стереоскопе объемное изображение создается смешением плоских
картин.
Мы привыкли к классической симметрии линий. Здесь же совсем иная
-- асимметричная геометрия. На тех, кто не сумел ВЫЙТИ
"ИЗ ПЛОСКОСТИ обыденных размышлений" [2], она
производит впечатление разобщенности.
Для структуры "Отягощенных злом" характерен
"параллелизм сдвига". Эпизоды, образующие смысловую
пару, связаны не зеркальным отражением, а, скорее,
преобразованием текстового пространства-времени. На
символическом уровне ситуации повторяются, на уровне
непосредственного восприятия роман демонстрирует нам
последовательно развертывающиеся грани реальности.
Вот делит человечество на козлищ и агнцев Колпаков, автор идеи
организовать Страшный суд при помощи ядерного оружия. А вот
позиция Аскольда:
"Перед нами выбор: либо мир труда, либо мир разложения.
Поэтому у каждого тунеядца не может быть образа жизни, у него
может быть только образ неотвратимой гибели, и только в выборе
этого образа гибели мы можем позволить себе НЕКОТОРОЕ
МИЛОСЕРДИЕ". [2]
Очень важно то, что Аскольд -- ученик Г.А. Ведь "Демиург --
творческое начало, производящее материю, ОТЯГОЩЕННУЮ
ЗЛОМ".
И постоянно повторяется центральный символ креста.
Идет на смерть Рабби. "Это же был для Него единственный шанс
высказаться так, чтобы Его услышали многие! (...) Не оставалось
Ему иной трибуны, кроме креста". [2]
Обречен Г.А. Оказалось, что в социалистическом Ташлинске крест
-- это единственная возможность заставить задуматься хотя бы
десять человек.
Круг замыкается.
"И как эпилог -- все та же любовь,
И как пролог -- все та же смерть!"
"Вы предали его,-- сказал я.-- Он так на вас надеялся, он до
последней минуты на вас надеялся, ему в этом городе больше ни на
кого не оставалось надеяться, а вы его предали. (Щеголь в
фотохронных очках, кажется, пытался остановить меня: "Не
забывай, с кем ты разговариваешь!" И я тогда сказал ему:
"Молчите и слушайте!") ...Вы сейчас послали его на
крест. Вы замарали свою совесть на всю оставшуюся жизнь.
Наступит время, и вы волосы будете на себе рвать, вспоминая этот
день,-- как вы оставили его одного в кабинете, раздавленного и
одинокого, а сами нырнули в эту толпу, где все вам подхалимски
улыбаются и молодцевато отдают честь..." [2]
Всё повторяется и для учеников.
"...именно он, Иоанн, единственный из всех, встал с мечом в
руке у входа и рубился со стражниками, не отступая ни на шаг,
весь окровавленный, с отрубленным ухом, оскальзываясь в крови,
хлещущей из него и из поверженных врагов, пока Учитель, сорвав
голос, не подбежал к нему сзади и НЕ ВЫРВАЛ У НЕГО
МЕЧ". [2]
Странно выглядит параллель между Иоанном, Агасфером Лукичом,
Игорем Мытариным. Здесь опять проявляется асимметрия масштабного
преобразования. Символ образует не пара, как обычно, а триада.
"Мытарин" -- это ведь очевидный намек на мытаря, то есть
на апостола Петра. "В традиции Петр представляет
экзотерическую, всенародную сторону христианства... Иоанн же --
эзотерическую сторону, то есть мистический опыт, открытый лишь
избранным, немногим". [2] Фигура Игоря объединяет в себе
эти противоположности.
Образ Агасфера, дополнительно дуалистичный, превращает триаду в
гексограмму. Ученик Рабби, сотрудник Демиурга, он скупает
жемчужины человеческих душ -- занимается делом, всегда бывшим
прерогативой Сатаны, по учению гностиков -- равноправного
партнера могущественного Демиурга.
Так, многократно пересекаясь, усложняется древняя система
символов.
3
Однако, углубившись в изучение запутанной многосвязной структуры
романа, неевклидовой сети его повествовательной ткани,
гностической символики, мы так и не ответили на три исходных
"почему".
Почему Флору ненавидят?
Почему эта ненависть носит всеобщий характер?
Почему Флору защищает Г.А.?
Собственно, на последний вопрос ответ был дан, но лишь на
наиболее общем, символическом уровне анализа. Напомню: на этом
уровне проявляется триединство образов Рабби, Демиурга и Г.А.,
причем точкой пересечения оказывается милосердие,
рассматриваемое как ключ к воспитанию Человека. Проповедь добра
и мира, попытка заставить людей задуматься и смерть во имя
этого. С точки зрения символики не суть важно, что такое Флора,
и справедливо ли отношение к ней. Г.А. защищает ее именно
потому, что ее ненавидят, потому, что защита Флоры -- дорога на
крест.
Но кроме общего и абстактного, есть еще частное и конкретное,
кроме вечного -- злободневное. В предыдущей главе мы пытались
взглянуть на "ОЗ" отстраненным взглядом Демиурга. Теперь
пора вернуться из вневременья ради следующей грани ДЦ.
Повторяю еще раз -- элементы Динамической Целостности возникают
лишь при взаимодействии Книги и читателя, вернее, могут
возникнуть. Критика, анализ, толкования -- все это суть
упрощения Книги, облегчающие ее понимание, адаптирующие ее к
условиям и задачам определенной эпохи.
"Они не бегут во Флору, они образуют Флору. Вообще они бегут
не "куда", а "откуда". От нас они бегут, из
нашего мира. ...Может быть, на наших глазах как бы стихийно
возникает совершенно новая компонента человеческой цивилизации,
новый образ жизни, новая самодовлеющая культура?" [2]
Новая культура? Со своими, непостижимыми для нас ценностями?
Тогда всё становится понятным. В "Улитке на склоне"
уничтожали непознаваемый Лес, чтобы сделать на его месте ровную
асфальтовую площадку.
"За поворотом в глубине лесного лога
Готово будущее нам, верней залога ..."
-- эпиграф делает Лес символом будущего, и искоренение также
оказывается символом. Страшным.
"...всячески препятствовать будущему запускать свои щупальца
в наше время, обрубать эти щупальца, прижигать каленым
железом!" [8]
Значит, Флору надо истребить, обрубить, выкорчевать... И только
в выборе методов ее уничтожения общество может позволить себе
некоторое милосердие.
(Собственно, потому и погиб Г.А., что назвал ташлинцам подлинную
причину их ненависти. Причину, которую никто из них не желал
осознать. Такое не прощают.)
Флора никому не мешает. Нуси -- очень важно то, что он сын Г.А.
и тоже Учитель -- говорит: "Флора знает только один закон:
не мешай. ...Никогда не желай многого... Хотеть можно только то,
что тебе хотят дать". [2] Но Флора существует, и тем уже
опасна для общества, и потому уже ненавистна ему.
Известно, что зародыши новой структуры уничтожаются Системой во
всех случаях, когда они не подчиняют Систему себе.
Понятна ненависть к Лесу гротескной бюрократии Управления, но в
Ташлинске-то кому понадобилось искоренять будущее?
Да всё тем же:
"Кто больше всех кричит в нашем городе? Оглянитесь вокруг
себя, присмотритесь, прислушайтесь, задумайтесь!
Очень громко, оглушительно кричат те (как водится), кто больше
всего виноват в происходящем, те, кто не сумел воспитать, не
сумел увлечь и отвлечь, не сумел привязать к себе, и в первую
очередь те, кто был ОБЯЗАН всё это делать, числился
специалистом, получал за это деньги и премии: плохие педагоги в
школах, равнодушные наставники на предприятиях, бездарные
культмассовые работники. Они заходятся в крике, чтобы заглушить
собственную совесть и оглушить тех, кто рядом с ними пытается
разобраться, где же виновные.
Зычно взревывают ответственные лица, те, кто определял на месте,
выдвигал, пестовал упомянутых кое-какеров; теперь они пытаются
свалить вину на своих подопечных, на объективные обстоятельства,
на мифических соблазнителей и, уже как водится, на тлетворное
влияние извне. А рядом не менее зычно ревут пока еще
полуответственные, быстро сообразившие, что вот-вот начнут
освобождаться места и что сейчас самое время сколотить
политический капиталец, продемонстрировав свою объективность,
деловитость и готовность решительно исправить
положение". [2]
Что ж, причина недовольства ответственных и полуответственных
вполне понятна. Флора либо угрожает их привилегиям, либо
является поводом привилегии раздобыть. С социальной точки зрения
здесь нет загадки.
Значительно интереснее позиция остальных.
4
Эти составляют абсолютное большинство. Нейтралы, "умеренные
люди середины", не левые и не правые, не прогрессисты и не
реакционеры. Никто. Большинство, далекое от политики.
Их игнорируют, когда считают соотношение сил. Ведь они -- ни с
кем, они -- ни на чьей стороне. Напрасно игнорируют.
Нет, дело даже не в том, что "с их молчаливого согласия
совершаются на земле предательства и убийства".
(Б.Ясенский). Всё обстоит значительно хуже.
В периоды перестроек и революций, когда ломается уклад жизни и
меняется всё, когда "политические формулы, которым вначале
громко аплодировали, превращаются в мишень для критических
стрел" [9], когда идет борьба за будущее и определяется
Путь, реакционерами, естественно, оказываются те, кому
необходимо защитить свои личные интересы, положение,
гарантирующее безбедную жизнь, свое "вполне переводимое на
деньги влияние". [10] Молчаливое большинство ничто не
связывает с прошлым, кроме тягучей силы привычки, порождающей
страх перед будущим. (На мой взгляд, в проекте ветеранов Бам-,
Там-, Сямстроя "О лишении человечества страха"
содержалось рациональное зерно. Однако, как и все прочие
планы искусственного осчастливливания
человечества, проект настолько бессистемен, настолько упрощает
структуру человеческой психики, что любые попытки осуществить
его (скажем, силами Демиурга) приведут к результатам плачевным и
полностью противоположным надеждам авторов. В мифологии подобные
ситуации неоднократно рассматривались.) Ведь потому они и
молчаливы, что привыкли к установившимся отношениям и признанным
авторитетам. Они любят слегка фрондировать, критикуют
руководство за неполадки с продовольствием и бытовые неурядицы,
но подсознательно они сторонники Порядка с его претензиями на
абсолютную духовную власть, на тотальность идеологии, как бы ни
называлась эта идеология. Осуждая в кулуарных беседах
непосредственного начальника, на демократических выборах они
обязательно проголосуют за него: знакомого и привычного, СВОЕГО,
от которого, конечно, нельзя ждать ничего хорошего, но зато и
ничего нового ждать нельзя. они добьются "своего" -- ведь,
привыкнув молчать при диктатуре, при демократии они быстро
усваивают, что составляют правящее большинство.
Тихое сопротивление тем сильнее, чем быстрее меняется мир. Страх
перед новым придает "молчаливым" смелость, порождает
необычную политическую активность.
(В 1964 году "молчаливое большинство" ЦК шло на огромный
риск. Еще не забылась судьба антипартийных группировок, да и
время репрессий не выветрилось из памяти. И вот Суслов, Брежнев
и иже с ними, политики без политики, более всего на свете
страшащиеся определенности и ответственности готовят заговор
против Первого секретаря и находят поддержку. "Все, кроме
Микояна, выступили единым фронтом",-- вспоминает Сергей
Хрущев.)
Так "молчаливое" до поры большинство на мгновение
становится осознающей себя политической силой, обычно крайне
реакционной. Равновесие между "правыми" и
"левыми" сразу же нарушается, и общество устремляется
назад. (Конечно, возможны варианты. В период открытой
гражданской войны, когда возникает угроза уже не привычному
укладу жизни, а самой жизни, "люди середины"
безмолвствуют. Они ждут, пока утихомирятся революционные бури и
появится возможность вернуться к старому, пусть и под новыми
лозунгами. Смотри, например, историю Великой Французской
буржуазной революции.)
В "Отягощенных злом" Стругацкие показывают нам именно
момент перелома: "...на переломе истории ужасно неуютно:
сквозит, пахнет, тревожно, страшно, ненадежно..." [2].
"И уже заболботали, зачуфыкали, закашляли наши родимые
хрипуны, ревнители доброй старины нашей, спесивые свидетели
времен очаковских и покоренья Крыма (...), старые драбанты
перестройки.(...) Вперед, развернувши старинные знамена, на
которых еще можно разобрать полустертые лозунги: "Тяжелому
