Россия возродится "в силе и славе своей"...
Теперь же отмечу лишь самое существенное: Италия,
исторически связанная с католической Польшей, к России или
"Московии" относившаяся совершенно безразлично, около полутораста
лет назад, со времени первого раздела Польши, стала смотреть на
неудержимо, быстро выраставшую и развивавшую свои могучие силы
Россию резко отрицательно. И в то время как со стороны России, в лице
ее культурных классов, по отношению к Италии, этой колыбели
современной европейской цивилизации культуры, проявилось детски
наивное и трогательное обожание, со стороны Италии систематически
проявлялось нескрываемое или чуть-чуть прикрытое корректностью
недоброжелательство. Это недоброжелательство определенно сказалось
еще во дни Восточной Войны 1852-1855 годов, - когда Италия в лице
тогдашнего "королевства Сардинского" не уклонилась от участия в
воевавшей с Россией коалиции, хотя самой-то Италии казалось бы,
воевать с Россией не было ни малейшей надобности. Отмечу, кстати,
факт, который и до сих пор остается всем русским совершенно
неизвестным - решение вступить в войну с Россией и послать часть
сардинской армии в Крым, под окровавленные стены Севастополя - это
решение было принято Кавуром, главным образом, под давлением
тогдашнего "Великого Магистра" итальянского масонства, богатейшего
банкира из Ливорно...
В 1863 году, в эпоху польского восстания, Италия деятельно
готовилась к созданию новой антирусской коалиции, и Гарибальди
набирал повсюду добровольцев для поддержки Польши
В 1877-1878 году Италия опять готовилась вступить в войну
против России на защиту Турции. В дни русско-японской войны в Италии
каждое поражение России встречалось бурным ликованием. Гибель
русского флота под Цусимой праздновалось здесь с энтузиазмом, словно
собственная победа.
Некоторое, но не столь значительное улучшение отношений
между двумя государствами произошло лишь после 1907 года, когда
многоопытный Соннино, мудрейший из итальянских руководителей
иностранной политики, стал проводить идею, что в дружбе с Россией
Италия выгадает больше, чем от вражды с нею.
Пламенно сочувствуя Польше, Италия одновременно всегда
сочувствовала и революционному движению в России, как движению,
которое обещало помочь полному освобождению и возрождению
Польши.
Если в 1917 году, когда в России вспыхнула Революция, -
известия о ней не вызвали в Италии энтузиазма, - то исключительно из-
за опасения выбытия России из строя воюющих держав. Говорил
инстинкт самосохранения... Но итальянское общественное мнение
открыто сочувствовало всем успехам и всем завоеваниям "Великой
Бескровной", и это сочувствие было перенесено и на большевиков,
занявшихся углублением и расширением завоеваний.
Вслед за окончанием Мировой Войны на первую очередь
выдвинулся вопрос, что делать с большевиками, завладевшими властью в
России. Англия и Франция склонялись к идее активной борьбы с
засевшей в России разбойничьей шайкой. Италия сразу же отнеслась к
этой идее отрицательно. Соннино, стоявший за интервенцию, не встретил
сочувствия у своих соотечественников. Помощь, оказанная Италией
"белому" движению, ограничилась тем, что на Мурманск были посланы
два батальона берсальеров, но со строжайшим запрещением принимать
участие в военных операциях, а тем итальянским "ирредентам", которые
застряли в Сибири и охотно вступали в войска Колчака, - было
предписано прекратить участие в борьбе с большевиками. Одновременно
заработали тайные агенты обеих сторон - в Италии, и большевиков.
Засновали секретные "уполномоченные", ведя таинственные переговоры.
На всех парах заработал великолепный служебный аппарат итальянского
масонства, которое выставило такой тезис:
Крушение большевиков будет означать восстановление
монархического строя и возрождение пропитанной насквозь российским
национализмом России, этой исторической покровительницы всех славян
вообще, а балканцев в особенности. Значит, в наших интересах не губить
большевиков, а поддерживать их всеми силами, средствами и способами.
И эта всесторонняя поддержка, увы, была оказана. Я не затронул бы этого
щекотливого пункта, если бы применение такой политики сочувствия и
посильной поддержку большевиков осталось без серьезных последствий
на ход дела в самой Италии. Но последствия были, и такого характера,
что могли стать роковыми: большевистским агентам и их туземным
союзникам, социалистам, была предоставлена неограниченная свобода по
части чисто революционной агитации В руках агитаторов был очень
большой козырь: возможность, восхваляя "чудесные достижения русских
товарищей", то есть самым наглым образом обманывая и мороча
доверчивую и невежественную массу, раздувать пламя социалистической
революции и в пределах самой Италии.
В те годы я был одним из редакторов большой и пользовавшейся
известным влиянием римской "Эпохи", заведовал "славянским отделом",
и дирекция предоставляла мне почти полную автономию по русскому
вопросу. И, вот, тогда же меня поразило следующее явление: совершенно
открыто большевистские агенты, и не только тайные, но и такие, имена
которых бы ли всем известны, вливали в жилы итальянской
обывательской массы лошадиные дозы страшного революционного яда и
при этом действовали совершенно беспрепятственно. Отпора со стороны
итальянской печати в ее целом не было. Даже официозные органы
клерикальной партии, не говоря уже об органах либералов и
консерваторов, проявляли совершенно не понятное для меня равнодушие,
словно то, что творилось у всех на глазах, никого решительно здесь не
касалось. А между тем - отрава действовала, и еще как!!
Накануне окончания Мировой Войны, под влиянием репрессий, ряды
социалистической партии жестоко поредели. Если не ошибаюсь, то дело дошло
до того, что число зарегистрированных членов опустилось до 20.000 человек,
и все партийные органы, кроме "Аванти!" - зачахли и угасли. А через год по
окончанию войны в партии числилось без малого двести тысяч сочленов, и,
кроме того, - она снова тащила на буксире почти трехмиллионную массу
объединенных в профессиональные союзы и синдикаты рабочих разных отраслей
промышленности. Малоземельные и безземельные крестьяне почти в полном
составе вошли в организации, которые или называли себя социалистическими,
или, не называясь так, были по существу социалистическими. Мир уголовных
преступников, почуяв, где пахнет обильным пиршеством, весь шарахнулся в
ряды социалистов или анархистов. Революционное движение покатилось по руслу
злых и кровавых эксцессов. Совершенно разнузданная социалистическая печать
изо дня в день взывала к вооруженному восстанию, ниспровержению
существующего порядка, захвату власти и установлению диктатуры
"сознательного" пролетариата.
Особенно грозным симптомом было то, что революционные
настроения заразили всех сплошь рабочих и большинство служащих
транспортного дела: сотни тысяч железнодорожников и "портовых", не
считая сделавшихся не просто "красными", а ярко-пунцовыми моряков,
открыто готовились пойти под знаменем вооруженного восстания.
Социалистическая печать тех дней самым серьезным образом
настаивала на предании "народному суду" всех, являющихся повинными
в том, что Италия приняла участие в Мировой Войне. Неустанная
ядовитая пропаганда такого "привлечения к ответственности" привела к
тому, что темная и буйная чернь стала набрасываться на
"непосредственных виновников бойни" в лице офицеров, а потом и на
всех тех участников войны, которые "осмеливались" носить заслуженные
на полях сражения знаки отличия, медали и ордена "за храбрость" или за
совершенные подвиги". Страсти разгорались, и кое-где чернь начинала
уже набрасываться и на несчастных инвалидов - участников Мировой
Войны.
То, что мы здесь тогда переживали, теперь мне кажется каким-то
кошмаром, сплошь сотканным из чудовищных нелепостей. Но, увы, -
это был не "страшный сон, а живая действительность...
Правда, тех ужасов, которые творились в России, начиная
февраля-марта 1917 года, - здесь не было, или "почти не было" ибо,
ведь, и здесь были чудовищные по обстановке "политические" убийства,
как в здании муниципалитета Болоньи, как в горном местечке Сарцано,
как в миланском простонародном театре "Диана", как на улицах Турина,
и пр., и пр. Но тут, к счастью, "эксцессы" не шли еще непрерывной
полосой, а только спорадически "прорывались".
К этим кровавым эксцессам мне еще придется вернуться,
принимая во внимание абсолютную необходимость ставить их в связи с
возникновением и ростом фашистского движение. Покуда же считаю
необходимым остановить внимание моего читателя на имеющем большое
значение в развитии революционного движения феномене забастовок
революционною характера.
Архи-либеральное итальянское законодательство издавна
узаконило забастовку, признав ее "совершенно легальным средством
экономической борьбы". На протяжения десятилетий административная
практика здесь строилась на. признании абсолютным тезиса, по которому
"забастовочное движение касается только имеющих прямое к нему
отношение то есть, предпринимателей и рабочих, и совершенно не
касается государства, по крайней мере до тех пор, пока оное движение не
сопровождается эксцессами и не грозит серьезным нарушением порядка".
Загляните в российскую революционную литературу,
познакомьтесь с записками многих "подпольщиков", там вы найдете
циничные признания такого рода; социалисты еще во дни Лассаля
поняли, что "забастовка, как таковая, является одним из наиболее
удачных способов проведения в массы революционных идей и
настроений". И там вы найдете и другое драгоценное признание
забастовок, действительно "экономических" забастовок,
действительно оправдываемых печальным положением рабочего
класса, и, наконец, таких забастовок, которые не вредили бы
обществу и государству в его целом, - мир, собственно говоря, не
знает. А если такие "невинные забастовки" случайно и "выскакивают",
- то ими социалисты совершенно не интересуются, покуда не
представится возможность использовать даже самую невинную
забастовку для нанесения удара существующему государственному и
общественному строю.
Таким образом, социалисты уже восемьдесят лет назад
официально признали, что "забастовка является по существу
революционным выступлением", и что "забастовка всегда служит
орудием революции".
Но, вот такой-то простой, всем бросающийся в глаза, всенародно
объявленной и революционерами воспетой истины не захотела понять и
не поняла "буржуазная демократия", пораженная какой-то органической
слепотой, охваченная каким-то загадочным маразмом и параличом воли.
Когда в Италии, вскоре после окончания Мировой Войны,
началась полоса забастовок, сопровождавшихся и эксцессами, а к тому же
всему населению отравлявших существование, революционных характер
этого движения бросается в глаза. Но на робкие призывы общества о
защите парламентское правительство меланхолически отвечало ссылкой
на нелегальность не забастовок, ...а правительственного вмешательства.
"Забастовка - частное дело"...
Если мой читатель спросит меня, почему, взявшись излагать мои
"Мысли о фашизме", я столько внимания уделяю материалу общего
характера на это отвечу вот как:
- Фашизм вовсе не родился в готовом виде, как по классической легенде
Афина Паллада или Минерва родилась во все оружии из головы Зевса-Юпитера...
Фашизм, раньше чем принять форму строго определенной идеи, раньше, чем
сделаться политической и экономической доктриной, - существовал в форме,
может быть микроскопически маленьких житейских идей и крошечных доктрин,
лежавших в плодородных пластах простого бытия массы населения. Там
крошечные зерна давали ростки: корни шли вглубь, стебельки тянулись наружу.
И, вот, настал момент, когда этими крошечными "идеями" и микроскопическими
"доктринами" зазеленело все житейское поле. А за Муссолини и та огромная и
неотъемлемая заслуга, что он понял правильно все значение этого житейского
процесса, - не пренебрег ничем, а все собрал, все сконцентрировал, железной
