А вслед за региментом с пушками ехали... кибитки. Десятки и сотни кибиток,
и все они пустые, затянутые черным коленкором, как гробы. Народ в ужасе шара-
хался по сторонам. Он уже знал эти кибитки - в таких вот самых возят в Сибирь
преступников. "Глас свыше - это глас пушек!" - восклицал Бисмарк...
В эти дни король прусский не отпускал от себя фон Браккеля, посла петер-
бургского. Однажды он ему сказал со всею прямотой короля-солдата:
- Ставлю на тысячу червонных (золотом, конечно), что все мы останемся с
большим носом, а герцогом на Митаве станет... Ну как его? Опять забыл... Вот
этот договязый парень, который в карты по вечерам с царицею играет. Не могу
вспомнить, как его зовут. Бирен, что ли?
Фон Браккель выпучид глаза - как пузыри.
- Да быть того не может! - заорал посол России. - Императрица Анна всем в
Европе обещала в дела курляндские не мешаться!
Тогда король прусский стал щекотать фон Браккеля, будто щенка, который да-
же повизгивал. При этом он говорил ему:
- Сознайтесь королю... хотя бы ради сплетни! Сознайтесь же, что русские
полки стоят возле Митавы с пушками.
- О нет, король! Вас в заблуждение ввели агенты легкомысленные... Выборы
герцога будут абсолютно свободны!
- Не сомневаюсь, - отвечал король. - И верю: каждый может избирать хоть
кошку. Но... под прицелом русских пушек.
Да, кажется, граф Бирен скорее возьмет Митаву, нежели граф Миних поспеет с
Очаковом. Внутри столицы осиротевшего герцогства уже засел, вроде шпиона,
пройдошистый барон Кейзерлинг. Хитрец рассчитывал на то, что Митава продажна,
что здесь немало развелось охотников услужить Бирену. Особенно порадеют в его
пользу те "рыцари", что положением своим при дворе и богатством русскому са-
модержавию обязаны до гробовой доски.
Под Очковом, где решается честь России, нет пушек. Но зато пушки есть под
Митавой, где решается судьба Бирена.
Между Петербургом и Дрезденом часто пролетали курьеры. Они скакали в Евро-
пу обязательно через Митаву, где Кейзерлинг вскрывал печати на их сумках;
дипломат прочитывал всю переписку царицы, дабы знать любые оттенки конъюнктур
придворных.
А пока что барон ложью заклеивал всем глаза.
- Выборы будут совершенно свободны,- убеждал Кейзерлинг. - Выборы - это
глас свыше, глас божий!
Ландгофмейстер герцогства Курляндского почтенный старец фон дёр Ховен уже
с утра был в панцире (как и Бисмарк). В молельне долго он стоял перед распя-
тием. А на стене висел оттиск дюреровской "Меланхолии": суровая женщина грус-
тила над песочными часами, и часы эти, казалось, по капле источали из себя
тоску и тягость чувств земных...
- Гроза над Аа, клубятся тучи над Митавой нашей!
Ховен вышел к сыновьям. Их мечи короткие были укрыты под плащами, а рукоя-
ти в перчатках проволочных сжаты.
- Послушайте, - он им сказал в напутствие. - Крестовые походы принесли
пользу лишь тем умникам, что догадались сидеть дома и не совались в дела гро-
ба господня. Но были дураки, которые шагали в Палестину целых сорок лет, пока
о них не позабыли жены и дети. Вернувшись же, вот эти остолопы в Европе ока-
зались лишними! Сам папа римский взялся их пристроить, чтобы крестоносцы не
издохли под заборами. Взмен угодий пращуров наш предок Ховен приобрел в зло-
действах вот этот замок на Вюрцау... Что вы молчите, мои ребята?
- Внимаем мы тебе, отец наш!
- Похвально ваше послушание... Я много жил и много передумал, - сказал
старик. - Нам предстоит решать вопрос: куда идти нам дальше и... за кем идти?
И вывод мой таков: пусть лучше русские сочтут Курляндию своей губернией,
пусть в замке Кестеров живет российский губернатор, но... только бы не этот
негодяй!
Был средний час в истории курляндской. И каждый рыцарь или бюргер был пре-
дан делам обыденным, когда ландгофмейстер фон дёр Ховен открыл собрание ланд-
тага.
Он начал речь с высокой кафедры:
- Рядом с нами находится великая Россия, курляндцам суждено самой природой
стоять лицом к ней. Московская империя очень быстро растет и набирает силы.
Она - младенец, рвущий тонкие пеленки! Доверьтесь мненью моему: если Россия с
кровью пришла в соседнюю Лифляндию, то справедливо будет нам без крови допус-
тить ее в Курляндию.
- Под русским быдлом не бывать! - закричали с мест рыцари. - Пусть уж луч-
ше курляндец сиятельный Бирен владеет нами.
Но тут поднялась тощая шпажонка гетгингенца.
- Я за Россию тоже! - объявил Брискорн. - Иль мало вам, остзейцам, было
унижений от надменных шведов? Довольно распрей! Кончайте с этим раз и навсег-
да... Курляндия пусть станет заодно с Россией, которая, как дуб могучий, ук-
роет наш народ под тенью своих ветвей. Но - только не Бирен! Я все сказал...
Пт!
Раздался тяжкий грохот с улиц. Ворота ратуши разъехались, и прямо в гущу
избирателей "свободных" тупою мордой всунулась большая пушка. А перед пушкою
стоял, похохатывая, сам Бисмарк, свойственник биреновский. Без парика был ге-
нерал, крепко пьян, в зубах его дымилась трубка, сверкали латы, а в жилистой
руке торчал палаш.
- Кончайте быстро этот балаган! - возвестил зычно. - Великая государыня
наша, ея величество Анна Иоанновна, в дела чужие никогда не мешается... Бог
вам судья! Вы вольны избирать кого угодно. Но все же знайте, что желателен
лишь Бирен.
В подтверждение слов этих артиллерия открыла пальбу над Митавой, стреляя
для острастки пыжами войлочными, которые горели, будто шапки, падая на крыши
зданий с огнем и дымом.
- Узнаю руку наглеца, протянутую к священным реликвиям предков наших...
Вон отсюда, чужеземный мерзавец! Вон!..
Это крикнул Брискорн. Держа перед собой шпагу, бывший паж герцогини Кур-
ляндской бежал прямо на Бисмарка. Но блеснул отточенный палаш - и геттингенец
рухнул на плиты ратуши.
Фон дёр Ховен, побелев лицом, возвысил голос:
- Здесь уже пролилась первая кровь. Обнажим же и мы мечи наши! Сопротив-
ляйтесь насилию, рыцари... - Громадное семейство Штакельбергов всех оглушало.
- Желаем Бирена в герцоги... - кричали они.
- Выборы, - продолжал Бисмарк, палашом размахивая, - дело совести каждого.
Но посмотрите-ка на улицы Митавы...
Ого! Вокруг ландтага стояло множество кибиток.
- Ландтаг может голосовать и против Бирена! - закон- чил Бисмарк. - Но
после этого всем вам предстоит прогулка на казенный счет в страну пушистых
зверей - Сибирь!
Стучали пушки над Митавой.
- Лучше Бирена не найти! - надрывались рыцари в чаянии золотых ключей ка-
мергерства, чинов высоких на русской службе и земельных гаков с новыми раба-
ми. Бисмарк шагнул на кафедру, оттеснив ландгофмейстера.
- Вы же знаете лучше меня, - сказал он собранию, - что имения герцогства
обложены миллионными долгами. Потому и герцогом на Митаве должен быть человек
очень богатый... А кто здесь самый богатый? Все вы - нищие, как крысы сель-
ской кирхи. Крику от вас много, а денег мало...
- Богаче Бирена никого нет! - кричали опять "фамильно" семьи Бергов и Шта-
кельбергов, Бухгольцы и Берггольцы, фон Мекки и фон Рекки, Нироты и фон Бот-
гы, Унгерны и Бреверны. - Самый богатый в Курляндии граф Бирен... Он один мо-
жет спасти нас!
Замолкли пушки, и грянул орган. Когда молебен благодарственный отгрохотал
под сводами, старый фон дёр Ховен плюнул в пьяную рожу фон Бисмарка.
- Плюю в тебя, ибо ты заменяешь здесь своего господина.
Старика тут же сунули в кибитку и повезли.
Сколько лет возили его - он не знает, потеряв счет времени, как и та дюре-
ровская женщина с суровым лицом, грустящая под шорох вечного осыпания песка.
Но однажды Ховен проснулся и понял, что лошади из кибитки его выпряжены. Ста-
рик выбил дверь и выбрался из возка. Кибитка стояла у самого порога его дома
в Вюрцау... С опаскою Ховен прошел в опустевшие залы. Нетопленые камины стыли
в древней кладке стен. Мебель уже вся вывезена. В погребах - ни одной бутылки
вина. Только на стене еще висел лист жестокой правды - "Меланхолия". Старик
заплакал:
- Хоть мертвые в гробах, но... отзовитесь!
Скрипнула дверь. Появился человек в черной маске, в прорезях которой вид-
нелись обвислые веки осторожных глаз.
- Надеюсь, - сказал он весело, - теперь вы поняли, сколь опасно шутить со
всемогущим герцогом Курляндским. Вот вам письмо от его светлости, и пусть оно
не смутит духа вашего. В нем герцог извиняется, что вынужден отобрать у вас
имение Вюрцау<6> . Можете уходить отсюда. Вы более - никто, вы не имеете пра-
ва выражать удивление или возмущение... Идите прочь!
- Но где же моя жена? Где мои сыновья?
- Жена скончалась за отсутствием вашим. А сыновья... Один, по слухам, в
армии саксонской. А младший убежал в Канаду, где вырезает краснокожих. Ищите
для себя иной ночлег. А здесь, в имении Вюрцау, сиятельный герцог Бирен отны-
не устраивает замок для своей придворной охоты...
Уходя, фон дер Ховен сорвал со стены дюреровскую "Меланхолию". Часы жизни
источали страдание - глубокое, почти неземное.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Фельдмаршал в сердцах выговорил Анне Даниловне:
- Сударыня, вы распустили своего мужа, совсем уже от рук отбился. Теперь,
на потеху всему миру, я вынужден брать Очаков без осадной артиллерии...
Но княгиня Трубецкая уже поднаторела в боевых походах и на испуг не дава-
лась; она ответила Миниху:
- Мой муж не виноват, коли телега корабля надежней...
Посреди золы и пепла сгоревших трав возник, плескаясь разноцветными шелка-
ми, роскошный и объемный, шатер фельдмаршала. Пригнувшись низко под его наве-
сом, внутрь пронырнул австрийский атташе при русской армии - фон Беренклу.
- Неужели это правда? - воскликнул он. - Существуют законы батальные, и
брать Очаков сейчас - значит преступать традиции.
- Русская армия тем и живет, что разрушает традиции.
- Но... вспомните хотя бы Гегельсберг! - сказал Беренклу. - Здесь, под
Очаковом, вы прольете еще больше крови.
- Россия людьми богата, - отвечал Миних. - Если их не жалеют во дни мира,
то я других не добрее и не стану жалеть людей во дни военные - ради конкетов.
- Но знайте, граф: турки - отличные стрелки. Они переколотят всех ваших
солдат, как негодных собак.
Миних чуть не вытолкал цесарца прочь:
- Эй, только не учить меня! Солдаты русские - это вам не собаки. И вы не
упорхните в Вену раньше времени - сначала убедитесь, что они будут погибать
храбрецами...
Когда имперский атташе удалился, Миних потаенно признался Мартенсу, другу
близкому, другу сердечному:
- Конечно, мой падре, этот цесарец прав: штурмовать Очаков - безумие! Лю-
бой уважающий себя полководец в Европе, подойдя к такой цитадели, счел бы за
разумное поворотить армию обратно. И никто бы не упрекнул его на ретираде.
Но... здесь не Европа!
Остатками воды, уже загнившей в бочке, Миних ополоснул лицо после бритья.
Велел созвать в шатер генералитет. И генералам объявил:
- Читаю вам приказ: "Атака придает солдату бодрость и поселяет в других
уважение к атакующему, а пребывание в недействии уменьшает дух в войсках и
заставляет их терять надежду к виктории..." Очаков этот мерзкий станем брать
штурмом! Промедли мы - и из Бендер подойдет громадная армия визиря, сплошь из
янычар жестоких состояща! Решайтесь...
Громыхнула с фасов Очакова пушка; первое ядро разбилось возле шатра, раз-
дирая шелковый заполог, и принц Гессен-Гомбургский сразу доложил Миниху, что
он смертельно болен.
- Только не умрите без причастия. А вы, принц Антон, - спросил Миних, - не
заболеете по праву титула своего?
Принц Брауншвейгский поклонился:
- Мне перед женитьбою страхом болеть не пристало...
Ворота Очакова раскрылись, словно заслоны больших и жарких печек. Густые
толпы янычар с ятаганами побежали на русский лагерь. Их встретили казаки саб-
лями, а бомбардиры били из полевых пушек. Усеяв поле трупами, янычары убра-
