чистейшее безумие: кроме чудовищной по своим последствиям
катастрофы - ожидать нечего.
- Но, как же вы, синьоры, проповедуете социалистическую
доктрину, которая по существу является доктриной революционной?!
Ведь, вы втягиваете известную часть населения в заведомо
революционное движение!
- Но должны же мы делать хоть что-нибудь?! Мы занимаемся
покуда делом "психологической подготовки социализма", чтобы, когда
создадутся по Марксу "объективные условия", - основная масса
населения могла отнестись к делу сознательно..
Словом, на протяжении десятилетий добрые люди изо дня в день
забавлялись игрой в революцию, играли с огнем и с динамитом, утешаясь
соображением, что огонь не вызовет страшного пожара, а динамит ни в
коем случае не взорвется. Но не то же ли делали и русские социалисты?
Вслед за окончанием Мировой Войны, в Италии наметился совершенно
естественный феномен потери влияния более или менее культурных
социалистических лидеров на Панургово стадо рядовых социалистов, то
есть, круглых и диких невежд, опоенных злым ядом революционности и
рвущихся в бой, чтобы сейчас же заняться "социалистическим
строительством", не заботясь о каких-то "объективных условиях". И
весьма важную, а, может быть, и просто решающую роль в создании
революционных настроений массы сыграла именно полная цинического
лицемерия и злого коварства тактика "лидеров", которые продолжая
старую игру с огнем, долго разжигали бестиальные инстинкты низов,
прославлением успехов и достижений большевиков в России.
Неимоверно раздувшаяся социалистическая партия втянула в свои ряды
огромное количество так называемых "безответственных элементов", а
попросту - меднолобых юнцов хулиганского типа. В партию вписались
десятки и десятки тысяч людей с уголовным прошлым, заведомых
профессиональных преступников, ждавших только сигнала, чтобы
ринуться на "цитадель буржуазии" с целью приняться за немедленное
"распределение ценностей". Ленинский девиз "грабь награбленное!"
оказывал свое действие: вся чернь, вся социальная слизь, все
отвратительные подонки общества шли под социалистические знамена
или прицеплялись хвостом к "революционному авангарду". Если и
раньше "лидерам" далеко не всегда удавалось удерживать в повиновении
низы социалистической партии, если и раньше в этих низах легко
находились охотники на всяческие эксцессы, - то теперь буйные
настроения овладели большинством, и "лидерам" приходилось думать
уже не о том, чтобы возбужденная их же, "лидеров" демагогической
агитацией орава злых дикарей не растерзала в первую голову
собственных "учителей и руководителей", оказавшихся в решительный
момент слишком трусливыми...
Когда именно достигло апогея разрушительное революционное
движение в Италии после Мировой Войны, и сейчас идут споры. По-
моему, по личным наблюдениям и впечатлениям, - было несколько
"апогеев" в 1920 и 1921 году. Революционная волна вскипала,
вздымалась, потом оседала.
О губительной для всей страны эпидемии забастовок, этой
форменной мании самоуничтожения, я уже говорил. Теперь скажу
несколько слов о так называемых "неизбежных эксцессах", из
бесчисленного множества которых сплеталось тогдашнее революционное
движение.
Гнуснейшие из гнусных лицемеров, это именно "идейные
социалисты", сознательно и планомерно обманывая обреченное ими на
гибель буржуазное общество, сознательно мороча его, приклеили такую
этикетку к ужасным кровавым подвигам адептов социалистической
доктрины.
Смешно, право, говорить о "неизбежности", то есть, о чем-то,
совершенно независящем от моей воли, если я годами проповедую
религию ненависти, если я годами натаскиваю и без того кровожадных
субъектов "на злобность", если я учу их, что "кровь есть лучший цемент
для скрепления камней, из которых строится величественное здание
мирового социализма", если я годами поучаю, что только силой можно
добиться победы и укрепить за собой ее завоевания, - то есть,
настойчиво зову на самые жестокие насилия, и заранее оправдываю и
самые ужасные зверства, лишь бы только они служили на пользу
социалистической партии!
Когда буйно разгоралось послевоенное революционное движение
в Италии, я еще работал в редакции римской "Эпохи", и там был в
контакте с маленькой группой молодых журналистов, увлекшихся
социализмом и его крайней формой, большевизмом. И, вот, не стесняясь
в спорах, со мной, эти "революционные деятели" неоднократно давали
мне драгоценный материал для понимания положения и сути
творящегося.
- Буржуазно-демократический строй осужден на гибель! -
твердили они. - Это ясно, как день!
- Но почему же?!
- А потому что выработанное демократами законодательство
совершенно не рассчитано на возможность гражданской войны,
совершенно не предусмотрело даже самой возможности этой
гражданской войны, и потому не позаботилось о предоставлении власти
прав и средств для борьбы с партиями, ведущими гражданскую войну.
Когда идеологи и теоретики демократизма выбалтывали
философские и юридические основы демократического строя, - во главу
угла государственного строительства был положен совершенно
произвольный, конечно, тезис, по которому "борьба классов является
совершенно законной и даже необходимой для нормального развития
государственных институций, ибо эти институций должны удовлетворять
требованиям большинства населения, а требования и идеалы большинства
могут быть выясняемы только в процессе борьбы".
Само собой разумеется, речь тут шла о "борьбе" мирного
характера, о так называемой "борьбе идей", которые, по той же
демократической доктрине, "имеют совершенно одинаковые права на
существование и развитие". Ведь, пресловутые "идеологи" исходили из
того, опять-таки , совершенно произвольного и ни на чем решительно не
основанного, а психологически совершенно неверного и доказывающего
лишь чудовищную слепоту сухих доктринеров, тезиса, по которому там,
где всему населению предоставлены все демократические свободы, и где,
значит, каждая политическая партия может рассчитывать, что, рано или
поздно, но ей, все же, удастся путем проповеди своих идей убедить или
перетянуть на свою сторону абсолютное большинство населения, - там
никому не придет в голову прибегать к насилию, действовать
революционным путем и применять революционные способы борьбы.
Буржуазная демократия, создавая свои институций, совершенно
упустила из виду, что в политических движениях фактор "количество"
играет далеко не такую роль, как фактор "активность" или
"напористость". Она не предусмотрела того обстоятельства, что основная
масса населения любой страны является по своей натуре глубоко
пассивной, и что нигде решительно и никогда масса не управляет собой, а
везде, всюду, всегда, при всех условиях, она управляется активным,
решительным, напористым меньшинством. Самой Природой масса
бесцветная, бесформенная, безвольная, рыхлая и инертная, осуждена
кому-нибудь подчиняться, за кем-нибудь идти.
Она же, масса, органически неспособна активно защищаться и
отстаивать свои права, а потому везде, всюду и всегда напористое
меньшинство навязывает массе свою волю и захватывает право говорить
от имени покорной массы.
В своей врожденной, органической слепоте, под гипнозом
собственных же доктрин, буржуазная демократия создала такой порядок,
при котором власть, будто бы являющаяся эманацией большинства, не
должна активно бороться с революционными течениями, покуда те не
преходят уже к открытым революционным действиям. Но
революционные партии не настолько наивны, чтобы рисковать резко и
грубо нарушать формальную законность, покуда им еще не удалось
подточить основ существующего строя и приобрести известное влияние
на пассивную массу населения. А когда обстоятельства позволяют
революционным партиям выступить на путь открытой агрессивности,
наступает более или менее длительный период односторонней
гражданской войны, ибо революционеры нападают непосредственно на
аппарат власти, то есть, на нечто по существу беспартийное. Это
"нечто беспартийное" во всех решительно государствах
демократического парламентского строя забронировано только от врага
внешнего, нападающего на всю страну, ведущего войну со всей нацией.
Но когда враг действует внутри нации, внутри государственного
организма, - власть оказывается совершенно не защищенной от
нападения по той простой причине, что если она поднимет перчатку
вызова и вступит в борьбу с революционерами, она автоматически
делается властью партийной.
А раз власть делается партийной, - то одним этим она уже
делается властью беззаконной, ибо единственное оправдание ее
существования - это "осуществление воли большинства, выраженного
легальным путем, посредством всенародных выборов". А о каком же
"выражении воли большинства путем выборов" может быть речь в эпоху,
когда пробившиеся наружу революционные течения везде и всюду
жестоко нарушают привычный, нормальный ритм жизни и создают такие
условия, в которых масса фактически лишена возможности
высказываться, ибо голос массы заглушается звериным ревом черни и
истерическими воплями более или менее импровизированных вожаков
крайних политических партий?!
Все государственные институции буржуазно-демократического
режима построены на принципе обеспеченности, возможности принимать
решения только после всестороннего обсуждения вопроса парламентским
путем, после дискуссий, споров, голосований, кризисов и прочей
демократической канители. В мирное время - куда ни шло. Но в
революционную эпоху все это ни к черту не годится, ибо в процессе
борьбы сплошь и рядом необходимы молниеносные решения, как во
время войны на полях сражений.
В странах буржуазных демократий и парламентского строя
господствует над всем правило о полном подчинении исполнительной
власти по отношению к власти законодательной, то есть, тому же
Парламенту. В мирное время - куда ни шло. Но, ведь, в эпоху
революционную сам-то этот "контрольный аппарат", то есть, парламент,
подвергается жесточайшему расстройству под влиянием разрушительной
внутренней работы революционных партий и групп, его "коллективная
воля" почти целиком парализуется склокой партий и он фактически
перестает функционировать. А отсюда и паралич аппарата власти
исполнительной. Сия последняя в том только случае может иметь шансы
на успех в борьбе с революцией, если будет пользоваться известной
автономией действий.
Но автономность власти автоматически ведет ее к постоянным
нарушениям формальной законности, к тому, что и сама-то эта власть
делается тоже революционной, только с другой стороны.
Это - заколдованный круг, из которого буржуазной демократии
не выскочить, если только она не решится отречься от основных своих
принципов.
В одной из предшествующих глав я уже упоминал о том, что и в
Италии наблюдался такой же самый феномен, какой наблюдался раньше в
России, охваченной революционным духом: так называемые "умеренные
социалисты", долгими годами игравшие с огнем и динамитом и
забавлявшиеся зверским инстинктом буйной и невежественной черни,
стали неудержимо быстро терять прежнее влияние над своими агентами,
и на место старых "вождей" стали приходить уже не "вожди", а просто
"вожаки" из народных низов, из форменных подонков общества, люди,
которые уже не говорили, что "необходимо вооружаться, необходимо
строить баррикады!", а вопили истошным голосом:
- На баррикады! Бей! Режь! Жги! Грабь!
Мне понадобилось бы исписать много страниц, если бы я
вздумал маломальски подробно повествовать творившихся здесь шедшею
под социалистическим флагом чернью и острожной сволочью эксцессах,
- но это завело бы меня слишком далеко. Однако, кое о чем вспомнить
является необходимым, ибо без этого не поймешь основ фашистского
движения в Италии.
Мне вспоминается следующий мелкий, но очень уж характерный
эпизод.
В каком-то провинциальном городке, где раньше жизнь шла тихо
и мирно, - вдруг разгорелось руководимое социалистами "пролетарское
движение". Почти моментально образовались банды из молодых рабочих
