рался сил, тем больше те же самые силы покидали другого, оставляя место
усталости и сну. Самое страшное было - неожиданно заснуть посреди улицы
или в другом неподходящем месте, будто этот сон не сон, а отклик на
чье-то пробуждение в тот момент. Недавно случилось с киром Аврамом так,
что он, наблюдая лунное затмение, уснул, причем столь неожиданно и быст-
ро, что, видно, тут же окунулся в сон, где его избивали плеткой, и он
сам потом не верил, что, падая, уже спящим, рассек себе лоб на том самом
месте, по которому пришелся во сне один из ударов...
Мне кажется, что и "курос" и Иуда Халеви имеют непосредственное отно-
шение к тому делу, которым господарь Бранкович и мы, его слуги, занима-
емся уж несколько лет. Речь идет об одном глоссарии или же азбуке, кото-
рую я бы назвал "Хазарским словарем". Над этим словарем он работает без
устали, преследуя особые цели. В Царьград из Зарандской жупании и из Ве-
ны для Бранковича прибыли восемь верблюдов, нагруженных книгами, и все
время прибывают новые и новые, так что он отгородился от мира стеной
словарей и старых рукописей. Я знаю толк в красках, чернилах и буквах,
влажными ночами я нюхом распознаю каждую букву и, лежа в своем углу, чи-
таю по запахам целые страницы неразмотанных запечатанных свитков, кото-
рые сложены где-нибудь на чердаке под самой крышей. Кир Аврам же больше
всего любит читать на холоде, в одной рубахе, дрожа всем телом, и только
то из прочитанного, что, несмотря на озноб, овладевает его вниманием, он
считает достойным запоминания, и эти места в книге он отмечает. Каталог,
который Бранкович собрал при своей библиотеке, охватывает тысячи листов
на различные темы: от перечня вздохов и восклицаний в старославянских
молитвах до списка солей и чаев и огромного собрания волос, бород и усов
самых различных цветов и фасонов живых и мертвых людей всех рас. Госпо-
дарь наклеивает их на стеклянные бутыли и держит у себя как своего рода
музей старинных причесок. Его собственные волосы в этой коллекции не
представлены, однако он приказал вышить ими на нагрудниках, которые он
всегда носит, свой герб с одноглазым орлом и девизом:
"Каждый господарь свою смерть любит".
С книгами, коллекциями и картотекой Бранкович работает каждую ночь,
но главное внимание его приковано к составлению (что он держит в строгой
тайне) азбуки, вернее, словаря о крещении хазар ? - давно исчезнувшего
племени с берегов Черного моря, которое имело обычай хоронить своих по-
койников в лодках. Это должен быть некий перечень биографий или сборник
житий всех, кто несколько сот лет назад участвовал в обращении хазар в
христианскую веру, а также тех, после кого остались какие-либо более
поздние записи об этих событиях. Доступ к "Хазарскому словарю" имеем
только мы - два его писаря,- я и Теоктист Никольски. Такая предосторож-
ность связана, видимо, с тем, что Бранкович здесь, в частности, рассмат-
ривает и различные ереси, не только христианские, но и еврейские, и ма-
гометанские, и наш патриарх из Печской патриархии, который каждый август
на день успения святой Анны перечисляет все анафемы, безусловно, одну из
них предназначил бы киру Авраму, знай он, что тот задумал.
Бранкович располагает всеми доступными сведениями о Кирилле ? и Мефо-
дии ?, христианских святых и миссионерах, которые с греческой стороны
участвовали в крещении хазар. Особую трудность для него, однако, состав-
ляет то, что он не может внести в эту азбуку еврейского и арабского
участников обращения хазар, а они тоже причастны к этому событию и к по-
лемике, которая тогда велась при дворе хазарского кагана ?. Об этом ев-
рее и арабе он не только не смог узнать ничего, кроме того, что они су-
ществовали, но их имена не встречаются ни в одном из доступных ему гре-
ческих источников, где говорится о хазарах. В поисках еврейских и арабс-
ких свидетельств о крещении хазар его люди побывали в монастырях Валахии
и в подвалах Царьграда, и сам он приехал сюда, в Царьград, для того,
чтобы здесь, откуда некогда в хазарскую столицу для крещения хазар были
посланы миссионеры Кирилл и Мефодий, найти рукописи и людей, которые
этим занимаются. Но грязной водой колодца не промоешь, и он не находит
ничего! Бранкович не может поверить, что лишь он один интересуется хаза-
рами и что в прошлом этим не занимался никто вне круга тех христианских
миссионеров, которые оставили сообщения о хазарах со времен святого Ки-
рилла. Я уверен, утверждает он, что кто-то из дервишей или еврейских
раввинов, конечно же, знает подробности о жизни еврейского или арабского
участника полемики, однако ему никак не удается найти такого человека в
Царьграде, а может, они не хотят говорить о том, что им известно. Бран-
кович предполагает, что наряду с христианскими источниками существуют не
менее полные арабские и еврейские источники об этом народе и его обраще-
нии, но что-то мешает людям, знающим это, встретиться и связать в одно
целое свои знания, которые только вместе могли бы дать ясную и полную
картину всего, что относится к этому вопросу.
- Не понимаю, - часто говорит он, - может быть, я все время слишком
рано останавливаю свои мысли и поэтому они созревают во мне лишь до по-
ловины и высовываются только до пояса...
Причину такого безмерного интереса кира Аврама к столь малозначи-
тельному делу, по-моему, объяснить нетрудно. Господарь Бранкович занима-
ется хазарами из самых эгоистических побуждений. Он надеется таким обра-
зом избавиться от сновидений, в которые заточен. Курос из его снов тоже
интересуется хазарским вопросом, и кир Аврам знает это лучше нас.
Единственный способ для кира Аврама освободиться из рабства собственных
снов - это найти незнакомца, а найти его он может только через хазарские
документы, потому что это единственный след, который ведет его к цели.
Мне кажется, что так же думает и тот, другой. Таким образом, их встреча
неизбежна, как встреча тюремщика и заключенного. Поэтому и неудиви-
тельно, что кир Аврам в последнее время так усердно упражняется со своим
учителем на саблях... Куроса своего он ненавидит так, что, кажется, гла-
за бы ему выпил, как птичьи яйца. Как только до него доберется... Вот
что можно предположить, однако, если это безосновательно, то следует
вспомнить слова Аврама Бранковича об Адаме и его успешный опыт с Петку-
тином. В таком случае он представляет опасность, и то, что он собирается
сделать, может иметь непредвиденные последствия, причем в таком случае
"Хазарский словарь" для Бранковича это лишь подготовительный, письмен-
ный, этап к активным действиям в жизни...
Этими словами завершается донесение Никона Севаста об Авраме Бранко-
виче. О последних днях своего господина Саваст, однако, не мог донести
никому, потому что и господарь, и слуга были убиты однажды в среду, об-
лаченную в туманы и заплутавшую где-то в Валахии. Запись об этом событии
оставил другой слуга Бранковича - уже упоминавшийся мастер сабельного
боя Аверкие Скила. Эта запись выглядит так, как будто Скила писал концом
своей сабли, обмакивая ее в чернильницу, стоящую на земле, а бумагу при-
держивал сапогом.
"В последний царьградский вечер, перед отъездом, - записал Аверкие
Скила, - палас Аврам собрал нас в своем большом зале с видом на три мо-
ря. Дул ветер: зеленый с Черного моря, голубой, прозрачный - с Эгейско-
го, сухой и горький - с Ионического. Когда мы вошли, наш господарь стоял
рядом с верблюжьим седлом и читал. Собирался дождь, анатолийские мухи,
как всегда перед дождем, кусались, и он отгонял их, защищаясь хлыстом и
безошибочно попадая самым кончиком в место укуса на своей спине. В тот
вечер мы уже позанимались нашими обычными упражнениями на саблях, и если
бы я постоянно не имел в виду, что одна нога у него короче другой, он в
темноте распорол бы меня. Ночью он всегда был проворнее, чем днем. Сей-
час на этой короткой ноге у него вместо шерстяного носка было птичье
гнездо, потому что оно лучше греет...
Мы уселись - все четверо, кого он позвал: я, два его писаря и слуга
Масуди, который уже сложил все необходимые для путешествия вещи в зеле-
ный мешок. Взяли по ложечке черешневого варенья с острым перцем и выпили
по стакану воды из колодца, который находился здесь же, в комнате, и хо-
ронил эхо наших голосов в подвале башни. После этого папас Аврам запла-
тил нам причитающееся за службу и сказал, что кто хочет - может остаться
в Царьграде. Остальные вместе с ним отправляются воевать на Дунай.
Мы думали, что разговор на этом закончен и долее он "ас не задержит.
Но у Бранковича была одна особенность: мудрость его обострялась в мо-
мент, когда он расставался с собеседником. Тогда он делал вид, что ниче-
го не произошло, но прощался несколько позже, чем это естественно и при-
лично. Он всегда пропускал тот миг, когда всё уже сказано и когда все
вокруг снимают маски и принимают свой обычный вид, такой, который имеют
наедине с собой. Так случилось и на этот раз. Он сжимал в своей руке ру-
ку анатолийца и неподвижным взглядом исподтишка смотрел на присутствую-
щих. Неожиданно между Масуди и Никоном Севастом сверкнула молния страш-
ной ненависти, которую до сих пор обе стороны не замечали или тщательно
скрывали. Это произошло после того, как Масуди сказал киру Авраму:
- Господин мой, я хочу отблагодарить тебя за подарки, прежде чем мы
расстанемся. Я скажу тебе нечто такое, что обрадует тебя, потому что ты
давно жаждешь это узнать. Того, кто тебе снится, зовут Самуэль Коэн ?.
- Ложь! - вскрикнул вдруг Севаст, схватил зеленый мешок Масуди и
швырнул его в очаг, который горел в комнате. Масуди с неожиданным спо-
койствием повернулся к папасу Авраму и сказал, показывая на Никона Се-
васта:
- Посмотри, господин, у него только одна ноздря в носу, и мочится он
хвостом, как положено Сатане.
Папас Аврам подхватил попугая, державшего в когтях фонарь, и опустил
их На пол. Стало светлее, и мы увидели, что нос Никона Севаста и правда
с одной ноздрей, черной и не разделенной посредине перегородкой, как это
и бывает у нечистых. Тогда папас Аврам сказал ему:
- Ты, значит, из тех, кто не меняет обувь?
- Да, господин, но я и не из тех, кто страдает медвежьей болезнью. Я
не отрицаю того, что я Сатана, - признал он без колебания, - я только
напоминаю, что принадлежу к преисподней христианского мира и неба, к
злым духам греческой территории, к аду под юрисдикцией Православной
Церкви. Потому что точно так же, как небо над нами поделено между Иего-
вой, Аллахом и Богом Отцом, преисподняя поделена между Асмодеем, Иблисом
и Сатаной. По случайности я попался на земле нынешней турецкой империи,
но это не дает права Масуди и другим представителям исламского мира су-
дить меня. На это уполномочены только служители христианской церкви,
лишь их суд может быть признан правомочным, В противном случае может
оказаться, что христианские или еврейские судьи начнут судить представи-
телей исламского ада, если те окажутся в их руках. Пусть наш Масуди по-
думает об этом предупреждении... На это папас Аврам ответил:
- Мой отец, Иоаникий Бранкович, имел дело с такими, как ты. В каждом
нашем доме в Валахии всегда были собственные домашние ведьмы, чертенята,
оборотни, с которыми мы ужинали, насылали на них добрых духов-защитни-
ков, заставляли считать дырки в решете и находили возле дома их отвалив-
шиеся хвосты, собирали с ними ежевику, привязывали их у порога или к во-
лу и секли в наказание и загоняли в колодцы. Как-то вечером в Джуле отец
застал в нужнике огромного снеговика, сидящего над дырой. Ударил его фо-
нарем, убил и пошел ужинать. На ужин были щи с кабанятиной. Сидит он над
щами, как вдруг - шлеп! - голова его падает в тарелку. Поцеловался с
собственным лицом, которое оттуда выглядывало, и захлебнулся в тарелке
