я ищу какой-то ситуации, в которой все, что ни появлялось бы, появлялось бы
неискаженным. Того, как он задает все эти свои вопросы, я не знаю.
26
Я просыпаюсь от холода. Выглядываю из спальника и вижу, что небо --
темно-серого цвета. Засовываю голову обратно и снова закрываю глаза.
Уже позднее я вижу, как серое небо светлеет; по-прежнему холодно.
Видно пар от дыхания. Тревожная мысль, что небо серо от дождевых туч,
беспокоит меня, но после тщательного обзора я вижу, что это просто такая
серая заря. Кажется, ехать еще слишком рано и холодно, поэтому из мешка я
не выползаю. Но сна нет.
Сквозь спицы мотоциклетного колеса я вижу спальник Криса на столе,
весь перекрученный вокруг него. Крис не шевелится.
Мотоцикл тихо возвышается надо мною, готовый к старту, словно ожидал
его всю ночь, как какой-то молчаливый хранитель.
Серебристо-серый, хромированный и черный -- и пыльный. Грязь из
Айдахо, Монтаны, Дакот, Миннесоты. Снизу, с земли, он смотрится очень
впечатляюще. Никаких финтифлюшек. Все имеет свое предназначение.
Не думаю, что когда-нибудь продам его. Просто незачем. Это не
автомобиль с кузовом, который ржавеет за несколько лет. Регулируй мотоцикл,
разбирай его, и он будет жить столько же, сколько и ты. Может, даже дольше.
Качество. До сих пор оно тащило нас без хлопот.
Лучи солнца лишь слегка дотрагиваются до верхушки утеса над нашей
лощиной. Над ручьем появляется локон тумана. Значит, разогреется.
Я выбираюсь из спальника, надеваю башмаки, запаковываю все, что можно
запаковать, не беспокоя Криса, а потом подхожу к столу и встряхиваю его.
Он не реагирует. Я озираюсь по сторонам: работы никакой не осталось,
надо будить. Я все еще сомневаюсь, но утренний воздух очень свеж, а я
слегка рассержен и нервничаю, поэтому и ору:
-- ПОДЪЕМ! -- И он внезапно подскакивает с широко открытыми глазами.
Я стараюсь, как могу, и продолжаю побудку первым четверостишием из
"Рубайята Омара Хайяма". Утес над нами похож на какой-нибудь утес в пустыне
Персии. Но Крис не соображает, что это я такое несу. Он смотрит на верхушку
утеса, а потом лишь сидит и щурится на меня. Чтобы воспринимать плохую
декламацию с утра, нужно определенное настроение. А в особенности --
декламацию таких стихов.
Вскоре мы снова едем по дороге, которая извивается и петляет. Мы
устремляемся вниз, в огромный каньон с высокими белыми утесами по сторонам.
Ветер просто замораживает на ходу. Дорога выводит на солнечный свет,
который, кажется, прогревает меня и сквозь куртку, и сквозь свитер, но
скоро мы опять въезжаем в тень стены каньона, где ветер начинает
подмораживать снова. Этот сухой пустынный воздух не держит тепла. Губы,
обдуваемые ветром, сохнут и трескаются.
Несколько дальше мы переезжаем через дамбу и выскакиваем из каньона на
какую-то высокогорную полупустыню. Это уже Орегон. Дорога вьется по
местности, напоминающей северный Раджастан в Индии, где не вполне пустыня
(много ананасов, можжевельника и травы), но и не возделываемые земли тоже
-- кроме тех мест, где в лощинах или долинах есть небольшой избыток влаги.
Эти безумные четверостишия "Рубайята" продолжают вертеться в голове.
...есть что-то в травки узкой полосе,
Что отделяло бы пустыню и посев.
Есть страны, где слов "Раб" и "Господин" не знают:
Мне жаль Султана, что б на трон там сел...
Перед глазами встают руины древнего дворца Моголов у начала пустыни,
где краем глаза он увидал куст дикой розы...
...А первый месяц лета, что так розов... Как там дальше? Но знаю. Мне
оно даже не нравится. Я заметил, что с тех пор, как началось это
путешествие -- а в особенности с Бозмена -- фрагменты эти кажутся все
меньше и меньше частью его памяти и все больше и больше -- моей. Я не
уверен, что все это значит... Думаю... Нет, не знаю.
Думаю, у этого типа пустыни есть какое-то название, но не могу
вспомнить его. На дороге нет никого, кроме нас.
Крис орет, что у него снова понос. Мы едем дальше, пока я не замечаю
внизу речку, и мы съезжаем с дороги и останавливаемся. На его лице снова
смущение, но я говорю, что нам некуда спешить, вытаскиваю смену белья,
рулончик туалетной бумаги и кусок мыла и говорю, чтобы он тщательно вымыл
руки, когда закончит.
Сажусь на омархайямовский камень, созерцаю эту пустыню и чувствую себя
неплохо.
...А первый месяц лета, что так розов... о!.. вот, возвращается...
День новый сотни роз дарить нам рад?
Но где ж тогда дней прошлых розы спят?
А первый месяц лета, что так розов,
Из жизни заберет Ямшид и Кайкобад.
...И так далее, и тому подобное...
Давай слезем с Омара и займемся Шатокуа. Для Омара лучшее решение --
рассиживать себе, трескать вино и чувствовать себя паршиво от того, что
время проходит, поэтому Шатокуа подходит мне как ничто другое по сравнению
с этим. Особенно сегодняшний -- о сметке.
Я вижу, как Крис поднимается по склону обратно. Он счастлив.
Мне нравится слово "сметка", потому что оно такое домашнее, такое
заброшенное и такое не стильное, что похоже, будто ему нужен друг, и оно не
станет отвергать никого, кто ему попадется. В английском языке "сметка" --
старое шотландское слово, раньше им много пользовались американские
пионеры, но, как и слово "родня", нынче оно, кажется, совершенно выпало из
употребления. Мне оно нравится еще и тем, что точно описывает, что именно
происходит со всеми, кто подсоединяется к Качеству. Они наполняются
сметкой.
Греки называли это enthousiasmos, корень слова "энтузиазм", что
буквально означает "наполненный theos'ом" -- то есть Богом или Качеством.
Видишь, как все сходится?
Человек, наполненный сметкой, не просиживает впустую, рассусоливая обо
всяких вещах. Он -- на передней плоскости поезда собственного осознания, он
наблюдает за тем, что появляется на рельсах, и готов встретить это нечто,
когда оно возникает. Вот что такое сметка.
Крис подходит и говорит:
-- Мне уже лучше.
-- Хорошо, -- отвечаю я. Мы упаковываем мыло и бумагу, кладем
полотенце и сырое белье туда, где они не смогут намочить всего остального,
поднимаемся и движемся дальше.
Процесс наполнения сметкой происходит, когда человек спокоен
достаточно долгое время для того, чтобы увидеть, услышать и почувствовать
настоящую вселенную, а не просто чьи-то зачерствевшие мнения о ней. Однако,
в этом нет ничего экзотического. Вот почему мне нравится это слово.
Это часто заметно в людях, возвращающихся с долгих, спокойных рыбалок.
Они часто склонны ощущать какую-то вину в том, что так много времени
потратили "ни на что", поскольку интеллектуального оправдания тому, чем они
занимались, нет. Но у вернувшегося рыболова обычно до странности много
сметки -- и обычно это касается тех самых вещей, которые ему до смерти
надоели несколько недель назад. Он не тратил времени впустую. Так кажется
только с нашей ограниченной культурной точки зрения.
Если собираешься починить мотоцикл, то первый и самый важный
инструмент -- достаточный запас сметки. Если у тебя его нет, то с таким же
успехом можешь собрать остальные инструменты и убрать их подальше,
поскольку пользы они не принесут.
Сметка -- психическое горючее, которое и приводит все в движение. Если
ее нет, то нет и никакой возможности починить мотоцикл. Но если она есть, и
если знаешъ, как ее сохранить, то в целом мире нет абсолютно ничего, что
помешало бы тебе отремонтировать мотоцикл. Это просто обязано случиться.
Следовательно, то, за чем нужно постоянно следить и что нужно беречь прежде
всего -- это сметка.
Первостепенная важность сметки решает проблему формата нашего Шатокуа.
Сама проблема заключалась в том, как слезть с общих мест. Если Шатокуа
начинает углубляться в дебри подробностей ремонта одной, частной машины, то
скорее всего эта машина не будет машиной именно твоего изготовителя и твоей
модели, а информация окажется не только бесполезной, но и опасной,
поскольку сведения, способные починить одну машину, иногда могут поломать
другую. Для получения подробной информации объективного характера нужно
пользоваться отдельным руководством для машин конкретного изготовителя и
конкретной модели. Помимо этого, пробелы заполняют общие инструкции --
вроде "Справочника автомобилиста" Оделя.
Но существуют иные виды подробностей, в которые не пускается ни один
справочник, но они остаются общими для всех машин, и их здесь можно
привести. Это подробности отношений Качества, сметки, отношений между
машиной и механиком, которые так же сложны, как и сама машина. В процессе
починки машины всегда возникает нечто низкокачественное -- будь то
запылившийся шарнир или случайно запоротый "незаменимый" узел. Такие вещи
истощают сметку, рушат энтузиазм и настолько обламывают, что хочется про
все это дело просто скорее забыть. Я называю такие штуки "ловушками
сметки".
Существуют сотни рааличных видов ловушек сметки, а может даже тысячи,
а может -- миллионы. Я никогда не смогу узнать, скольких сам не знаю. Я
знаю, что только кажется, будто попадал во все представимые ловушки сметки.
А предотвращает меня от того, чтобы думать, будто я поразил их все, то, что
с каждой новой работой я обнаруживаю их все больше. Уход за мотоциклом
начинает расстраивать. Злить. Приводить в ярость. Вот что делает его
интересным.
Карта передо мной говорит, что скоро впереди появится городок Бейкер.
Я вижу, что мы теперь въехали в более обжитую местность. Здесь больше
дождей.
У меня в голове сейчас каталог "Ловушки Сметки, Которые Я Знаю". Я
хочу основать совершенно новую область знания -- сметковедение, -- в
которое все они сортируются, классифицируются, структурируютоя в иерархии и
вступают в отношения между собой в назидание будущим поколениям и для
выгоды всего человечества.
Сметковедение 101 -- Исследования аффективных, когнитивных и
психомоторных блоков в восприятии отношений Качества. Я хотел бы видеть
такую карточку где-нибудь в университетском каталоге.
В традиционком уходе за мотоциклом сметка расценивается как то, с чем
рождаешься или что приобретаешь в результате хорошего воспитания.
Непреходящее свойство. От недостатка информации о том, как, приобрести эту
сметку, можно допустить, что человек безо всякой сметки -- безнадежный
случай.
В недуалистическом уходе сметка не является непреходящим свойством.
Она переменна, она -- резервуар доброго духа, который можно прибавлять или
отнимать. Поскольку она -- результат восприятия Качества, то,
следовательно, ловушку сметки можно определить как то, что ведет к потере
Качества из виду, а поэтому -- и к утрате энтузиазма по отношению к тому,
что делаешь. Как можно догадаться по такому широкому определению, поле это
огромно, и здесь можно попытаться дать лишь начальный набросок.
Насколько я вижу, существует два основных типа ловушек сметки. Первый
-- те, что отшвыривают с пути Качества условиями, возникающими из внешних
обстоятельств, и я называю их "задержками". Второй тип -- ловушки, которые
отшвыривают с пути Качества условиями в первую очередь внутри тебя самого.
Для этих у меня нет никакого родового имени -- разве что "зависы". Сначала
займусь внешне обусловленными задержками.
В первый раз, когда делаешь какую-нибудь большую работу, кажется, что
самые большие хлопоты приносит непоследовательная повторная сборка. Обычно
это происходит в то время, когда думаешь, что уже почти все закончил. После
многих дней работы, наконец, все сложено вместе, кроме... что это? Втулка
соединительного стержня?! Ее как ты мог забыть? О Господи, все надо снова
разбирать! И ты почти слышишь, как испаряется сметка. Пссссссс.
Ничего не остается, как вернуться назад и снова все разобрать... после
