щей. Прямо у нас на глазах, прежде чем мы поняли, что происходит. Я и по
сей день помню, что, захлебываясь в щах, он вел себя так, словно был в
объятиях любимой, обнимал миску обеими руками, будто перед ним не щи, а
чья-то голова. Одним словом, хоронили мы его так, будто вырывали из
чьих-то крепких объятий... А чтобы отец не превратился в вампира, мы
бросили его сапог в Муреш. Если ты Сатана, а это так, то скажи мне, что
означала смерть моего отца Иоаникия Бранковича?
- Это вы узнаете сами и без моей помощи, - ответил Севаст. - Но я вам
скажу кое-что другое. Я знаю слова, которые звучали в ушах вашего отца,
когда он умирал: "Немного вина, вымыть руки!" Это прозвенело у него в
ушах в момент смерти. И теперь еще одно, чтобы не говорили потом, что я
все из пальца высосал.
Вы занимаетесь хазарским словарем несколько десятилетий, давайте и я
что-нибудь к нему добавлю.
Слушайте теперь то, чего вы не знаете. Три реки античного мира мерт-
вых - Ахеронт, Пирифлегетон и Копит - принадлежат сейчас преисподним ис-
лама, иудаизма и христианства; их русла разделяют три ада - геенну, ад и
ледяную преисподнюю магометан, под территорией бывшей страны хазар.
Здесь как раз и сходятся границы трех загробных миров: огненное госу-
дарство Сатаны с девятью кругами христианского ада, с троном Люцифера и
знаменами владыки тьмы; исламский ад с царством ледяных мук Иблиса и об-
ласть Гевары с левой стороны от Храма, где сидят еврейские боги зла,
вожделения и голода, геенна во власти Асмодея. Эти три ада существуют
отдельно, граница между ними пропахана железным плугом, и никому не поз-
волено ее переходить. Правда, вы эти три ада представляете себе непра-
вильно, потому что у вас нет опыта. В еврейском аду, в державе ангела
тьмы и греха Велиала, корчатся в огне вовсе не евреи, как вы думаете.
Там горят одни лишь арабы и христиане. Точно так же и в христианском
пекле нет христиан - в огонь там попадают магометане или сыны и дочери
Давида; в то время как в магометанском аду страдают только христиане и
евреи, ни одного турка или араба там нет. Теперь представьте себе Масу-
ди, который трепещет при мысли о своем таком страшном, но хорошо ему из-
вестном пекле и который вместо этого попадает в еврейский шеол или хрис-
тианский ад, где его буду встречать я! Вместо Иблиса он увидит Люцифера.
Представьте себе христианское небо над адом, в котором мучается еврей!
Советую вам воспринять это как важнейшее, серьезнейшее предупрежде-
ние, господин! Как глубочайшую мудрость. Здесь, на белом свете, - ника-
ких дел, ничего общего, в чем могут пересечься три мира: ислам, христи-
анство и иудаизм! Чтобы не пришлось потом иметь дело с преисподними трех
этих миров. Потому что с теми, кто друг друга ненавидит, на этом свете
нет никаких затруднений. Они всегда похожи. Враги одинаковы или же со
временем становятся одинаковыми, в противном случае они не могли бы быть
врагами. Самую большую опасность представляют те, кто действительно от-
личается друг от друга. Они стремятся узнать друг друга, потому что им
различия не мешают.
Вот эти-то хуже всего. С теми, кто спокойно относится к тому, что мы
отличаемся от них, с теми, кому эти различия не мешают спать, мы будем
сводить счеты и сами и, объединив силы с собственными врагами, навалимся
на них с трех сторон разом...
На это кир Аврам Бранкович сказал, что ему все-таки не все ясно, и
спросил:
- Почему же вы до сих пор так но сделали, если не ты, у которого
хвост пока не отвалился, то другие, более старые и опытные? Чего вы жде-
те, пока мы строим дом на фундаменте "Отче наш"?
- Мы выжидаем, господин. Кроме того, мы, дьяволы, можем сделать свой
шаг только после того, как его сделаете вы, люди. Каждый наш шаг должен
ступать в ваш след. Мы всегда на шаг отстаем от вас, мы ужинаем только
после вашего ужина - и так же, как и вы, не видим будущего. Итак, снача-
ла вы, потом мы. Но я скажу тебе и то, что ты, господин, пока еще не
сделал ни одного шага, который бы заставил нас преследовать тебя. Если
ты это когда-нибудь сделаешь, ты или кто-нибудь из твоих потомков, мы
вас настигнем в один из дней недели, имя которого не упоминается. Но по-
ка все в порядке. Потому что вы - ты и твой красноглазый курос - никак
не сможете встретиться, даже если он и появится здесь, в Царьграде. Если
он видит во сне вас так же, как вы видите его, если он во сне создает
вашу явь так же, как и его явь создана вашим сном, то вы никогда не смо-
жете посмотреть друг другу в глаза, потому что вы не можете одновременно
бдеть. Но все же не искушайте нас. Поверьте мне, господин, гораздо опас-
нее составлять словарь о хазарах из рассыпанных слов здесь, в этой тихой
башне, чем идти воевать на Дунай, где уже бьются австрийцы и турки. Го-
раздо опаснее поджидать чудовище из сна здесь, в Царьграде, чем, выхва-
тив саблю, мчаться на врага, а это дело, господин, по крайней мере вам,
хорошо знакомо. Подумайте об этом и отправляйтесь туда, куда вы собра-
лись без сомнений, и не слушайте этого анатолийца, который апельсин ма-
кает в соль...
- Что же касается остального, господин, - закончил Севаст, - вы, ко-
нечно, можете передать меня христианским духовным властям и подвергнуть
судебному процессу, предусмотренному для нечестивых и ведьм. Но прежде
чем вы это сделаете, позвольте мне задать вам один-единственный вопрос.
Уверены ли вы в том, что ваша Церковь будет существовать и сможет судить
и через триста лет так же, как она делает это сейчас?
- Конечно уверен, - ответил папас Аврам.
- Ну так и докажите это: ровно через двести девяносто три года встре-
тимся снова, в это же время года, за завтраком, здесь, в Царьграде, и
тогда судите меня так, как бы вы сделали это сегодня...
Папас Аврам улыбнулся, сказал, что согласен, и убил еще одну муху
кончиком хлыста.
Кутью мы сварили на утренней заре, обложили горшок подушками и поста-
вили в дорожную сумку, чтобы папасу Авраму не было холодно спать. Мы
отправились в путь - на корабле через Черное море до устья Дуная, а от-
туда вверх по течению. Последние ласточки пролетали над Дунаем, перевер-
нувшись вниз черными спинами, которые отражались в воде вместо их белых
грудок. Начались туманы, и птицы летели на юг, неся за собой через леса
и через Железные ворота такую плотную оглушающую тишину, которая, каза-
лось, вобрала в себя тишину всего мира. На пятый день возле Кладова нас
встретил конный отряд из Трансильвании, пропитанный горькой румынской
пылью с другого берега. Как только мы оказались в лагере принца Баденс-
кого, нам стало известно, что граф Георгий выдвинулся на позиции, гене-
ралы Хайдерсхайм, Ветерани и Хайзел уже готовы к атаке на расположение
турок и цирюльники уже два дня бреют и причесывают их на ходу, бегая за
ними. Той же ночью мы убедились и в невероятных способностях нашего гос-
подина.
Одно время года готовилось сменить другое, утром было холодно, а по
ночам еще тепло - до полуночи лето, с утра осень. Папас Аврам выбрал
саблю, ему оседлали коня, из сербского лагеря прибыл небольшой конный
отряд, у каждого всадника в рукаве было спрятано по живому голубю. Они
курили на ходу длинные трубки, нанизывая кольца дыма на уши лошадям.
Когда Бранкович сел на коня, ему тоже дали раскуренную трубку, и все
они, так же дымя, отправились к генералу Ветерани за приказом. В это
время над австрийским лагерем раздались крики:
- Сербы голые идут! - И действительно, за всадниками следовал отряд
пехотинцев, которые сбросили с себя все, кроме головных уборов. Обнажен-
ные, они проходили при свете лагерных костров, а за ними, чуть быстрее,
их голые тени, которые были старше их вдвое.
- Вы что, собираетесь атаковать в темноте? - спросил Ветерани, гладя
пса, такого высокого, что он мог хвостом хлестнуть по лицу человека.
- Вот именно, - ответил ему кир Аврам, - птицы покажут нам дорогу.
Над австрийскими и сербскими позициями возвышался холм Рс, известный
тем, что над ним никогда не шел дождь. На этом холме находились укрепле-
ния турецкой артиллерии. К ней уже три дня не могли подобраться ни с од-
ной стороны. Генерал сказал Бранковичу, что ему предстоит эти укрепления
атаковать.
- Если вам удастся занять эту позицию, разожгите зеленый костер из
кленовых прутьев - добавил генерал, - чтобы мы могли сориентироваться.
Всадники выслушали приказ и ускакали, по-прежнему куря трубки. Вскоре
после этого мы увидели над турецкими позициями горящих голубей - одного,
второго, третьего, прозвучало несколько выстрелов, и одновременно в ла-
герь вернулись папас Бранкович и всадники с дымящимися длинными трубка-
ми. Генерал удивленно спросил их, почему они не атаковали турок, на что
папас Аврам молча показал трубкой на холм. Там полыхал зеленый огонь, а
пушек больше не было слышно. Укрепление было взято.
Когда наступило утро, папас Аврам, уставший от ночного боя, заснул
перед своим шатром, а Масуди и Никон Севаст сели играть в кости. Никон
уже третий день подряд проигрывал огромные суммы, а Масуди не прекращал
игры. Должно быть, у них - спящего Бранковича и двух игроков - были ка-
кие-то очень серьезные причины оставаться мишенью под градом ядер и
пуль. У меня таких причин не было, и я вовремя укрылся в безопасном мес-
те. Как раз тут на наши позиции ворвался турецкий отряд, уничтожая все
живое, а вслед за ними Сабляк-паша ? из Требинья, который смотрел не на
живых, а на мертвых. За ним на место побоища влетел бледный юноша, у ко-
торого один ус был седым, словно он постарел лишь наполовину. На шелко-
вом нагруднике паласа Аврама был вышит герб Бранковича с одноглазым ор-
лом. Один из турок вонзил копье в эту вышитую птицу с такой силой, что
было слышно, как металл, пробив грудную клетку спящего, ударил в камень
под Бранковичем. Пробуждаясь в смерть, Бранкович приподнялся на одной
руке, последнее, что он увидел в жизни, был красноглазый юноша со стек-
лянными ногтями и одним серебристым усом. Тут Бранковича прошиб пот, и
две струи его завязались у него на шее узлом. Рука его задрожала так,
что он, уже пронзенный копьем, посмотрел на нее с удивлением и всей сво-
ей тяжестью налег на руку, чтобы унять дрожь. Она все же еще некоторое
время трепетала, успокаиваясь, как задетая струна, а когда затихла сов-
сем, он без звука упал на эту руку. В тот же момент юноша рухнул прямо
на собственную тень, будто скошенный взглядом Бранковича, а мешок, кото-
рый был у него на плече, покатился в сторону.
- Неужели Коэн погиб? - воскликнул паша, а турки, решив, что в юношу
выстрелил один из игроков, в мгновение ока изрубили Никона Севаста, все
еще сжимавшего в руке кости, которые он собирался бросить. Потом они
обернулись к Масуди, но он сказал что-то паше по-арабски, обращая его
внимание на то, что юноша не мертв, а спит. Это на сутки продлило жизнь
Масуди, потому что паша приказал зарубить его не в тот же день, а на
следующий. Так оно потом и было.
"Я мастер сабельного боя, - так заканчивается запись Аверкия Скилы об
Авраме Бранковиче, - я знаю, что когда убиваешь, всякий раз это бывает
по-другому, так же как всякий раз по-другому бывает в постели с каждой
новой женщиной. Просто потом одних забываешь, а других нет. Опять же и
некоторые из убитых и женщин не забывают тебя. Смерть кира Аврама Бран-
ковича была из тех, которые остаются в памяти. Было это так. Откуда-то
прибежали слуги паши с корытом горячей воды, обмыли кира Аврама и пере-
дали его старику, который третью свою туфлю с бальзамами, травами и ку-
делью носил подвешенной на груди. Я подумал, что он будет исцелять раны
паласа Аврама, но он намазал его белилами и румянами, побрил, причесал и
такого отнесли его в шатер Сабляк-паши.
"Вот еще один голый серб", - подумал я...
