проблемы, пусть и расхлебывают. А для меня нет этих проблем.
Нет! Понятно? И для тебя нет, мир не обеспечишь призывами даже
самых лучших людей, таких как Бор. Это все слова! А вот когда у
нас бомба будет -- вот тогда можно будет и разговаривать и
договариваться!.."
А если не договоримся теперь, когда бомба есть и у нас и у них?
Что тогда будет?
"Письма мертвого человека".
А как договориться, если даже пережившие войну не в состоянии
найти общий язык? Тогда, может быть, именно в этом и есть
главная задача ученых, писателей, художников? Договориться!
Найти способ договориться. Поначалу хотя бы друг с другом!
Мы вновь возвращаемся к повести. Измученные, потерявшие всякую
надежду жители планеты ждут от Мальчика чуда. Они верят, что он
уведет их из бункеров в незатронутую войной страну. Даже
премьер-министр верит, хотя ему доподлинно известно, что таких
стран нет. И не может быть.
Они встречаются. Все люди и Мальчик. Но тот, кто в военной
форме, в чудесах не нуждается. Девочка, единственный человек на
этой умирающей планете, который попытался что-то понять,
прикрывает Мальчика своим телом и падает раненая. Тогда толпа
убивает военных. И опять льется кровь.
"Видите,-- отчаянно кричит Мальчик.-- А ведь мы еще не
спасение. Мы просто не врем! Когда спасение придет -- вам снова
захочется стрелять... Это ведь так легко! Повзрывать все мосты
через пропасть, а потом развести руками -- пропасть, некуда
идти!"
...Повесть называется "Первый день спасения".
Глава 4. Безвременье
"-- У кого поднимется рука на красоту? Разве люди могут
обидеть дитя, растоптать цветок, оскорбить женщину?
-- И дитя, и цветок, и женщину!"
И.Ефремов
"--...мы все проклятые. От проклятья-то не уйдешь, как вы
понять не можете, это же всякий знает".
А. и Б.Стругацкие
До сих пор мы рассматривали произведения, посвященные будущему.
Коммунизм "Мотылька и свечи", тайный фашизм "Доверия", гибель
человечества в "Первом дне спасения" -- это лишь варианты, более
или менее правдоподобные. Статическое описание общества
неисторично, а потому абстрактно. Правда, экстраполируя, пусть
даже и произвольно, современные тенденции в будущее, мы по крайней
мере видим, чего бояться и на что надеяться... Но сколь
убедительными не казались бы результаты подобных мысленных
экспериментов, их легко обесценить. Достаточно обвинить автора в
несистемном подходе: откуда он взял, что рассматриваемые им факты
будут преобладать? Почему не противоположные? А разум
человечества, его добрая воля? Такие рассуждения успокаивают, и
фашизм "Доверия" становится моделью. Точной, самосогласованной, но
не имеющей к нам прямого отношения.
Вот почему главной задачей литературы является исследование
современности. Только оно способно стать фундаментом
футурологических концепций, превратить их из произвольной игры
умов в прогнозы, которые нельзя ни замолчать, ни опровергнуть.
О нашем времени повесть Вячеслава Рыбакова "Дерни за
веревочку" и роман "Очаг на башне".
Произведения трудно сопоставимы, потому что роман написан более
умелым и опытным автором. Почти начисто исчезли в нем
недостатки, свойственные ранним книгам В.Рыбакова. Нет ни
бессодержательных первых глав, ни чужеродных эпилогов, вроде
совершенно неуместного в реалистическом повествовании
выступления делегата Земного Восточно-Азиатского Исторического
Центра на II конгрессе хроновариантистов, которым заканчивается
"Дерни за веревочку".
Тем не менее, две книги, разные по жанру, объему, уровню
литературного мастерства, оказывают почти одинаковое
психологическое воздействие. Вот почему я буду рассматривать
роман "Очаг на башне" и повесть "Дерни за
веревочку" совместно.
Я говорил уже, что главной заслугой Вячеслава Рыбакова считаю
честное и беспощадное изображение реальности восьмидесятых
годов. Портрет мира -- это всегда триптих: общество, отношения,
люди. Глава "Безвременье" посвящена обществу.
Законы общественного развития столь же точны и незыблемы, как и
законы природы. Любая физическая система стремится прийти в
состояние с минимальной собственной энергией. Так же ведет себя
система социальная. Каждый шаг к нормальной организации
общества, к человечности и любви требует огромных усилий. А
обратное движение осуществляется само собой.
Мы говорим уже о ростках фашизма в таком благополучном на взгляд
обществе "Доверия". Теперь речь пойдет о фашизации
нашего мира.
Я прошу понимать меня буквально. Я знаю, сколь опасна
терминологическая путаница и злоупотребление понятиями. Слово
"фашизация" употребляется в данной статье в своем
обычном значении.
Впервые вопрос о социальной опоре фашизма и его характерных
особенностях -- мнимо революционной теории и террористической
практике -- был поставлен в июне 1923 года в докладе Клары
Цеткин на третьем пленуме ИККИ. Но даже спустя десятилетие не
было выработано марксистского определения этого социального
явления. К очень узкому пониманию термина "фашизм"
приводили формулировки И.В.Сталина: "Фашизм у власти есть
открытая террористическая диктатура наиболее реакционных,
наиболее шовинистических, наиболее империалистических элементов
финансового капитала". Несколько расширил трактовку этого
понятия Седьмой Конгресс Коминтерна: "Наряду с интересами
реакционнейших групп монополистического капитала, фашизм также
представляет интересы реакционных помещичьих кругов, военной или
монархической верхушки, а в отдельных случаях -- даже
купечества". Конгресс подчеркнул также, что сердцевину
фашистской идеологии составляет воинствующий национализм,
шовинизм и расизм, что эта идеология способна влиять на широкие
массы трудящихся, превращая их в свое слепое и послушное
оружие. Коммунисты-ИККовцы понимали, что фашизм -- сочетание
средневековой реакции, шовинизма и человеконенавистничества --
явление не случайное. Подчеркивалась опасность фашистского
тезиса о "примате государства". Указывалось (Георгием
Димитровым) на необходимость идеологической борьбы с фашизмом.
С того времени прошло более пятидесяти лет. Германский фашизм
был разгромлен. А ставший привычным на страницах газет термин
"фашизм" приобрел какое-то странное, не страшное
содержание. Но само явление не исчезло.
Я упоминал уже главное, неотъемлемое свойство любых фашистских
режимов -- тотальность идеологии. Чтобы ни критики, ни сомнений,
ни изучения! (Совсем, как в средние века: "...
воспрещение... всем мирянам открыто и тайно рассуждать и спорить
о святом писании, особенно в вопросах сомнительных и
необъяснимых, а также читать, учить и объяснять писание за
исключением тех, кто имеет аттестат от университетов". Указ
от 25 сентября 1550 года о преследовании еретиков в
Нидерландах.)
Тотальная идеология неизбежно приводит к жесткой цензуре печати
и последующему запрещению и уничтожению книг.
Другим принципиальным свойством фашизма является "примат
государства", то есть БЕЗУСЛОВНОЕ подчинение личности
системе управления. Более того, подчинение должно выглядеть
добровольным и охотным.
"Примат государства" естественным образом порождает
шовинизм и национализм.
Экономический фашизм неразрывно связан с огосударствлением
экономики. Характерно, что в условиях формально общественной, а
фактически государственной экономики, тотальная политическая
власть сама по себе становится крупной экономической силой.
Обобществление может быть и социалистическим, и
государственно-монополистическим. Неизвестно только, МОГУТ
ЛИ В ОПРЕДЕЛЕННЫХ УСЛОВИЯХ ЭТИ ФОРМЫ ПЕРЕХОДИТЬ ДРУГ В
ДРУГА? Ведь разница между двумя способами производства лишь в
том, кто получает прибавочный продукт -- весь народ или
определенный класс.
Итак, фашизм -- это государственно-монополистическая экономика
при тотальной идеологической системе. И еще -- определенная
социальная психология.
Мы часто упускаем из виду, что фашизация Германии была связана
не только с идеями государственного регулирования производства,
не только со страхом буржуазии перед революционным движением, но
и с недовольством трудящихся масс, с их желанием найти выход из
экономического, политического, идеологического кризиса, в
котором оказалась Веймарская республика. И не только
промышленники и генералы требовали твердой власти и порядка.
Средние слои тоже требовали.
Три линии фашизации -- социально-психологическая, идеологическая
и экономическая -- развиваются совместно, и трудно сказать, где
раньше была построена фашистская система -- в общественном бытие
или общественном сознании.
Рассматривая и анализируя общественные отношения восьмидесятых
годов, Вячеслав Рыбаков показывает, что
социально-психологические явления фашизации уже начали
проявляться в нашей стране.
"-- Гляди, ревет,-- бросил один из темных другому.--
Несолидно, -- и он вдруг легко хлестнул Юрика ребром ладони
снизу по носу.
Нос врезался в глаза, в переносье что-то взорвалось, Юрик,
ослепнув от боли, хрюкнул, кинул голову назад. Хлынули слезы.
-- Студент? -- спросили его дружелюбно. Голос еле донесся
сквозь гул испуганно бурлившей крови.
-- Д-да...-- всхлипнул Юрик, растирая кулаком глаза. Тогда
один из мучителей взял его правую руку и ловко отогнул
указательный палец чуть дальше положенного природой предела.
Юрик дернулся.
-- Рыпнешься -- отломаю, писать будет нечем,-- предупредил
тот".
Всего лишь хулиганы? Но парни из штурмовых отрядов были именно
хулиганами и первые фашистские мятежи назывались "пивными
путчами", и никому до них не было дела. В.Рыбаков называет
вещи своими именами: "Фашисты по молодости лет не знали, как
поступить. Это были неопытные фашисты".
Что ж, опыт -- дело наживное.
Может показаться, что социально психологические корни фашизма
наименее опасны. Действительно, ведь общественное бытие
определяет общественное сознание, а не наоборот. Но, как
указывает Фридрих Энгельс: "В том обстоятельстве, что эти
объекты находятся во взаимной связи, уже заключается то, что они
воздействуют друг на друга, и это их ВЗАИМНОЕ
воздействие... и есть именно движение".
Но дело уже не в этом. Слишком незначительной может оказаться
разница между базисами. И слишком много тревожных явлений
наблюдаем мы в сфере идеологии. Так, средневековый по сути
своей, Индекс запрещенных книг существует и сегодня. В затхлой
атмосфере последних десятилетий марксизм-ленинизм все больше
приобретает черты застывшей идеологии, а не революционного
учения пролетариата. Формальный характер преподавания
общественных наук признан уже с трибуны Съезда. А ведь такой
формализм -- явление не случайное. Как не случайно, коррупция,
взяточничество, самоуспокоенность, "бурные аплодисменты,
переходящие в овацию" -- все негативные явления семидесятых
годов, о которых столько говорилось в последнее время.
Эгоизм, властолюбие, стремление унизить того, кто послабее,
таится в каждом человеке. Это -- наследие тысячелетий
животного существования -- глубинные инстинкты не признающие
ничего, кроме "хочу". Сознательно цивилизованный человек
не может даже помыслить о той бездне зла, которую он заключает в
себе.
"Любой разум -- технологический ли, или руссоистский, или даже
геронический -- в процессе эволюции первого порядка проходит путь
от состояния максимального разъединения (дикость, взаимная
озлобленность, убогость эмоций, недоверие) к состоянию максимально
возможного при сохранении индивидуальностей объединения
(дружелюбие, высокая культура отношений, альтруизм, пренебрежение
достижимым). Этот процесс управляется законами биологическими,
биосоциальными и специфически социальными". (А. и Б.Стругацкие
"Волны гасят ветер")
Но состояние дикости живет в глубине памяти. А поскольку каждый
индивидуум в своем развитии повторяет развитие человечества
(закон Богданова (А.А.Богданов "Красная звезда" Сб.
"Вечное солнце" М. 1985)), каждый проходит через период
