хорошо. Два фельдмаршала у тебякак-нибудь поладим. А вот третьего не надоб-
но... Убери ты из армии моей принца Гессен-Гомбургского, чтобы не грыз темя
каждому!
- Без принца нельзя, - возразила царица. - Титул его высокий большую честь
армии российской оказывает.
- Ну, ладно, - покривился Миних. - Коли нельзя без принца, так дай мне
другого... хотя бы жениха этого - принца Антона!
Миних перескочил на темы амурные, - легко, будто играючи. И так зашугил
императрицу фривольностями, что она все попреки забыла.
- Фельдмаршал ты мой любезный, говори, чем наградить мне тебя за поход
крымский и мучения твои?
- Да ничего мне, матушка, от тебя не надобно. Мне бы только свет очей тво-
их видеть. Вдохнуть то, что ты выдохнешь...
- Нет, ты проси, проси! - настаивала императрица. Миних долго жался, по-
толки узорные разглядывая.
- Вижу, - сказал, что не уйти мне от тебя пустому. Ладно! Чтобы тебя не
обидеть, согласен принять в свое владение поместья украинские, которые ране
Вейсбаху принадлежали... Бедняга-то умер! - всхлипнул Миних. - А именья его в
казну перевели... Дай!
: Анна Иоанновна прикинула: "Ой, как велики те поместья [ выморочные...
.страшно велики и богаты!" Но делать нечего.
- Бери, - сказала, и Миних оказался Крезом... Покидая царицу, он (хитрец!)
хлопнул себя по лбу:
- Ах, голова моя! Все позабывать стал... г - Ну. говори. Чего еще, маршал?
; - В армии состоял в солдатах отрок один. Он первым на ^ фас Перекопа вско-
чил. Так я ему, матушка, чин дал.
- И верно сделал, - похвалила Анна Иоанновна.
- Да отрок-то сей из князей Долгоруких, матушкаЦарица нахмурилась:
- Не отнимать же мне шпагу у сосунка... Васенька Долгорукий был единствен-
ным из этой фамилии, кто стал офицером в царствование Анны Иоанновны.
Пройдет много лет, и многое на Руси переменится. Васенька станет Васи-
лием Михайловичем, в 1771 году он повторит набег на Крым и повершит дела Ми-
ниховы. Долгорукий не только Бахчисарай спалит, но проведет богатырей русс-
ких до берегов Тавриды южной, узрит Кафу, огнем и мечом утверждая славу
воинства российского.
От отечества он получит почетный титул - Крымский! С этим титулом он и
войдет в историю государства... А вот грамоты так и не познает. Во всю
жизнь, занимая посты высокие, останется Долгорукий безграмотен, и всегда
будет он обвинять... перья:
- Опять перышко худо зачинили - не могу писать. Мир праху его солдатскому!
Памятником от него остался "омству долгоруковский дом на Москве (ныне Колон-
ный зал дома СОЮЗОВ).
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
И совсем потерялся средь волн арктических маленький дубель-шлюп "Тобол",
принадлежавший Великой Северной экспедиции... Лейтенант Овцын с палубы не
уходил. Сбоку от рулевого стоя, привязав себя к нактоузу компаса, помогал ру-
левому штурвалом работать. А внизу шлюпа - мокрынь, стужа, кости ломающая,
сухари подмоченные, гуляет в трюме одинокая бочка с квашеной капустой. На
верхний дек вылез подштурман Афанасий Куров.
- Отвязывайтесь, сударь! - он лейтенанту крикнул, и ветер разорвал его
слова, относя в океан. - Сменяю вас...
Овцын с палубы не ушел. Пенные потоки сшибались в шпигатах, колобродя в
узостях, как кипящие ключи. Корабль нес над собой громадные полотнища паруси-
ны, и "пазухи" кливеров были до предела насыщены свежаком. Отвернуть с курса
их мог заставить только лед, а потому шлюп "Тобол" дерзал бороться с полярной
стихией.
"Тобол" прорвался за Гусиный Нос, ще на урочище хранили моряки запасы про-
вианта. Пошли далее, и скоро в корпус дубель-шлюпа стали биться льдины. Рас-
шатанное судно потекло, изнутри его наспех конопатили матросы, грели на жа-
ровнях смолу, стучали мушкелями плотники. Приблудная собачонка Нюшка, кото-
рая, в калачик свернувшись, так уютно согревала по ночам ноги Овцыну, теперь
озлобленно облаивала тюленей. Сильный туман тянуло вдоль берегов Обской губы,
а пресная вода замерзла в бочках... Худо!
- Впереди уже лед, - доложил лейтенанту Куров.
- Ты глянь за корму, Афоня... Там тоже лед. В промоине полыньи корабль ка-
чало меньше.
- А нас относит в сторону... Теченье сильное, вертлявое.
- Кажется, сломало лапы якорей... Эй, боцман! Текли безжизненные берега.
Тоска и запустенье. Хоть волком от безлюдья вой... Но долг есть долг, и Овцын
продолжал работу. Геодезиста с рудознатцем послал на шлюпке - для съемки бе-
регов на карту, для рудоискания. Они вернулись еле живы.
-Топь,- заявили кратко. - Добра не жди!
Никита Выходцев, мужик тобольский, признался Овцыну:
- Митрий Леонтьич, ты как хошь, а я скажу тебе открыто. Вертай назад, по-
куда целы. Мороз в баранку скоро закрутит, все передохнем здесь за милую ду-
шуЛейтенант созвал консилиум. В каюте запалили фитилек, светил он чадно. Ов-
пын мнение каждого выслушал. Сам удивился, когда подумал, сколько учеников он
выпестовал! Матросы все - мещане да казаки, а он обучил их наукам разным, а
теперь они разумно говорят, как навигаторы толковые... В заключение он и сам
сказал:
- Дивлюсь я! Наши предки давным-давно ходили в Мангазею, сей легендарный
город, наполненный у края ночи мехами драгоценными, золотом и костью. А мы не
можем пройти дорогою предков наших!.. Отчего? Видать, справедливо предание в
краях местных, будто предки наши не из Оби в Енисей, а - наоборот! - с Енисея
на Обь хаживали. Мы же здесь бьемся-бьемся... как башкой в стенку, все в этот
лед проклятый! Ладно, будем стучаться и дальше. Все по местам стоять, к пово-
роту генеральному - на курс обратный...
Глубокой осенью "Тобол"- пришел в Обдорск, а на зимовку перебралась коман-
да шлюпа в город Березов - ближе к людям.
Постылой жизнью проживали ссыльные в остроге Березовском. Князь Иван Дол-
горукий пил пуще прежнего, а Наташа страдала с детьми своими. Чай бы нужен!
Чай от пьянства хорошо спасает, все нутро пьяницы от вина промоет. Да где
взять чаю в Березове?
Катька же, невеста царская, жила весь год в томлении любовном, Овцына с
моря поджидая. Младшие братишки Ивана, князья-отроки Николашка, Алешка да
Алексашка, выросли заметно в заточении - стали узкоголовы, с плоскими от без-
делья ладонями, сварливые. Самый младший из Долгоруких - Александр уже попи-
вать стал, на взрослых глядя; лейтенанта Овцына завидев, говорил ему отрок
так:
- Чего пустой к нам ходишь? Чего винца не носишь? Овцын повидался с князем
Иваном Долгоруким:
- Не ты ли, Апексеич, братца малого в пьянство вовлек? За мужа своего от-
ветила лейтенанту Наташа:
- С моего голубя ненаглядного и того станется, что сам пьет. Нет, сударь,
Алексашка по высшему велению запил.
- Это как же вас понимать, Наталья Борисовна?
- А так... Порушенная царица наша братца спаивает. В долгие ночи полярные
сладостны объятия любовные. До чего же жгучи поцелуи женщины, которая царскую
корону на себя примеряла. Все это уже в прошлом для Катьки, и осталось ей,
ненасытной, только одно: чтобы на груди ее лежала голова чернобрового любов-
ника в чине скромномлейтенантском...
Под утро Овцын как-то спросил Катьку:
- Зачем ты, Катерина, братца к винопигию приучила? Как бы, гляди, худа не
случилось. Вино в радости хорошо пьется, ; а коли в горе пить - еще горше
станется...
Хорошо было Овцыну зимовать в городишке заштатном. Березовский воевода
Бобров - мужик добрющий, майор Петров с женою - люди грамотные, книгочейные.
Обыватели тоже неплохи, доверчивы, ласковы. Природа суровая да пища грубая
нежностям не мешали. Приятно было Митеньке и друга своего встретить, Яшку Ли-
хачева - вора бывшего, а ныне казака доброго. Яшка предупредил лейтенанта:
- Ой, Митя, молчать не стану - честно поведаю. Тут, пока ты на "Тоболе"
путей до Туруханска ищешь, подьячий Оська Тишин к Катерине Лексеевне твоей
липнет, будто смолаЛейтенант знал, что любим Катькой - пылко, до безумия. А
подьячий Тишин - гнусен, пьян, и воняет от него.
- Атаман, - сказал лейтенант, - дураков на Руси учат.
- Золотые слова, Митя: подьячего поучить надобно... Зажали они прохиндея в
темном углу и стали вразумлять. Овцын разок по зубам треснул и отстал. А по-
том метелили Тишина на кулаках двое - атаман Яшка Лихачев да Кашперов, про-
винциал старомодный, который во всю жизнь далее Березова не выезжал. Потом
Овцын с князем Иваном Долгоруким пошел в баню париться. Туда же (день был
субботний) и Тишин приволокся. Подьячий обиды вроде не держал. Помимо веника,
он в баню вина еще притащил. В предбаннике компания вино то сообща выпила.
Говорили о разном, кому что в голову взбредет А князь Долгорукий, охмелев,
сказал:
- Фамилия наша сереем пропала. А все эта вражина виновата!
Тишин тоже в разговор сунулся.
- О каких врагах говоришь, князь? - спросил он Ивана.
- Да об этой толстозадой, кою народ наш глупый императрицей считает, а она
корону царскую на титьках своих носит' Подьячий едва от испуга оправился:
- Уйти мне от вас, а то греха не оберешься... Тебе бы, князь, за государы-
ню нашу, голубицу пресветленькую, бога молить денно и нощно.
Долгорукий еще вина себе подлил.
- А много ты, - спрашивал, - видел людей, которые бы за ту курвищу малива-
лись? Погоди, придет времечко, за все сочтемся. Мы здесь сидим в снегу по ма-
кушку, а корни-то от зубов еще не выдернули... Болят они, корни эти! У нас и
в Париже конфиденты тайные сыщутся, они за нас, бедных, хлопочут...
- Уйду я, - изнывал подьячий. - Слышать вас страшненько!
- Может, донести желаешь? - наседал на него Долгорукий. - Ну, доноси! Тебе
же первому башку срубят... Да где тебе доносить! - отмахнулся ссыльный князь.
- Ты в Березове тоже варнаком сделался, а Сибирь доносчиков не терпит.
- Коли не я, так майор Петров донесет.
- А майор не станет поклепствовать: он человек честный... Тишин - к Петро-
ву: мол, так и так, зло явное наблюдается.
- Помалкивай! - отвечал майор. - Много ты в мире добра и зла разбираешь-
ся... Молчи уж, а то тишайше пришибем тебя здеся!
Тишин, чтобы себя оберечь, на всякий случай за рубль подговорил одного со-
питуху, чтобы тот "слово и дело" за собой сказал. Тот как раз в белой горячке
пребывал и стал орать на весь Березов. Повезли его, орущего, к саням привя-
зав, в Тобольск, где он и рассудка лишился. Стали его палачи на дыбе трепать,
а доносчик про курочку-рябу чепуху несет. На этот раз беда миновала жителей
березовских. Но Тишин не успокоился - зло свое затаил. Катьку иногда встре-
чая, говорил ей со значением:
- Так поцелуешь меня аль нет? Дай, красавушка, хоть разочек под тебя под-
валиться. Утешь ты меня, Христа ради.
- Ты под каргу свою старую подваливайся, сколько хошь.
- Ой, пожалеешь ты! - угрожал Тишин. - Я ведь, когда в губернии живал, за-
коны царские изучил. Могу и со свету сжить...
- Я сама любого из вас сживу! - отвечала Катька... Овцын всю зиму по-преж-
нему с людьми своими занимался. Натаскивал их в навигации и в астрономии,
матросов писать и считать учил. Преподавал знания, без которых корабля в море
не вывести. И душевно радовался, что умнеют подчиненные, стараются.
- Быть вам после меня офицерами, - обадривал он их... Отправил рапорт в
Петербург о плавании бывшем. "А от болезни цинготной, - сообщал Адмиралтейс-
тву, - ныне мы никто никакой тягости не имели". В этом была заслуга его вели-
кая. Таких "безцинготных" плаваний в Арктике еще не ведали до Овцына на флоте
российском. Но ему даже спасибо никто не сказал. Во времена те страхолюдные
народу было не до Овцына, и не знали о нем в России... А лейтенант под пару-
сами дубель-шлюпа своего науку русскую двигал во мрак ночи арктической!
Иван Кирилов тоже науку продвигал в желтизну степей оренбургских. А рядом
с ним двигал пушки генерал суровый - Александр Румянцев. Несоответствие полу-
чалось: одной рукой для башкир школы строить, другой - в этих же башкир ки-
