намекал ей Бирен, - зима мягчайшая в Ми-
таве, наш сад в снегу, и шпицы замка в инее. Собаки лают, из кухонь дым ва-
лит, в конюшнях пахнет сладко... Неужели тебе не догадаться, кто прибыл в
нам?
- Нет, милый, не могу. Скажи.
- А помнишь ли ту ночь в Митаве, когда послы московские нам привезли кон-
диции, пропитанные вольнодумством?
- О, не забыла, помню... Зла того не истребить!
- А кто собак из замка на прогулку выводил?
- Брискорн был паж... такой мальчишка шустрый.
Бирен вышел и вновь вернулся в биллиардную, введя за руку прекрасного
юношу. Анна Иоанновна даже обомлела. Мальчишкой был, а стал... "Как он кра-
сив!" Брискорн, смущаясь, кланялся. Кафтан на нем нежно-лазоревый, весь в
черных кружевах. И туфли в пряжках с изумрудами. Парик расчесан по последней
моде, изящно завит и украшен бантом на затылке. А в ушах Брискорна - брильян-
товые серьги...
- Мой паж! - и бросилась к нему, как муха на патоку.
Брискорн задыхался - от пота бабы, от тяжести груди императрицы, от духов
и острого мускуса. Бирен нахмурился: как бы не пришлось ему опять немного по-
тесниться (такие случаи уже не раз бывали). Анна Иоанновна влюбленно смотрела
на Брискорна, он был ей мил еще и потому, что напоминал о невозвратном прош-
лом, когда она была моложе.
- Рассказывай... откуда ты сейчас?
Брискорн ей отвечал учтиво и достойно:
- Я еду из земель германских, учился в Йене у знатных профессоров, год
прожил в Гетгингене, где король британский недавно для Ганновера университет
образовал. Науки философские постиг, насколько мог, и затосковал я по отчизне
бедной. Но на Митаве скучно показалось мне, и вот... вас навестил.
Вдруг резко прозвучал вопрос от Бирена:
- А ты проездом до Митавы не заезжал ли в Данциг?
- Был в Данциге. Отночевал три ночи там.
Анна Иоанновна понимающе глянула на Бирена.
- Скажи нам честно, ты герцога Курляндского Фердинанда не видел ли случай-
но?
- Как дворянин курляндский, - ответил бывший паж, - я долгом счел предста-
виться ему проездом.
- А... как он? Плох? - с надеждой вопросил Бирен.
- Он дышит, как мехи органа в церкви старой...
Бирен, повеселев, сказал:
- Пойдем, мой милый гетгингенец. Сейчас мы сядем в сани, я покажу тебе
столипу варварской страны, где ты увидишь многое такое, что в Йене иль Ганно-
вере не встречал...
В дверях граф повернулся, заметив властно:
- Брискорна во дворце я не оставлю... я так хочу!
Поначалу обер-камергер юношу даже очаровал. Бирен ведь умел разным бывать.
Хотел обворожить - и пел сиреной, голос его становился звучным, будто арфа,
когда он колдовал мужчин и женщин. И сотрясались стены дворцов и манежей от
раскатов этого голоса, если граф входил в гнев. Дипломаты так и говорили:
- В этом бесподобном человеке сразу три персоны обитают: Бирен вкрадчи-
вый, Бирен-властитель и Бирен в злости.
Первый очарователен, второй невыносим, а третий просто ужасен...
В ярости граф разрывал на себе кружева, над которыми годами слепли кре-
постные мастерицы. Его жена, горбунья Бенигна, боялась мужа пуще огня. Шпынял
ее, убогую, даже на людях, не стесняясь. Зато детей своих Бирен трепетно и
нежно обожал. А дети, выросшие средь низкопоклонства, были исчадьем ада...
Отец их даже в знатности своей способен был слушать, повиноваться обстоя-
тельствам. Они же - никогда! В злодействе рождены, зачаты средь злодейств,
сыновья графа Бирена, казалось, с детства и готовили себя в злодеи. И старший
Петр, и младший Карл - распущенны, надменны, склонны к пьянству. Они уже тог-
да по гвардии считались подполковниками и кавалерию Андрея Первозванного но-
сили на своих кафтанах, которой боевые генералы не имели. Их шутки были тако-
вы: или парик поджечь на голове вельможи, или чернила выплеснуть на платье
фрейлины. К сыновьям граф Бирен приставил легион гувернеров. Но ученики вол-
тузили своих педагогов палками, когда хотели. Иные пытались жаловаться графу,
но Бирен таких отправлял в смирительный дом, приказывая впредь считать их су-
масшедшими. По утрам петербуржцы видели их иногда на улицах - под стражей, с
вениками в руках, педагоги подметали мостовые Невского проспекта...
Бирен был ласков к гостю своему - Брискорну, и гетгингенец поражался прек-
расной памяти хозяина. Бирен читал и знал немного. Но у него была прекрасная
библиотека, и все прочитанное хоть однажды Бирен помнил точно. И знаниями
своими умел вовремя пользоваться. При случае он уверенно выкладывал их в об-
ществе.
Пребывание в доме обер-камергера Брискорн использовал удачно. Он сделал
выводы, и эти выводы ужасны были.
Его тянуло к людям ученым, хотелось покопаться в книгах Корфа, заманчиво
виднелась за Невою Академия де-сиянс, но граф таскал его в манеж, на куртаги,
в зверинцы и на стрельбища.
Иногда из души Бирена с болью прорывалось - затаенное:
- Не боюсь я Вены, презираю Версаль, плевал я на Берлин. Для меня сущест-
вует лишь один соперник - принц Мориц Саксонский... Это страшный человек для
меня!
Мориц Саксонский - блестящий стратег, храбрейший полководец, авантюрист
