совершает поступок, обрекающий его по Данте уже не на первый, на
девятый круг ада. Вы помните, кого казнили в девятом круге?
"Проморгали бесповоротно момент, когда подростки в
подворотнях перестали бренчать "Корнет Оболенский, налейте
вина" и стали бренчать "А я съем бутылочку,
взгромоздюсь на милочку". (В.Рыбаков "Очаг на
башне") Великой заслугой Вячеслава Рыбакова является
изображение поколения этих "переставших". Очень трудно
описать атмосферу "тихого времени". Гораздо проще
рассказать о будущей буре.
Безжалостно и точно ленинградский писатель сумел передать в
своих произведениях ощущение нашего мира.
"Ах да, еще война... Там все просто -- ложись костьми. Куда
стрелять знаешь, а коль не знаешь -- скоро узнаешь... А сейчас
кто враг, кто друг, есть ли вообще теперь такие..."
("Дерни за веревочку")
"Слезы стояли у глаз. Жгли изнутри переносье, но наружу не
выплескивались -- наверное, за долгие годы там появился какой-то
экран, мешающий им выползти на свет божий. И не только им --
всему. Злобе. Любви. Доброте. Ненависти. Страданию. Восхищению.
Презрению. Зазорно было выпускать их наружу, недостойно. Стыдно.
Ирония стала нормой. Будто за ней нет ничего. Унизительно
слишком не любить -- близко к сердцу, мол, все принимаешь,
барышня кисейная... Неэтично проявлять свои отрицательные
порывы, некультурно. Можно все, что угодно говорить за глаза,--
но в лицо ни в коем случае. Это уступка врагу. Унизительно
слишком любить -- потому что любовь и доброту принимают за
слабость и глупость. Потому что рады использовать доброго
дурака, ничего не давая взамен, дико даже помыслить об ответе, о
благодарности. Потому что равнодушие сильнее и злобы и любви. И
остается смех. Чтобы сделать вид, что равнодушен. Смех, как
универсальный способ общения.
Но равнодушны лишь мертвецы, и потому в душе горит такое... Все
в себе. Все наоборот. И заглушаешь, живешь больше внутри, чем во
вне -- ведь себя не стыдно.
Для нас это было нормой -- делать вид, будто не трогает тебя
ничего. Так легче. Не даешь оружия врагам, и не могут они
топтать душу твою. И маска прикипает к коже..."
("Мотылек и свеча")
В.Рыбаков изображает и последствия "эпохи безвременья".
Атмосфера сгустилась настолько, что то в одном месте, то в
другом спонтанно возникают очаги фашистских отношений. Все чаще
возникают и все реже исчезают.
"Постигает всегда бескровие то что зиждется на крови".
Но верно и обратное. "Там где торжествует серость, к власти
всегда приходят черные". (А. и Б.Стругацкие "Трудно
быть богом")
"-- Эт что?! -- заорал он, остервенело вращая глазами и
потрясая шестом.-- Я спрашиваю, эт что? Или я не говорил, чтоб
заменили эту деревяху на алюминий! Стыдно такое в
генеральской приемной, стыдно! Или я, мать вашу, не говорил?!
Почему все повторять миллион раз?!
И он, кавалерийски размахнувшись, изо всех сил хрястнул шестом
по столу. Женечка отшатнулась, чуть вскрикнув. С ужасающим
костяным разломился, взорвался, кусок его, вертясь бумерангом,
брызнул в сторону, задев Женечкину руку, и угодил в низ живота
начальнику строевого отдела. Полковник Хворбин, не нарушая
стойки смирно, которую принял, стоило маршалу зарычать, шумно
втянул воздух сквозь стиснутые от боли зубы. -- Во так... тудыть
вашу,-- тяжко дыша и мотаясь взглядом с обломка на полу и
обратно, прохрипел маршал.-- Впредь напоминать не буду!!! Айда,
товарищи офицеры, дело не ждет.
Товарищи офицеры созерцали, стараясь, чтобы пальцы не
стискивались в кулаки". ("Дерни за веревочку")
В повести В.Рыбакова изображены разные формы фашизма. Они еще не
сложились в единую систему -- видны только очаги, только
отдельные элементы. Но как их уже много!
Маршал Чернов -- это, как говорится, клинический случай. Но вот
еще одна цитата. Севка, школьный друг главного героя повести,--
всего лишь лейтенант. Нет у него ни машины, ни денег, ни власти.
Есть работа -- трудная и опасная. Севка -- военный моряк,
охраняющий счастье и покой страны. Он оскорбился бы, назови его
кто-нибудь фашистом.
"Значит,-- говорит Дима,--каждый художник, каждый, кто себя
таковым считает, имеет право творить свободно, согласно своему
идеалу, независимо ни от чего. Чьи это такие речи, как по
твоему?
Севка нахмурился. Он чувствовал подвох, но распознать его не
мог.
-- Чьи...-- пробормотал он.--Слова такие, в общем...
эстетские.
Как его... за кордон дерганул зимой...
-- Холодно,-- ответил Дима.(...).-- Ленин.
-- Не заливай, эстет! -- вспылил Севка.-- Не мог он такого!
-- Сам не слышал, но читал.
-- Нам такой работы не давали!
-- Это не работа. Это из Цеткин "Воспоминания о
Ленине".
Некоторое время шли молча.
-- Убивать надо таких эрудитов,-- решил Севка.-- Или к нам,
реакторы чинить в рабочем положении. Чтоб хоть какая-то польза
была".
Страх, ненависть и злость -- современная замена знаменитой
триады "дружба, любовь и работа". Впрочем, Севка
считает, что он предан своей работе, своему святому делу.
Это ведь многим кажется естественным: видеть фашизм в других
странах (предпочтительней, в чужих странах) и не замечать его в
себе.
"А если что не так, не наше дело
Как говорится: "Родина велела".
Как славно быть ни в чем не виноватым,
Совсем простым солдатом".
(Б.Окуджава)
Хулиганы-штурмовики, маршалы и лейтенанты, антисемиты уже
ставшие антиинтеллигентами, писатели ненавидящие всех и вся,
мещанки когда-то бывшие солдатками... Самая обычная семья. И
везде фашизм в отношениях. И везде он калечит и убивает.
Калечит душу, убивает мысль.
"Человеческие души, любезный, очень живучи. Разрубишь тело
пополам -- человек околеет. А душу разорвешь -- станет послушней
и только. Нет, нет, таких душ нигде не подберешь. Только в моем
городе. Безрукие души, безногие души, глухонемые души, цепные
души, легавые души, окаянные души. Знаешь почему бургомистр
притворяется душевнобольным? Чтобы скрыть, что у него и вовсе
нет души. Дырявые души, продажные души, прожженные души, мертвые
души". (Е.Шварц "Дракон")
От классического фашизма тридцатых-сороковых годов современный
фашизм отличается большей замаскированностью и, пожалуй, большей
рассеянностью в обществе. Он везде, и потому кажется, что он
нигде. По-видимому, Вячеслав Рыбаков стал первым писателем,
рассказавшим в своих произведениях о фашизме "новой
волны".
Но "зло не царит над миром
безраздельно". (Д.Р.Р.Толкиен "Хранители") Книги
В.Рыбакова были бы не нужны, изображай они только плохое. В
конце-концов, ЛЮБАЯ ЧИСТО НЕГАТИВНАЯ КРИТИКА УСУГУБЛЯЕТ
ИДЕОЛОГИЧЕСКИЙ КРИЗИС, ТЕМ САМЫМ ОБЪЕКТИВНО СПОСОБСТВУЯ ПРОЦЕССУ
ФАШИЗАЦИИ.
Наши следующие главы -- об основном содержании книг
ленинградского писателя.
О том, что фашизации противостоит.
Глава 5. Любовь
"-- Ах, разве знают в вашем несчастном народе, как можно
любить друг друга? Страх, усталость, недоверие сгорят в тебе,
исчезнут навеки, вот как я буду любить тебя. А ты, засыпая,
будешь улыбаться и, просыпаясь, будешь улыбаться и звать меня --
вот как ты меня будешь любить. И себя полюбишь тоже. Ты будешь
ходить спокойная и гордая. Ты поймешь, что уж раз я тебя такую
целую, значит, ты хороша. И деревья в лесу будут ласково
разговаривать с нами, и птицы, и звери, потому что настоящие
влюбленные все понимают и заодно со всем миром. И все будут рады
нам, потому что настоящие влюбленные приносят счастье.
ДРАКОН: Что он ей там напевает?
ГЕНРИХ: Проповедует. Ученье -- свет, а неученье -- тьма. Мойте
руки перед едой. И тому подобное".
Е.Шварц "Дракон"
Непривычно видеть в любви реальную силу, способную
противостоять фашизации. Только ничего другого в распоряжении
человечества нет.
Индукция фашистских отношений тем и страшна, что любую
организованную силу включает в свою систему. Ребята,
объединяющиеся в "группы действия" для борьбы с панками,
неизбежно превращаются в панков под другими названиями. Также
неизбежно приводит к усилению власти и влияния руководящего
аппарата любые административные меры, направленные на сокращение
этого аппарата. Также... впрочем, мы достаточно поговорили о
перерождении.
Любовь и дружба -- единственные человеческие отношения, не
всегда попадающие под условия теоремы. Дело здесь в глубине и
устойчивости связей, существующих между близкими людьми. Связи
эти могут оказаться даже прочнее, чем возникающие при индукции;
так друзья или влюбленные образуют систему относительно более
устойчивую, чем фашистское общество. Недаром, высокопоставленный
тормансианин говорит: "Нам нужен прибор для распознавания
и последующего вылущивания возрастных ассоциаций, неизбежно
повторяющихся у всех без исключения людей. У многих они
настолько сильны, что создают устойчивое сопротивление внедрению
мудрости и воспитанию любви к Великому". Недаром, любой
фашистский режим пытается внушить своим гражданам, что их
главный долг -- пожертвовать во имя государства всем. В
особенности -- любовью.
Но если индукция не может пойти в одну сторону, она неизбежно
пойдет в другую. Или фашизация, или индукция коммунистических
отношений любви и дружбы. И желания учиться и трудиться. Опять
-- классическая триада "шестидесятников".
Конечно, поверить в силу фашизма легче, чем в силу любви.
Вообще, в дурное верится легче, "потому что повседневный
опыт количественно набирает больше плохого... зло убедительнее,
зримее, больше действует на воображение. Фильмы, книги и стихи
Торманса несравненно больше говорят о жестокостях, убийствах,
насилиях, чем о добре и красоте, которые к тому же труднее
описывать из-за бедности слов, касающихся любви и
прекрасного".
Теме любви посвящены сотни книг. Но вспоминаются немногие, и те
преимущественно написаны в прошлые века. отсутствие хороших
современных книг о любви объяснить не трудно. Можно ограничиться
лежащими на поверхности рассуждениями. Во-первых, за прошедшие
тысячелетия тема практически исчерпалась, поэтому и перестала
привлекать внимание крупных писателей. Во-вторых, виновата общая
дегуманизация и деромантизация общества. Какая в наше время
любовь? "А я съем бутылочку, взгромоздюсь на милочку".
Но попробуем взглянуть с другой стороны. Большинство моральных
запретов, действующих в обществе, так или иначе связаны с
сексуальными отношениями. Религия была призвана найти, объяснить
и защитить своим авторитетом эти запреты, а также -- обосновать
возможность изредка обходить их. Последнее важно: не будь
сексуальные ограничения тверды и незыблемы, общество развалилось
бы, но будь они абсолютно незыблемы, общество развалилось бы еще
быстрее. Поэтому амбивалентность, двойственность этических норм
изначально присуща любому человеческому мировоззрению.
Итак, любовь всегда была связана в общественном сознании с
религией. Наиболее естественно сочетались они в античном мире.
Эрос почитался в древней Греции как "могучая сила, все
оживляющая", как первоначальная сущность более древняя, чем
мир и бессмертные боги. Служение эросу воспринималось как
праздник. Любящие выполняли не только свои желания, но и
священный долг служения Афродите.
Христианство, объявив эротику греховной, разорвало античный
симбиоз любви и веры. Подчеркиваем: ортодоксальная церковь
считает грехом ЛЮБЫЕ сексуальные отношения.
Амбивалентность проявляется лишь в утверждении, что избегающий
любого греха неизбежно впадает в грех гордыни. Но для того,
чтобы воспринять подобное разрешение, требовалось определенная
доля свободомыслия, не характерного для средневековья. Вероятно,
недиалектичность, прямолинейность, закоснелость церковной морали
были одной из главных причин массового распространения
психических заболеваний, многие из которых были явно связаны с
сексуальными комплексами. (Классический пример -- ведовские
процессы. Инквизиторы Шпренгер и Инститорис в "Молоте
ведьм" утверждают: "Речь идет о ереси ВЕДЬМ, а не
