А где же внуки наши резвиться станут?
Ваня Поганкин составлял реестры ученые птицам и зверям, кои на Руси водят-
ся. Волынский велел егерям зверей и птиц сетями отлавливать. С береженим вез-
ли их под столипу и там на волю выпускали... А с императрицей он даже поспо-
рил однажды:
- Не пора ли теперь молодые леса насаждать?
- Не за тем рубила, Петрович, чтобы ты внове сажал.
- О потомстве помыслить надобно. Оно, потомство наше, говорить о нас яко о
варварах станет... Хорошо ли?
- Мне еще забот о потомстве не хватало? Пущай сами разбираются. Или ты хо-
чешь, чтобы меня разбойники из лесу прирезали?
- Бунты народные, - отвечал Волынский, - как тому античная история учит,
завсе на площадях городских рождаются.
- Это где было-то? У нас на Руси бунты в лесах да степях зачинаются. И ты
мне, Петрович, эту античность оставь... Жениться тебе надо. Сколь годков-то
тебе, егермейстер?
- На сорок восьмой перелез, - отвечал Волынский.
В таком возрасте мужчина считался тогда молоденьким.
- Парнишка ты еще! Да за тебя любая пойдет. Слышала, что сватаешься к
сестре архитекта Еропкина, а невеста скоро двадцать лет будет. На што тебе
девка-перестарок? Пожелай только, и я сговорю за тебя Машку Головкину, внучку
канцлера покойного.
Видать, пока герцог добр к нему, и царица добра будет. Стал Волынский
дерзко помышлять о высоком предначертании своем. До Головкиных наезживал те-
перь - больше водою, на гондоле пышной. Дюжие дядьки-гребцы рассекали веслами
невские воды. За ширмами из алого шелка возлежал на подушках, как сатрап вос-
точный, Волынский под паланкином, дерзкие планы в душе лелея... А по утрам
егермейстер бывал спокойнее. Проснувшись, слушал, как в высоких бутылях, изю-
минками заправленные, бродили кислые щи. Открывал одну из них - и щи фонтаном
били в потолок, обляпывая капустой пухлоруких купидончиков. Пил жадно, кады-
ком ворочая. Лениво смотрел, как Кубанец крылом гусиным пыль с мебели смета-
ет. Завтракал вельможа сыром французским и тертой редькой... Дела тайные сох-
ранять Волынский всегда умел, но не было у него тайн, которых бы дворецкий
его Кубанец не ведал. С ним он делился открыто:
- Как бы мне события ускорить? Чаю, что быть мне скоро на взлете. Порог
под ногою ощущаю. Может, царицу презентовать чем? У меня на крайний случай
редкостная вещица есть, каковую в природе не сыщешь... Баба-то волосатая еще
живет на коште моем. Содержу ее в достатке. Может, подарить царице?
Весь в переживаниях, ехал Волынский на Хамовую (позже Моховая) улицу, где
в остроге зверье размещалось. Проживали тут две львицы африканские, которые с
малюсенькой английской собачкой дружили и ту собачку никогда не обидели. В
клетках порскали черно-бурые лисы. В саду важно гуляли белые медведи. Волынс-
кий построил специальный амбар для обезьян, которых по его распоряжению ябло-
ками кормили, молоком поили. Орел сидел на суку, с подрезанными крыльями. А
на цепях метались два грозных бабра (сиречь - леопарды лютые). Артемий Петро-
вич навестил и особые покои в зверинце, где бабу свою содержал. А баба та за-
росла волосами, будто леший какой. Бриться же ей, вестимо, не давали.
- Здравствуй, Марья, это я... От стола моего вдоволь ли тебе еды отпуска-
ют? Не жестко ль спишь?
Баба волосатая в ноги ему падала:
- Кормилец ты мой, барин! Отпусти ты до дому меня... не мучь. Сколь лет на
цепи сижу со зверьми, сама зверем стала. Наштоятебе? Наказал меня господь бог
бородой мужскою...
- Э, нет! - отвечал Волынский. - До деревни я тебя не пущу. И не сбеги от
меня: коль поймаю - выдеру!
В самом деле, место такой редкостной бабе только в Кунсткамере, а ежели
помрет, плавать ей до скончания мира в банке со спиртом. Жаль, что помер го-
сударь Петр Лексеич, а то бы он за этот "раритет" золота не пожалел... И,
снова бабу под замок пряча, решил Волынский: "Волосатиху до поры прибережем.
Может, еще когда откупаться придется? Тогда эта загадка природы меня выру-
чит..."
Здесь, на Зверовом дворе, застал однажды Волынского скороход от царицы.
Анна Иоанновна требовала его до себя. Быстро с Хамовой улицы вывернул он в
карете на Итальянскую, помчался во дворец Летний. В покоях императрицы и Ос-
термана застал. Даже сердце у него екнуло: "Или беда или... порог?"
Анна Иоанновна, опечаленная, сказала ему:
- Австрияки-то никудышны в делах воинских, турки разбивают в Боснии армию
их. Ныне же в Немирове конгресс будет мирный. Готовься представлять мнение
мое. Тебе, егермейстер, не впервой дипломатом быть... Езжай, а я отблагодарю
тебя!
В груди даже дух перехватило от высоты полета. Волынский понял, что успех
его в Немирове - это и есть порог Кабинета.
Долго не понимал, что произошло, парижский маршал Бирон де Гонто, потом
написал письмо Бирену, что он безмерно счастлив иметь в странах полуночных
столь славного своего сородича, украшенного многими доблестями, и прочее, и
прочее...
Правда, вскоре случился казус, озаботивший генеалогов!
Нашелся в Лотарингии аптекарь, из ума выживший, который через газеты пуб-
лично по всей Европе объявил, что он тоже принадлежит к ветви герцогов Биро-
нов.
Любая историческая нелепость должна иметь смешное окончание, и маршал Би-
рон де Гонто признал своим сородичем и захудалого аптекаря. Это признание он
объяснял в Версале:
- Мне даже любопытно, что заведомые проходимцы решили почему-то украшать
свое ничтожество именно моим славным именем и моим древним гербом. Но, приз-
нав родственником коновала митавского, почему я должен отказать в удовольст-
вии лотарингекому микстурщику?
...Герцог Курляндский теперь именовал себя уже не Биреном, а Бироном (хотя
предки его писались еще грубее - Бюрены). Соответственно, читатель, и мы
впредь будем так называть его. Именно под таким именем, незаконно себе прис-
военным, Бирен и вошел в нашу историю.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Татары еще сидят в Перекопе и ждут, когда армия Ласси повторит маневр Ми-
ниха прошлогодний, чтобы в Крым проскочить. А они уже здесь - на косе Ара-
батской! Идут, и слева от плеча солдата бурлит море Азовское, а справа зати-
шало море Гнилое... Наконец татары разгадали обман русских. МенглиГирей (но-
вый хан Крыма) сорвал свою орду от Перекопа, на лошадях она ринулась к южному
побережью - к самой оконечности косы Арабатской, чтобы там встретить русскую
армию на подходе, и русские волею природы сразу окажутся в ловушке! В этот
рискованный момент средь окружения Ласси начался бунт. Заговор против полко-
водца созрел между генералами...
Ночью, когда фельдмаршал дремал возле костерка, его обступили во мраке
зловещие фигуры.
- Ретируйте войска назад! - сказал граф Дуглас.
- Еще шаг вперед по косе, и... смерть.
- Чьей смерти вы убоялись? - спросил Ласси.
По карте генералы стали ему доказывать:
- Мы на пути к гибели. Движение по косе к югу опасно. Пока турецкий флот
не закрыл для нас капкан у Геничей, надобно бежать обратно в степи, спасаться
за стенами Азова...
- Молчать! - вскочил от костра Ласси. - Или не знаете, что нет предприятий
на войне, кои не были б сопряжены с риском?
Ему грозили. Его пытались уговорить.
- Надо отступать, фельдмаршал, - требовали генералы. - Не упрямствуйте,
Менгли-Гирей перегнал конницу от Перекопа в конец косы Арабатской - как раз
туда, куда ведете вы нас. Одним ударом хан крымский дела свои поправит, а нам
с кончика ножа даже спрыгнуть будет некуда... Здесь - вода, там - вода!
Ласси долго молчал. Потом сел на барабан, кожа которого, обветренная и су-
хая, скрипела под ним. Он плюнул в пламя костра и велел разбудить чиновников
походной канцелярии.
- Вот этим господам, - он показал на генералов, обступивших его, - немедля
выдать пасы до Киева... А чтобы в бессердечье меня потом не попрекали, даю в
дорогу им конвой почетный в двести драгун конных. Пусть идут!
Фельдмаршал остался без генералов. Но с ним - солдаты, офицеры; с ним и
калмыцкие тысячи на конях. С ним и моряки флотилии Бредаля, которая во мраке
ночи сонно шевелила веслами галерными. Ласси долго ворочался на песке. В ге-
неральских страхах была и доля истины. Они... правы! Армия сейчас-словно кап-
ля воды, стекающая по длинной ветке, и где-то есть конец, когда капля навис-
нет и сорвется, падая... куда?
Утром вернулись генералы. С понурым видом прощения просили. И пасы рвали,
бросая клочья их себе под ноги - на песок.
- Прощаю вас, - сказал Петр Петрович. - Но доверия прежнего от меня не
ищите. Черпайте, господа генералитет, примеры доблести от подчиненных своих,
кои не пасов, а викторий жаждут...
Армия шагала дальше - по краю крымского лезвия, по гребню острому косы
Арабатской. За тяжким покоем Гнилого моря угадывался, маня, зеленеющий Крым.
Армия Ласси не ведала, что творится в армии Миниха: Очаков был далек от
них, дым его пожаров несло по другой стороне Крыма.
Очаковское пожарище благоухало смрадом трупным: мертвецы турецкие разлага-
лись под руинами обгорелой цитадели. Над фасами крепости зыбко дрожали в го-
рячем воздухе гнилостные испарения. Держать на этом гноище армию становилось
опасно.
- Не пора ли нам уходить?
Миних сознавал, что двору венскому он неугоден. Ибо цесарцы хотели русскую
армию себе подчинить. Сделать ее послушным орудием венской политики. Но фель-
дмаршал желал самостоятельности - для себя! И сейчас, прослышав о разгроме
турками австрийских легионов, Миних со злорадством сказал:
- Манштейн! Ну-ка затащите ко мне фон Беренклу...
Венский атташе явился, и Миних заворчал:
- Не вы ли, сударь, утверждали, что русская армия - дикая и воюет не по
правилам? Любопытно знать, каковы же правила в вашей армии, если ее в клочки
разносят басурмане?
Цесарский майор ожесточился:
- Инструкция предписывает вам, фельдмаршал, следовать со своей армией на
Бендеры, дабы положение нашей армии облегчить.
- Опять русским ваше г... месить? - рявкнул Миних. - Может, сознаетесь,
майор, по чести: зачем ваш император старый в эту войну залез, как в лужу?..
Молчите? Понимаю вас.
- Вена не забывает, что наш принц Антон Брауншвейгский скоро станет отцом
российского императора, и наш долг...
- Да бросьте! - отмахнулся Миних. - Едина цель у вас, чтобы солдат рос-
сийских не допустить до Дуная и княжеств валашских. Но мы там будем! Так и
отпишите в Вену...
- Вас ввели в заблуждение советники ваши.
- Нет! Я введен в истинность намерений ваших изо всего опыта общения с ва-
ми. А на Бендеры я пойду - торжествуйте!
- Аминь, - произнес пастор, утишая фельдмаршала (Мартене боялся, что в за-
пальчивости Миних наболтает много лишнего).
Фон Беренклу удалился, и Манштейн спросил:
- За что вы так безжалостны с ним были, экселенц?
- Беренклу поддейше в Вену депешировал, что русские солдаты и вправду хо-
роши, - а я, великий Миних, будто недостоин носить чин австрийского капрала.
Из Вены это письмо переслали в Петербруг, и... Вот копия с него, которую мне
Остерман с любезностью переправил, чтобы кровь мне испортить.
В шатер шагнул штаб-доктор Павел Кондоиди и доложил, что в итальянской
Мессине вспышка чумы. Следует отныне окуривать почту и курьеров.
- Мессина далека от нас, - ответил фельдмаршал. - А мы идем на Бендеры и,
окуренные порохом, уже не заболеем. - Он повернулся к Бобрикову, спрашивая: -
Что значит слово "Бендеры"?
Походный толмач развел руками:
- Не могу перевести, ваше сиятельство. С турецкого на русский лад получа-
ется такое: "Я хочу".
- А я вот не хочу... Бендер! - смеялся Миних. - Просто мне желательно сей-
час отвести армию подальше от Очакова, в котором скопище трупов грозит нам
гиблым поветрием...
В глубине лимана Днепровского моряки тем временем заложили шанец Александ-
ровский (и не ведали, что на месте этого шанца вырастет город благодатный -
