могут понять, почему ты такой тупой, теряют уважение к тебе и разносят это
свое неуважение по всей школьной общине. Причина твердежа -- в том, что это
очень умный способ управлять колледжем, не напрягаясь, но сообщая ему
ложную видимость подлинного образования.
И все же, несмотря на это, он называл школу именем, которое не имело
особого смысла и, фактически, звучало несколько нелепо в свете ее
действительной природы. Но для него это имя имело большое значение, он
постоянно употреблял его и чувствовал -- до того, как уехал, -- что
втемяшил его в некоторые головы достаточно крепко. Он называл школу
"Церковью Разума", и недоумение, с которым люди относились к нему, могло бы
исчезнуть, наверное, если бы они поняли, что он имел в виду.
Штат Монтана в то время претерпевал всплеск ультраправой политики,
подобный тому, что произошел в Далласе, штат Техас, как раз перед
покушением на Президента Кеннеди. Профессору Университета Монтаны в
Миссуле, известному всей нации, запретили выступать в студенческом городке
на основании того, что он "возбудит беспокойства". Преподавателям говорили,
что все их публичные выступления теперь должны проверяться внешними
отделами колледжей перед тем, как будут иметь место.
Академические стандарты были уничтожены. До этого законодательство
запретило школам отказывать в праве на поступление любому учащемуся старше
21 года вне зависимости от того, имелся у него аттестат о среднем
образовании или нет. Теперь же приняли закон, по которому все колледжи
штрафовались на восемь тысяч долларов за каждого студента, провалившегося
на экзаменах, -- в буквальном смысле приказ пропускать всех подряд.
Вновь избранный губернатор пытался уволить президента колледжа и по
личным, и по политическим мотивам. Президент колледжа был не просто личным
врагом -- он был демократом; губернатор же был не просто республиканцем.
Руководитель его избирательной кампании к тому же координировал работу
Общества Джона БЛрча(9) в штате. Тот самый губернатор, составивший список
пятидесяти подрывных элементов, о котором мы слышали несколько дней назад.
Теперь -- как часть вендетты -- фонды, выделяемые колледжу, урезали.
Президент колледжа отвел необычно большую долю урезанного отделению
английской словесности, где работал Федр. Сотрудники отделения были
достаточно гласны по поводу академической свободы.
Федр сдался; он вел переписку с Северо-Западной Региональной
Ассоциацией Аккредитования, чтобы узнать, не могли бы те помочь в
предотвращении таких нарушений правил аккредитования. Кроме такой частной
переписки, он публично призвал к расследованию всего положения в школе.
Как раз в это время несколько студентов на одном из его занятий
ядовито спросили Федра, означают ли его попытки остановить аккредитацию,
что он пытается помешать им получить образование.
Федр сказал, что нет.
Тогда один студент, очевидно, агент губернатора, рассерженно заявил,
что законодательство позаботится о том, чтобы школа не потеряла своего
аккредитования.
Федр спросил, каким образом.
Студент ответил, что для этого установят полицейский пост.
Федр немного подумал над этим, а потом понял всю огромность
непонимания студентом того, что же такое аккредитование.
В тот вечер, готовясь к лекции на следующий день, он составил
подробную защиту того, что делал. Это была лекция о Церкви Разума, которая,
по контрасту с его обычными набросками тезисов, была очень длинной и
тщательной.
Она начинается со ссылки на статью в газете, где говорилось о здании
деревенской церкви с неоновой рекламой пива, висящей прямо над центральным
входом. Здание продали и устроили в нем бар. Можно догадаться, что в классе
на этом месте раздались смешки. Колледж был хорошо известен своими
пьянками, и образы смутно совпадали. В статье говорилось, что люди
пожаловались церковным властям. Церковь была католической, и священник,
которому поручили ответить на критику, говорил по этому поводу вообще
весьма раздраженно. Для него этот случай открыл неописуемое невежество в
том, чем в действительности является церковь. Они что, думают, что всю
церковь составляют кирпичи, доски и стекло? Или форма крыши? Здесь
благочестием выставлял себя пример того самого материализма, против
которого выступала церковь. Само здание, о котором шла речь, не было святой
землей. Над ним совершили ритуал лишения святости. С ней было покончено.
Реклама пива висела над баром, а не над церковью, и те, кто не может
отличить одно от другого, просто проявляют то, что характеризует их самих.
Федр говорил, что такое же смешение существует и по поводу
Университета, и поэтому потерю аккредитования трудно понять. Настоящий
Университет -- не материальный предмет. Не группа зданий, которые можно
защищать полицией. Он объяснял, что когда колледж теряет свое
аккредитование, никто не приходит и его не закрывает. Нет никаких взысканий
по закону, никаких штрафов, никаких тюремных заключений. Занятия не
прекращаются. Все идет точно так же, как и до этого. Студенты получают то
же самое образование, какое получали бы в школе, если бы она аккредитования
не утратила. Состоится, говорил Федр, просто официальное признание
состояния, уже существовавшего. Похоже на отлучение от церкви. Произойдет
только то, что настоящий Университет, которому никакое законодательство не
может ничего диктовать, и который нельзя определить никаким расположением
кирпичей, досок или стекла, просто объявит, что это место -- больше не
"святая земля". Настоящий Университет просто исчезнет, и останутся только
кирпичи, книги и материальные проявления.
Должно быть, всем студентам это показалось странной концепцией, и я
могу себе представить, как долго он ждет, пока она до них дойдет, а потом,
вероятно, ждет вопроса: а что вы считаете настоящим Университетом?
В качестве ответа на этот вопрос его заметки утверждают следующее:
Настоящий Университет, говорил он, не имеет никакого определенного
месторасположения. Он не владеет никакой собственностью, не выплачивает
жалований и не принимает материальных взносов. Настоящий Университет --
состояние ума. Великое наследие рациональной мысли, донесенное до нас через
века и не существующее ни в каком определенном месте. Состояние ума,
которое возобновляется в веках сообществом людей, традиционно несущих
титулы преподавателей, но даже эти титулы не являются принадлежностью
настоящего Университета. Настоящий Университет -- нечто, не меньшее, чем
непрерывное сообщество самого разума.
В дополнение к этому состоянию ума, "разуму", существует юридическая
целостность, которая, к несчастью, называется тем же самым словом, но на
деле является совершенно другой штукой. Это некоммерческая корпорация,
ответвление государства с определенным адресом. Этот университет владеет
собственностью, способен платить жалованье, принимать деньги и реагировать
на законодательное давление.
Но этот второй университет, юридическая корпорация, не может обучать,
не производит нового знания и не оценивает идей. Это вовсе не настоящий
Университет, а просто здание церкви, декорация, место, на котором создали
благоприятные условия для существования подлинной церкви.
Люди, которые не могут увидеть эту разницу, находятся в постоянном
смятении, говорил он, -- и думают, что контроль над церковными зданиями
подразумевает контроль над церковью. Они видят преподавателей наемными
служащими второго университета: те должны отказаться от разума, когда
раскрывают рот, и беспрекословно исполнять приказы, подобно служащим других
корпораций.
Они видят второй университет, но не могут увидеть первого.
Я помню, как читал все это впервые и отметил проявленное здесь
аналитическое мастерство. Он избегал деления Университета на сферы или
отделения и не хотел иметь дела с результатами такого анализа. Он также
избегал традиционного расклада на студентов, факультет и администрацию.
Когда делишь любым из этих способов, получается куча глупостей, которые, на
самом деле, ничего не сообщат, кроме того, что можно прочесть в официальном
школьном бюллетене. Федр же делил Университет на "церковь" и "место" -- а
едва проведена эта граница, как то же самое довольно тупое и несущественное
заведение, возникающее на страницах бюллетеня, внезапно начинает
восприниматься с ясностью, ранее недостижимой. На основе этого разделения
он предложил иные объяснения некоторым озадачивающим, но нормальным
аспектам жизни Университета.
После этих объяснений он вернулся к аналогии с религиозной церковью.
Граждане, построившие такую церковь и оплачивающие ее содержание, возможно,
мыслят, что делают это для общины. Хорошая проповедь может сообщить
прихожанам верное направление ума на всю следующую неделю. Воскресная школа
поможет детям верно расти. Священник, читающий проповедь и управляющий
воскресной школой, осознает эти задачи и обычно соглашается с ними, но
помимо этого он знает, что его первоочередная задача -- отнюдь не служить
общине. Его первоочередная задача -- всегда служить Богу. Конфликта в этом
обычно нет, но временами он тихонечко возникает: когда опекуны не согласны
с проповедями священника и угрожают сокращением фондов. Такое случается.
Подлинный священнослужитель в подобных ситуациях должен действовать
так, будто он не слышал никаких угроз. Его цель -- служить не членам
общины, а исключительно Богу.
Первоочередной задачей Церкви Разума, говорил Федр, всегда является
старая цель Сократа -- истина, в ее постоянно изменяющихся формах, в том
виде, в каком она проявляется процессом рациональности. Все остальное
подчинено ей. Обычно эта задача не противоречит задаче места -- улучшению
общественности, но иногда кое-какие конфликты возникают -- как в случае с
самим Сократом, например. Конфликт вспыхивает, когда опекуны и
законодатели, вложившие в место большие количества времени и денег,
принимают точки зрения, противоположные лекциям или публичным выступлениям
преподавателей. Они могут опираться на администрацию, угрожая сократить
фонды, если преподаватели не будут говорить того, что они хотят услышать.
Такое тоже случается.
Подлинные служители церкви в таких ситуациях должны действовать так,
будто они этих угроз никогда не слышали. Их цель -- ни в коем случае не
служить общине прежде всего остального. Их первоочередная задача -- служить
посредством разума целям истины.
Вот то, что он имел в виду под Церковью Разума. Не возникало вопроса,
глубоко ли прочувствована им эта концепция. К нему относились как к
смутьяну, но не осуждали его пропорционально количеству беспокойства,
которое он доставлял. От гнева окружающих его спасало частично нежелание
поддерживать каких бы то ни было врагов колледжа, а частично -- ворчливое
понимание того, что все его смутьянство, в конечном счете, мотивировано
мандатом, от которого все они никогда не могли отъединить себя -- мандатом
на изречение рациональной истины.
Заметки к лекции объясняют почти полностью, почему он поступал именно
так, но не объясняют одной вещи -- его фантастического напора. Можно верить
в истину, и в процесс разума, направленный на обнаружение ее, и в
сопротивление государственному законодательству, но зачем сжигать себя
из-за нее день за днем?
Психологические объяснения, которые мне предлагались, неадекватны.
Страх сцены не может поддерживать такие усилия из месяца в месяц. Другое
объяснение тоже звучит как-то не так: мол, он пытался искупить свою прошлую
неудачу. Нигде нет свидетельства тому, что он вообще когда-либо задумывался
о своем изгнании из университета как о неудаче, -- он просто считал его
загадкой. Объяснение, к которому пришел я, возникает из расхождения между
недостатком его веры в научный разум в лабораторных условиях и его
фанатической верой, выраженной в лекции о Церкви Разума. Однажды я думал об
этом расхождении, и меня вдруг осенило: это ведь вовсе не расхождение! Его
