собой весь сосуд. Он увидел, как она растет. Там, где прежде была только
прозрачная жидкость, теперь оказалась масса настолько твердая, что он мог
перевернуть сосуд, и из него ничего бы не вылилось.
Произнесли одну фразу: "Я надеюсь, вы учите своих студентов Качеству,"
-- и в течение каких-нибудь нескольких месяцев, вырастая с такой скоростью,
что этот рост можно было почти увидеть, появилась огромная, запутанная,
высокоструктурированная масса мысли, образовавшаяся точно по волшебству.
Я не знаю, что он ответил, когда она это сказала. Вероятно, ничего.
Она сновала туда-сюда за его креслом много раз на дню по пути в свой
кабинет, иногда останавливалась, произнося слово-два извинений за
беспокойство, иногда -- с какой-нибудь новостью, и он привык к этому, как к
части кабинетной жизни. Я помню, что она зашла во второй раз и спросила: "А
вы действительно преподаете Качество в этой четверти?" -- а он кивнул и, на
секунду выглянув из кресла, ответил: "Безусловно!" -- и она потрусила
дальше. Он работал над тезисами лекции в то время и пребывал в полном
унынии по их поводу.
В уныние приводило то, что текст был одним из самых рациональных
имевшихся текстов по теме "Риторика" -- и все же в нем что-то было не так.
Более того, он имел доступ к авторам, работавшим на отделении. Он
спрашивал, слушал, говорил, соглашался с их ответами разумным путем, но
все-таки они как-то его не удовлетворяли.
Текст начинался с посылки, что если риторике вообще следует обучать на
уровне Университета, то ей следует обучать как ответвлению разума, а не как
мистическому искусству. Следовательно, подчеркивалось овладение
рациональными основами коммуникации в целях понимания риторики. Вводилась
элементарная логика, привносилась теория элементарных стимулов-реакций, а
из этого выстраивалась прогрессия к пониманию того, как создать эссе.
Для первого года преподавания Федра эта схема удовлетворяла. Он
чувствовал, что в ней что-то было не так, но, в то же время, неправильность
эта лежала не в сфере применения разума к риторике. Неправильность
заключалась в старом призраке его грез -- в самой рациональности. Он
признавал в ней ту же самую неправильность, что тревожила его много лет,
решений которой у него не было. Он только чувствовал, что ни один писатель
никогда не учился писать, используя этот приквадратненный,
по-порядку-номеров-рассчитайский, объективный, методичный подход. В то же
время, рациональность предлагала только это, и тут ничего нельзя было
поделать, не впадая в иррациональность. Если и существовало то, что он вне
всякого сомнения имел право делать в Церкви Разума, так это -- быть
рациональным; следовательно, вопрос этот пришлось пока оставить.
Снова пробегая рысью мимо несколько дней спустя, Сара притормозила и
высказалась:
-- Я так счастлива, что вы даете Качество в этой четверти. Нынче мало
кто делает это.
-- Ну, вот я и делаю, -- ответил он. -- И совершенно определенно это
подчеркиваю.
-- Хорошо! -- сказала она и потрусила дальше.
Он вернулся к своим заметкам, но совсем немного погодя ход его мысли
прервало воспоминание о ее странном замечании. О чем, к чертовой матери,
она вообще говорила? Качество? Конечно же, он преподает Качество. А кто
нет? Он продолжал составлять свои тезисы.
Еще в уныние его повергала предписывающая риторика, с которой, как
предполагалось, уже покончили, но та по-прежнему отиралась вокруг. Барахло
в духе: "шлепать по пальцам, если тебя поймают с болтающимися в воздухе
определениями". Правильное правописание, правильная пунктуация, правильная
грамматика. Сотни фиговых правил для фиговых людишек. Все равно никто не в
силах помнить всю эту херню, пытаясь что-нибудь написать. Сплошные
застольные манеры, разработанные не из доброты, приличия или гуманности, а
с самого начала -- из эгоистического стремления выглядеть не хуже
джентльменов и леди. Джентльмены и леди хорошо ведут себя за столом,
говорят и пишут грамматично. Это определяло принадлежность к высшим
классам.
В Монтане, тем не менее, это не действовало. Определялась только
принадлежность к чванливым ослам с Востока Соединенных Штатов. На отделении
существовал минимум требований предписывающей риторики, но, подобно другим
преподавателям, он тщательнейшим образом избегал защищать предписывающую
риторику перед студентами, объясняя ее иначе, нежели "требованием
колледжа".
Вскоре поток мысли прервался снова. Качество? В этом вопросе что-то
раздражало, даже злило. Он подумал об этом, еще немного подумал, выглянул
из окна, а потом немного подумал снова. Качество?
Четыре часа спустя он все так же сидел, задрав ноги на подоконник, и
смотрел в уже потемневшее небо. Зазвонил телефон: жена справлялась, не
случилось ли чего. Он ответил, что скоро придет, но забыл и про это, и про
все остальное. И только в три часа ночи устало признался, что у него нет
ключа к тому, что же такое Качество, взял портфель и отправился домой.
Большинство людей забыло бы тут о Качестве или оставило бы этот вопрос
как есть, поскольку они ни к чему не приходили, и у них были другие дела.
Но его настолько подавила собственная неспособность обучать тому, во
что сам верил, что в действительности он плевать хотел на какие бы то ни
было требования, и когда он на следующее утро проснулся, Качество уже
уставилось ему в лицо. Три часа сна, а он так устал, что знал: лекцию
читать в этот день он не в состоянии; к тому же, тезисы так и остались
неоконченными, поэтому он написал на доске: "Пишите эссе на 350 слов с
ответом на вопрос: Что такое качество в мысли и утверждении?" После этого
уселся у батареи и, пока они писали, стал думать о Качестве сам.
К концу часа, кажется, ни один не закончил, поэтому он разрешил взять
работы на дом. В этом классе занятий у него не было два дня, и у него
оставалось еще немного времени подумать. Он встречал некоторых студентов на
переменах, кивал им, а в ответ получал злые и испуганные взгляды. Он
догадался, что у них была та же беда, что и у него.
Качество... знаешь, что это такое, и в то же время не знаешь. Но ведь
это противоречит самому себе. Однако некоторые вещи действительно лучше
других -- то есть, в них есть больше качества. Только когда пытаешься
сказать, что же такое качество -- если не считать перечисления тех вещей,
которые им обладают, -- все это -- фук! -- лопается. Не о чем говорить. Но
если не можешь сказать, что такое Качество, то откуда ты знаешь, что оно
вообще существует? Если никто не знает, что это такое, то во всех
практических целях его не существует вообще. Но во всех практических целях
оно на самом деле существует. На чем еще основана эта градация? Почему еще
люди платят целые состояния за одни вещи, а другие выбрасывают на помойку?
Очевидно, что некоторые вещи -- лучше, чем другие... но что такое эта
"лучшесть"?.. Вот так -- по кругу, раз за разом -- прокручивая мысленные
колеса и нигде не находя никакого сцепления. Что такое, к дьяволу, это
Качество? Что это такое?..
ЧАСТЬ 3
16
Мы с Крисом хорошо выспались, а сегодня утром я тщательно уложил
рюкзаки, и вот мы уже около часа поднимаемся по склону горы. Лес здесь, у
дна ущелья, в основном, -- сосновый, есть лишь немного осины и
широколиственного кустарника. Крутые стены ущелья поднимаются высоко над
головой по обеим сторонам. Временами тропа выводит на клочок солнечного
света и травы по берегам горного ручейка, но вскоре вновь заходит в
глубокую тень сосен. Земля на тропе покрыта мягкой и пружинящей подстилкой
из хвойных иголок. Здесь очень спокойно.
Горы, подобные этим, и путешественников по горам, и события, которые с
ними происходят, можно найти не только в литературе Дзэна, но и в сказках
всех основных религий. Аллегорию физической горы вместо духовной, стоящей
между каждой душой и ее целью, легко и естественно создать. Подобно людям в
долине за нами, большинство стоит в виду у духовных гор всю свою жизнь, и
никогда не восходит на них, довольствуясь рассказами тех, кто там побывал,
и таким вот образом избегая трудностей. Некоторые уходят в горы в
сопровождении опытных экскурсоводов, знающих лучшие и наименее опасные
маршруты, по которым и достигают своего назначения. Другие, неопытные и
недоверчивые, пытаются проложить свои собственные. Немногим это удается, но
иногда некоторые одной лишь волей, удачей и милостью божьей достигают цели.
Попав туда, они больше, чем остальные, начинают осознавать, что не
существует ни единственного маршрута, ни постоянного их числа. Их столько,
сколько есть отдельных душ.
Теперь я хочу говорить об исследовании Федром термина Качество, об
исследовании, которое он считал маршрутом через горы духа. Насколько я могу
разгадать его, в нем есть две четко различимых фазы.
Во-первых, он не делал никаких попыток дать строгое, систематическое
определение того, о чем говорил. Счастливая, творческая и плодотворная
фаза. Она продолжалась большую часть того времени, которое он преподавал в
школе там, в долине, у нас за спиной.
Вторая фаза явилась результатом нормальной интеллектуальной критики
этого отсутствия определения того, о чем он говорил. В этой фазе он сделал
систематические, строгие утверждения касательно того, чем является
Качество, и разработал огромную иерархическую структуру мысли для их
поддержки. Ему буквально пришлось сдвинуть небо и землю для того, чтобы
прийти к этому систематическому пониманию, и когда он совершил это, то
почувствовал, что достиг лучшего объяснения существования и нашего
осознания его, нежели любые существовавшие прежде.
Если это подлинно новый маршрут через гору, то он, конечно же, был
необходим. Вот уже более трех веков старые маршруты, обычные для этого
полушария, размывались и почти полностью стирались естественной эрозией и
изменением формы горы, производимым научной истиной. Первые скалолазы
проложили свои тропы по твердой земле, доступные и привлекательные для
каждого, но сегодня западные маршруты почти полностью закрылись из-за
догматической негибкости перед лицом перемен. Сомнение в буквальном
значении слов Иисуса или Моисея навлекает враждебность со стороны
большинства людей, но фактом остается то, что, появись Иисус или Моисей
сегодня неопознанными -- с теми же словами, что они произносили много лет
назад, -- их душевную устойчивость поставили бы под сомнение. Это произошло
бы не потому, что их слова -- неправда, и не потому, что современное
общество заблуждается, а потому просто, что маршрут, избранный ими для
того, чтобы проявить его другим людям, утратил свою значимость и
вразумительность. "Небеса наверху" теряют смысл, когда сознание
космического века спрашивает: "А где это -- "наверху"?" Но тот факт, что
из-за окоченения языка старые маршруты склонны терять свое повседневное
значение и почти полностью закрываться, не означает, что горы на месте
больше нет. Она там, и она будет там, пока существует сознание.
Вторая метафизическая фаза Федра стала полным провалом. До того, как к
его голове подключили электроды, он потерял все ощутимое -- деньги,
собственность, детей; даже его права гражданина отняли у него приказом
суда. У него осталась только его единственная сумасшедшая одинокая мечта о
Качестве, карта маршрута через гору, ради которой он пожертвовал всем.
Потом, после того, как электроды подключили, он и ее утратил.
Я никогда не буду знать всего, что происходило в то время у него в
голове -- и никто не будет этого знать. Сейчас остались просто фрагменты:
мусор, разрозненные заметки, которые можно сложить вместе, но огромные
районы остаются необъясненными.
Впервые обнаружив весь этот мусор, я почувствовал себя каким-то
крестьянином в пригородах, скажем, Афин, который случайно и без особого
удивления выпахивает своим плугом камни, на которые нанесены странные
узоры. Я знал, что они -- часть какого-то бльшего общего узора,
