- Не трогайте нас! Мы не будем больше принуждать вас работать на
нас...
Но народ им не верил, потому что богачи уже не раз обманывали бедня-
ков и рабочих.
Солнце стояла высоко над городом. Синело чистое небо. Можно было по-
думать, что празднуют большой, небывалый праздник.
Все было в руках народа: арсеналы, казармы, дворцы, хлебные склады,
магазины. Везде стояли караулы гвардейцев с красными кокардами на шля-
пах.
На перекрестках развевались алые флаги с надписями:
ВСЕ, ЧТО СДЕЛАНО РУКАМИ БЕДНЯКОВ, ПРИНАДЛЕЖИТ БЕДНЯКАМ. ДА ЗДРАВСТВУ-
ЕТ НАРОД! ДОЛОЙ ЛЕНТЯЕВ И ОБЖОР!
Но что стало с Тремя Толстяками?
Их повели в главный зал дворца, чтобы показать народу. Рабочие в се-
рых куртках с зелеными обшлагами, держа наперевес ружья, составляли кон-
вой. Зал сверкал тысячами солнечных пятен. Сколько здесь было людей! Но
как отличалось это собрание от того, перед которым пела маленькая Суок в
день своего знакомства с наследником Тутти!
Здесь были все те зрители, которые рукоплескали ей на площадях и рын-
ках. Но теперь их лица казались веселыми и счастливыми. Люди теснились,
лезли друг другу на спины, смеялись, шутили. Некоторые плакали от
счастья.
Никогда таких гостей не видели парадные залы дворца. И никогда еще
так ярко не освещало их солнце.
- Тес!
- Тише!
- Тише!
На вершине лестницы появилась процессия пленников. Три Толстяка смот-
рели в землю. Впереди шел Просперо, с ним Тибул.
Колонны зашатались от восторженных криков, а Три Толстяка оглохли. Их
свели по лестнице, чтобы народ их увидел ближе и убедился, что эти
страшные Толстяки у него в плену.
- Вот... - сказал Просперо, стоя у колонны. Он был ростом почти в по-
ловину этой огромной колонны: его рыжая голова горела нестерпимым пламе-
нем в солнечном сиянии. - Вот, - сказал он, - вот Три Толстяка. Они да-
вили бедный народ. Они заставляли нас работать до кровавого пота и отни-
мали у нас все. Видите, как они разжирели! Мы победили их. Теперь мы бу-
дем работать сами для себя, мы все будем равны. У нас не будет ни бога-
чей, ни лентяев, ни обжор. Тогда нам будет хорошо, мы все будем сыты и
богаты. Если нам станет плохо, то мы будем знать, что нет никого, кто
жиреет в то время, когда мы голодны...
- Ура! Ура! - неслись крики.
Три Толстяка сопели.
- Сегодня день нашей победы. Смотрите, как сияет солнце! Слушайте,
как поют птицы! Слушайте, как пахнут цветы. Запомните этот день, запом-
ните этот час!
И когда прозвучало слово "час", все головы повернулись туда, где были
часы.
Они висели между двумя колоннами, в глубокой нише. Это был огромный
ящик из дуба, с резными и эмалевыми украшениями. Посередине темнел диск
с цифрами.
"Который час?" - подумал каждый. И вдруг (это уже последнее "вдруг" в
нашем романе)...
Вдруг дубовая дверь ящика раскрылась. Никакого механизма внутри не
оказалось, вся часовая машина была выломана. И вместо медных кругов и
пружин в этом шкафчике сидела розовая, сверкающая и сияющая Суок.
- Суок! - вздохнул зал.
- Суок! - завопили дети.
- Суок! Суок! Суок! - загремели рукоплескания.
Голубоглазый гвардеец вынул девочку из шкафа. Это был тот же самый
голубоглазый гвардеец, который похитил куклу наследника Тутти из картон-
ной коробки учителя танцев Раздватриса. Он привез ее во дворец, он пова-
лил ударом кулака государственного канцлера и гвардейца, который тащил
бедную живую Суок. Он спрятал Суок в часовой шкаф и подменил ее мертвой,
изорванной куклой. Помните, как в Зале Суда он тряс это чучело за плечи
и как он отдал его на растерзание зверей?
Девочку передавали из рук в руки. Люди, которые называли ее лучшей
танцовщицей в мире, которые бросали ей на коврик последние монеты, при-
нимали ее в объятия, шептали: "Суок!", целовали, тискали на своей груди.
Там, под грубыми, рваными куртками, покрытыми сажей и дегтем, бились
исстрадавшиеся, большие, полные нежности сердца.
Она смеялась, трепала их спутанные волосы, вытирала маленькими руками
свежую кровь с их лиц, тормошила детей и строила им рожи, плакала и ле-
петала что-то неразборчивое.
- Дайте ее сюда, - сказал оружейник Просперо дрогнувшим голосом; мно-
гим показалось, что в глазах его блеснули слезы. - Это моя спасительни-
ца!
- Сюда! Сюда! - кричал Тибул, размахивая зеленым плащом, как огромным
листом лопуха. - Это мой маленький дружок. Иди суда, Суок.
А издали спешил, пробиваясь сквозь толпу, маленький улыбающийся док-
тор Гаспар...
Трех Толстяков загнали в ту самую клетку, в которой сидел оружейник
Просперо. ЭПИЛОГ
Спустя год был шумный и веселый праздник. Народ справлял первую го-
довщину освобождения из-под власти Трех Толстяков.
На Площади Звезды был устроен спектакль для детей. На афишах красова-
лись надписи: СУОК! СУОК! СУОК!
Тысячи детей ожидали появления любимой актрисы. И в этот праздничный
день она представляла не одна: маленький мальчик, слегка похожий на нее,
только с золотыми волосами, вышел вместе с ней на эстраду.
Это был ее брат. А прежде он был наследником Тутти.
Город шумел, трещали флаги, мокрые розы сыпались из мисок цветочниц,
прыгали лошади, разукрашенные разноцветными перьями, крутились карусели,
а на Площади Звезды маленькие зрители, замирая, следили за представлени-
ем.
Потом Суок и Тутти были засыпаны цветами. Дети окружили их.
Суок вынула маленькую дощечку из кармана своего нового платья и
кое-что прочла детям.
Наши читатели помнят эту дощечку. В одну страшную ночь умирающий та-
инственный человек, похожий на волка, передал ей дощечку из печальной
клетки в зверинце.
Вот что было написано на ней:
"Вас было двое: сестра и брат - Суок и Тутти.
Когда вам исполнилось по четыре года, вас похитили из родного дома
гвардейцы Трех Толстяков. Я - Туб, ученый. Меня привезли во дворец. Мне
показали маленькую Суок и Тутти. Три Толстяка сказали так: "Вот видишь
девочку? Сделай куклу, которая не отличалась бы от этой девочки". Я не
знал, для чего это было нужно. Я сделал такую куклу. Я был большим уче-
ным. Кукла должна была расти, как живая девочка. Суок исполнится пять
лет, и кукле тоже. Суок станет взрослой, хорошенькой и печальной девоч-
кой, и кукла станет такой же. Я сделал эту куклу. Тогда вас разлучили.
Тутти остался во дворце с куклой, а Суок отдали бродячему цирку в обмен
на попугая редкой породы, с длинной красной бородой. Три Толстяка прика-
зали мне: "Вынь сердце мальчика и сделай для него железное сердце". Я
отказался. Я сказал, что нельзя лишать человека его человеческого серд-
ца. Что никакое сердце - ни железное, ни ледяное, ни золотое - не может
быть дано человеку вместо простого, настоящего человеческого сердца. Ме-
ня посадили в клетку, и с тех пор мальчику начали внушать, что сердце у
него железное. Он должен был верить этому и быть жестоким и суровым. Я
просидел среди зверей восемь лет. Я оброс шерстью, и зубы мои стали
длинными и желтыми, но я не забыл вас. Я прошу у вас прощения. Мы все
были обездолены Тремя Толстяками, угнетены богачами и жадными обжорами.
Прости меня, Тутти, - что на языке обездоленных значит: "Разлученный".
Прости меня, Суок, - что значит: "Вся жизнь"...".
