А в следующую минуту он медленно, важно и красиво проплыл над парком,
опускаясь все ниже и ниже. Ветер успокаивался.
"Пожалуй, я сейчас сяду на землю. Меня схватят, сначала побьют осно-
вательно, а потом посадят в тюрьму или, чтобы не возиться, сразу отрубят
голову".
Его никто не увидел. Только с одного дерева прыснули во все стороны
перепуганные птицы. От летящей разноцветной кучи шаров падала легкая,
воздушная тень, подобная тени облака. Просвечивая радужными веселыми
красками, она скользнула по дорожке, усыпанной гравием, по клумбе, по
статуе мальчика, сидящего верхом на гусе, и по гвардейцу, который заснул
на часах. И от этого с лицом гвардейца произошли чудесные перемены. Сра-
зу его нос стал синий, как у мертвеца, потом зеленый, как у фокусника, и
наконец красный, как у пьяницы. Так, меняя окраску, пересыпаются стек-
лышки в калейдоскопе.
Приближалась роковая минута: продавец направлялся к раскрытым окнам
дворца. Он не сомневался, что сейчас влетит в одно из них, точно пушин-
ка.
Так и случилось.
Продавец влетел в окно. И окно оказалось окном дворцовой кухни. Это
было кондитерское отделение.
Сегодня во Дворце Трех Толстяков предполагался парадный завтрак по
случаю удачного подавления вчерашнего мятежа. После завтрака Три Толстя-
ка, весь Государственный совет, свита и почтенные гости собирались ехать
на Площадь Суда.
Друзья мои, попасть в дворцовую кондитерскую - дело очень заманчивое.
Толстяки знали толк в яствах. К тому же и случай был исключительный. Па-
радный завтрак! Можете себе представить, какую интересную работу делали
сегодня дворцовые повара и кондитеры.
Влетая в кондитерскую, продавец почувствовал в одно и то же время
ужас и восторг. Так, вероятно, ужасается и восторгается оса, летящая на
торт, выставленный на окне беззаботной хозяйкой.
Он летел одну минуту, он ничего не успел разглядеть как следует.
Сперва ему показалось, что он попал в какой-то удивительный птичник, где
возились, с пением и свистом, шипя и треща, разноцветные драгоценные
птицы южных стран.
А в следующее мгновение он подумал, что это не птичник, а фруктовая
лавка, полная тропических плодов, раздавленных, сочащихся, залитых
собственным соком. Сладкое головокружительное благоухание ударило ему в
нос; жар и духота сперли ему горло.
Тут уже все смешалось: и удивительный птичник, и фруктовая лавка.
Продавец со всего размаху сел во что-то мягкое и теплое. Шаров он не
выпускал - он крепко держал веревочку. Шары неподвижно остановились у
него над головой.
Он зажмурил глаза и решил их не раскрывать - ни за что в жизни.
"Теперь я понимаю все, - подумал он: - это не птичник и не фруктовая
лавка. Это кондитерская. А я сижу в торте!"
Так оно и было.
Он сидел в царстве шоколада, апельсинов, гранатов, крема, цукатов,
сахарной пудры и варенья, и сидел на троне, как повелитель пахучего раз-
ноцветного царства. Троном был торт.
Он не раскрывал глаз. Он ожидал невероятного скандала, бури - и был
готов ко всему. Но случилось то, чего он никак не ожидал.
- Торт погиб, - сказал младший кондитер сурово и печально.
Потом наступила тишина. Только лопались пузыри на кипящем шоколаде.
- Что будет? - шептал продавец шаров, задыхаясь от страха и до боли
сжимая веки.
Сердце его прыгало, как копейка в копилке.
- Чепуха! - сказал старший кондитер так же сурово. - В зале съели
второе блюдо. Через двадцать минут нужно подавать торт. Разноцветные ша-
ры и тупая рожа летающего негодяя послужат прекрасным украшением для па-
радного торта. - И, сказав это, кондитер заорал: - Давай крем!!
И действительно дали крем.
Что это было!
Три кондитера и двадцать поварят набросились на продавца с рвением,
достойным похвалы самого толстого из Трех Толстяков. В одну минуту его
облепили со всех сторон. Он сидел с закрытыми глазами, он ничего не ви-
дел, но зрелище было чудовищное. Его залепили сплошь. Голова, круглая
рожа, похожая на чайник, расписанный маргаритками, торчала наружу. Ос-
тальное было покрыто белым кремом, имевшим прелестный розовый оттенок.
Продавец мог показаться чем угодно, но сходство с самим собой он поте-
рял, как потерял свой соломенный башмак.
Поэт мог принять теперь его за лебедя в белоснежном оперении, садов-
ник - за мраморную статую, прачка - за гору мыльной пены, а шалун - за
снежную бабу.
Наверху висели шары. Украшение было из ряда вон выходящее, но, одна-
ко, все вместе составляло довольно интересную картину.
- Так, - сказал главный кондитер тоном художника, любующегося
собственной картиной. И потом голос, так же как и в первый раз, сделался
свирепым, и кондитер заорал: - Цукаты!!
Появились цукаты. Всех сортов, всех видов, всех форм: горьковатые,
ванильные, кисленькие, треугольные, звездочки, круглые, полумесяцы, ро-
зочки.
Поварята работали вовсю. Не успел главный кондитер хлопнуть три раза
в ладоши, как вся куча крема, весь торт оказался утыканным цукатами.
- Готово! - сказал главный кондитер. - Теперь, пожалуй, нужно сунуть
его в печь, чтобы слегка подрумянить.
"В печь! - ужаснулся продавец. - Что? В какую печь? Меня в печь?!"
Тут в кондитерскую вбежал один из слуг.
- Торт! Торт! - закричал он. - Немедленно торт! В зале ждут сладкого.
- Готово! - ответил главный кондитер.
"Ну, слава богу!" - подумал продавец. Теперь он чуточку приоткрыл
глаза.
Шестеро слуг в голубых ливреях подняли огромное блюдо, на котором он
сидел. Его понесли. Уже удаляясь, он слышал, как хохотали над ним пова-
рята.
По широкой лестнице его понесли кверху, в зал. Продавец снова на се-
кунду зажмурился. В зале было шумно и весело. Звучало множество голосов,
гремел смех, слышались аплодисменты. По всем признакам, парадный завтрак
удался на славу.
Продавца, или, вернее, торт, принесли и поставили на стол.
Тогда продавец открыл глаза.
И тут же он увидел Трех Толстяков.
Они были такие толстые, что у продавца раскрылся рот.
"Надо немедленно его закрыть, - сразу же спохватился он. - В моем по-
ложении лучше не подавать признаков жизни".
Но, увы, рот не закрывался. Так продолжалось две минуты. Потом удив-
ление продавца уменьшилось. Сделав усилие, он закрыл рот. Но тогда не-
медленно вытаращились глаза. С большим трудом, закрывая поочередно то
рот, то глаза, он окончательно поборол свое удивление.
Толстяки сидели на главных местах, возвышаясь над остальным общест-
вом.
Они ели больше всех. Один даже начал есть салфетку.
- Вы едите салфетку...
- Неужели? Это я увлекся...
Он оставил салфетку и тут же принялся жевать ухо Третьего Толстяка.
Между прочим, оно имело вид вареника.
Все покатились со смеху.
- Оставим шутки, - сказал Второй Толстяк, поднимая вилку. - Дело при-
нимает серьезный оборот. Принесли торт.
- Ура!
Поднялось общее оживление.
"Что будет? - мучился продавец. - Что будет? Они меня съедят!" В это
время часы пробили два.
- Через час на Площади Суда начнется казнь, - сказал Первый Толстяк.
- Первым, конечно, казнят оружейника Просперо? - спросил кто-то из
почетных гостей.
- Его не будут сегодня казнить, - ответил государственный канцлер.
- Как? Как? Почему?
- Мы пока что сохраняем ему жизнь. Мы хотим узнать от него планы мя-
тежников, имена главных заговорщиков.
- Где же он теперь?
Все общество было очень заинтересовано. Даже забыли о торте.
- Он по-прежнему сидит в железной клетке. Клетка находится здесь, во
дворце, в зверинце наследника Тутти.
- Позовите его...
- Приведите его сюда! - сказал Первый Толстяк. - Пусть наши гости
посмотрят на этого зверя вблизи. Я бы предложил всем пройти в зверинец,
но там рев, писк, вонь... Это гораздо хуже звона бокалов и запаха фрук-
тов...
- Конечно! Конечно! Не стоит идти в зверинец...
- Пусть приведут Просперо сюда. Мы будем есть торт и рассматривать
это чудовище.
"Опять торт! - испугался продавец. - Дался им этот торт... Обжоры!"
- Приведите Просперо, - сказал Первый Толстяк.
Государственный канцлер вышел. Слуги, стоявшие в виде коридора, разд-
винулись и поклонились. Коридор стал вдвое ниже.
Обжоры затихли.
- Он очень страшен, - сказал Второй Толстяк. - Он сильнее всех. Он
сильнее льва. Ненависть прожгла ему глаза. Нет силы смотреть в них.
- У него ужасная голова, - сказал секретарь Государственного совета.
- Она огромна. Она похожа на капитель колонны. У него рыжие волосы. Мож-
но подумать, что его голова объята пламенем.
Теперь, когда зашел разговор об оружейнике Просперо, с обжорами прои-
зошла перемена. Они перестали есть, шутить, шуметь, подобрали животы,
некоторые даже побледнели. Уже многие были недовольны тем, что захотели
его увидеть.
Три Толстяка сделались серьезны и как будто слегка похудели.
Вдруг все замолкли. Наступила полная тишина. Каждый из Толстяков сде-
лал такое движение, как будто хотел спрятаться за другого.
В зал ввели оружейника Просперо.
Впереди шел государственный канцлер. По сторонам - гвардейцы. Они
вошли, не сняв своих черных клеенчатых шляп, держа наголо сабли. Звенела
цепь. Руки оружейника были закованы. Его подвели к столу. Он остановился
в нескольких шагах от Толстяков. Оружейник Просперо стоял, опустив голо-
ву. Пленник был бледен. Кровь запеклась у него на лбу и на висках, под
спутанными рыжими волосами.
Он поднял голову и посмотрел на Толстяков. Все сидевшие вблизи отшат-
нулись.
- Зачем вы его привели? - раздался крик одного из гостей. Это был са-
мый богатый мельник страны. - Я его боюсь!
И мельник упал в обморок, носом прямо в кисель. Некоторые гости бро-
сились к выходам. Тут уж было не до торта.
- Что вам от меня нужно? - спросил оружейник.
Первый Толстяк набрался духу.
- Мы хотели посмотреть на тебя, - сказал он. - А тебе разве не инте-
ресно увидеть тех, в чьих руках ты находишься?
- Мне противно вас видеть.
- Скоро мы тебе отрубим голову. Таким образом мы поможем тебе не ви-
деть нас.
- Я не боюсь. Моя голова - одна. У народа сотни тысяч голов. Вы их не
отрубите.
- Сегодня на Площади Суда - казнь. Там палачи расправятся с твоими
товарищами.
Обжоры слегка усмехнулись. Мельник пришел в себя и даже слизал ки-
сельные розы со своих щек.
- Ваш мозг заплыл жиром, - говорил Просперо. - Вы ничего не видите
дальше своего брюха!..
- Скажите пожалуйста! - обиделся Второй Толстяк. - А что же мы должны
видеть?
- Спросите ваших министров. Они знают о том, что делается в стране.
Государственный канцлер неопределенно крякнул. Министры забарабанили
пальцами по тарелкам.
- Спросите их, - продолжал Просперо, - они вам расскажут...
Он остановился. Все насторожились.
- Они вам расскажут о том, что крестьяне, у которых вы отнимаете
хлеб, добытый тяжелым трудом, поднимаются против помещиков. Они сжигают
их дворцы, они выгоняют их со своей земли. Рудокопы не хотят добывать
уголь для того, чтобы вы завладели им. Рабочие ломают машины, чтобы не
работать ради вашего обогащения. Матросы выбрасывают ваши грузы в море.
Солдаты отказываются служить вам. Ученые, чиновники, судьи, актеры пере-
ходят на сторону народа. Все, кто раньше работал на вас и получал за это
гроши, в то время как вы жирели, все несчастные, обездоленные, голодные,
исхудалые, сироты, калеки, нищие, - все идут войной против вас, против
жирных, богатых, заменивших сердце камнем...
- Мне кажется, что он говорит лишнее, - вмешался государственный
канцлер.
Но Просперо говорил дальше:
- Пятнадцать лет я учил народ ненавидеть вас и вашу власть. О, как
давно мы собираем силы! Теперь пришел ваш последний час...
- Довольно! - пискнул Третий Толстяк.
- Нужно его посадить обратно в клетку, - предложил Второй.
А Первый сказал:
