затылок холодеет!
Лошади шли ходко, нимало не заботясь печалями несчастного Игнатия,
впереди маячили спины того самого бешеного шляхтича, чью беременную жену
выкрала шайка какого-то Мардулы, и чернявой женщины, сказавшейся
привратнику сестрой настоятеля. В седле новоявленная сестра сидела плотно,
не по-женски, и пан Михал - Игнатий наконец вспомнил имя шляхтича - время
от времени одобрительно на нее косился, подкручивая вислый ус. По обочине,
между возком и верховыми, бодро бежал здоровенный одноухий пес, которого
квестарь Игнатий перед отъездом попытался было погладить и понял, что это
не собака, а черт в шкуре. Самым последним, отстав от возка и понурив
голову, ехал раненый гайдук пана Михала. Колено его распухло, ходить
пешком он мог только ковыляя, но упрямству гайдука не было предела -
вернуться в Виснич он наотрез отказался, и по глазам раненого ясно
читалось, что поползет он за хозяином своим хоть в Шафляры, хоть на край
света, чтобы жизнью или смертью искупить вину, и - мало ли! - при случае
зубами перегрызть глотку проклятому Мардуле-разбойнику.
К полудню миновав памятную Марте Жабью Стругу и выехав на дорогу,
ведущую к Нижним Татрам, возок аббата был едва не опрокинут - навстречу,
подняв тучу пыли, неслась телега, запряженная гнедой кобылкой, обезумевшей
от криков и подхлестываний хозяина. Марта и Михал, рванув поводья,
брызнули в разные стороны; квестарь Игнатий еле-еле успел принять к краю
дороги, разминувшись с телегой на какую-то пядь, кобыла резко свернула в
сторону, и телега прочно засела правыми колесами в рыхлом песке обочины.
- Рехнулся?! - конь воеводы Райцежа уже гарцевал у накренившейся
телеги, а сам пан Михал, багровея лицом, готов был разорвать на части
сумасшедшего возчика. - Смерти ищешь, сучья кость?! Отвечай!
- В обитель... - бормотал свалившийся с телеги старичок, часто-часто
кланяясь и всплескивая пергаментными ручками. - Матка бозка, спаси
грешного! В обитель спешил, ясновельможный пан, к святым
отцам-бенедиктинцам... Сожгут ведь, как есть сожгут, по ветру пеплом
пустят!.. Неужто я не понимаю - я все понимаю! Да они ведь не слушают,
бугаецкий войт каленым железом судить хочет, а кто ж такую страсть
стерпит-то... ах, матка бозка, спаси-помилуй!..
Марта узнала старика. Это был тот самый мельник, что подвозил ее до
колодца.
- Кого сожгут, дедушка? - спросила она, спешиваясь. - Да погоди ты,
Михал, тебе б только рубить... Зачем в обитель спешишь, мельник? В твои-то
годы попусту телеги по дорогам вскачь не гоняют...
Прозрачный, как весеннее небо, взгляд старика стал более-менее
осмысленным, сам мельник задышал ровнее и ухватился за край телеги -
видно, ноги отказались держать изношенное тело.
- А-а, дочка... Бог тебя послал, не иначе! Братана моего жгут,
младшенького, говорят - колдун, нечистику продался... Может, слыхала? -
Стах, тоже мукомол, как я! Бугаецкий войт с сухосадским столковались,
народишко подбили, а народишко у нас добра не помнит, ему что мельник, то
и колдун! Семь десятков лет на одном месте - и все ладно, а на семьдесят
первом загомонили: и коровы в Бугайцах плохо доятся, и девка малая прошлый
год на речке около мельницы утопла, а тело не нашли, и волки обнаглели,
среди бела дня скотину таскают, вчера опять же змея в небе видели, кружил
на закате над мельницей... не иначе, Харнась-бездельник и видел, когда из
корчмы домой полз! Дочка, родная, ты конная - скачи в обитель, умоли кого
из святых отцов в Бугайцы ехать! Пусть святым судом судят, праведники,
пусть не дадут пропасть невинной душе...
Выбравшись из возка, аббат Ян подошел к взволнованному мельнику.
Старик подслеповато сощурился, потом, признав тынецкого настоятеля, пал
тому в ноги и в третий раз принялся пересказывать трагическую историю
своего брата, обвиненного в колдовстве и связи с Сатаной. Короткими и
точными вопросами аббат не давал мельнику уходить в сторону от главных
событий - иначе пришлось бы выслушать все жизнеописание Бугайцев от
гулящей бабки нынешнего войта до вечно пьяного Харнася-бездельника - и
наконец повернулся к Марте и Михалу.
- Это тебе не Вена, - развел он руками, глядя на закусившую губу
Марту. - Забыла, небось, как оно в наших-то местах? Вижу, забыла... Михал,
вы езжайте лесом, напрямик, там дорога торная, не то что верхом - на
карете шестерней проехать можно. А я в эти Бугайцы заверну... спалят ведь
деда и не перекрестятся!
- Спалят, - личико мельника сморщилось, как печеное яблоко, и из глаз
потекли редкие старческие слезы, - ой, спалят...
- Так, может, вместе поедем? - заикнулся было воевода Райцеж, но
аббат Ян отрицательно покачал головой.
- Не надо, Михалек. Ни к чему. Я - священник, меня они послушают, а
ты у нас горячий, явишься в Бугайцы с гайдуком да Мартой, влезешь поперек,
станешь палашом махать, а мужики в топоры... Здесь не Вена, но и не твой
Виснич, где холопы спину выпрямлять разучились! Опять же, если ты нужен
Мардуле-разбойнику - в здешних селах эхо гулкое, завтра же Мардуле
донесут, где ты да что ты!.. Короче, езжайте лесом, к вечеру доберетесь до
корчмы Габершляга - там и заночуете. Ждите меня в корчме до завтрашнего
полудня. Думаю, успею... ну что, брат Игнатий - in nomine Patris et Filii
et Spiritus Sancti! [Во имя отца и сына и святого духа (лат.)]
- Amen [Аминь (лат.)], - поспешно отозвался квестарь, спрыгивая на
землю.
...Когда тележные колеса совместными усилиями Михала и квестаря
Игнатия были извлечены из песка, ободренный присутствием аббата Яна
мельник взгромоздился на передок, причмокнул на кобылу - и телега ни шатко
ни валко покатилась в обратном направлении.
Следом за ней ехал возок настоятеля тынецкого монастыря, аббата Яна
Ивонича.
Марта и Михал переглянулись и свернули в лес. Дорога к корчме
Габершляга была воеводе Райцежу неплохо известна, беспокоиться за Яна пан
Михал не видел особых причин - тронуть духовную особу, да еще столь
славную в здешних местах, не осмелился бы никто - но Михал то и дело ловил
себя на том, что оборачивается и пристально вглядывается в чащу по обе
стороны дороги, словно надеясь что-то высмотреть в путанице стволов и
кустарника.
Что-то очень важное.
Одноухий Джош, сам того не замечая, жался к всадникам и нервно нюхал
воздух.
Пахло бедой.
Телега мельника ехала теперь впереди аббатского возка, как и положено
телеге - неторопливо, со скрипом переваливаясь на ухабах с боку на бок.
Узкая дорога, как-то незаметно свернувшая в лес и напрочь заблудившаяся в
нем, петляла, раздваивалась, растраивалась, несколько раз мельник
сворачивал то вправо, то влево, и квестарь Игнатий вскоре с тревогой
обнаружил, что не помнит пути назад. А значит, случись что с дедом -
плутать им с отцом-настоятелем по окрестным чащобам если не до скончания
века, то уж пару дней наверняка!
Разумеется, ничего страшного тут не было: вот доползут они до этих
самых треклятых Бугайцев, разберется отец Ян, что там натворил брат
мельника (небось, такой же вредный старый хрыч; и пусть бы жгли -
наверняка есть за что!), а от Бугайцев войт или еще кто укажет, куда
ехать...
Так-то оно так, но на душе у квестаря все равно скребли кошки. Тем
паче, что в своих странствиях исходил он не только окрестности Тыньца, но
и все Ополье с Косцельцом вдоль и поперек, а посему незнакомая дорога была
для него чем-то странным и подозрительным, вроде целомудренной вдовушки. И
когда впереди вместо ожидаемых Бугайцев показалась совершенно незнакомая
мельница с прилепившимися к ней ветхими сараюшками, амбарами и еще
какими-то строениями, квестарь Игнатий не выдержал.
- Эй, мельник, а где ж твои Бугайцы? Куда это ты нас затащил, борода?
Аббат Ян неодобрительно покосился на своего возничего, но промолчал.
- На мельницу мою, - нимало не смутившись, обернулся старик и
расплылся в детской улыбочке. - Дорога-то на Бугайцы аккурат через мою
мельницу и бежит. А если ты, святой отец, здешние тропки лучше меня знаешь
- езжай вперед и веди, аки пастырь...
Брат Игнатий не нашелся, что ответить, - но когда старик, доехав до
своей хаты, прятавшейся позади мельницы, остановил телегу, напрочь
перегородив ею дорогу, подозрения квестаря проснулись с новой силой.
Однако задать вполне законный вопрос обнаглевшему мельнику ему не дал
аббат Ян.
Отец-настоятель на удивление резво соскочил с возка и в два шага
оказался рядом с дедом.
- Что все это значит, старик? - жестко спросил он. - Или ты обмануть
меня решил? Где твой брат, где Бугайцы?
- Не только решил, но и обманул, отец мой, - не моргнув глазом,
признался мельник. - Бугайцы, понятное дело, на месте, где им и положено,
а брат мой помер от лихоманки еще позапрошлой зимой, так что палить его
нет никакой надобности.
- Ах ты!.. - задохнулся от негодования брат Игнатий, но ругаться
срамными словами в присутствии аббата не решился. - Да ты хоть понимаешь,
с кем говоришь? Святого отца обмануть, - и меня тоже, между прочим,
человека Божьего! - да тебе Господь такое вовек не простит! Гореть тебе в
аду, пень старый, раскаленные сковородки языком брехливым лизать...
- Угомонись, брат Игнатий, - отец Ян произнес это негромко, но так,
что толстый квестарь поперхнулся и мигом умолк.
- Может, и так, - согласился тем временем мельник, почесывая
клочковатую седую бороденку, - может, и гореть мне в огне адовом... на все
воля Божья.
- О том не тебе судить, - оборвал словоохотливого старика аббат Ян, -
и даже не мне. А теперь говори: зачем я тебе нужен? Раз обманом привел
меня сюда - значит, есть повод. Говори!
- Значит, есть, - охотно подтвердил мельник. - Стахом меня зовут,
святой отец. Стах Топор, из Гаркловских Топоров. Слыхали аль нет?
- Точно, что Топор, - проворчал с возка брат Игнатий, но ни аббат, ни
мельник не обратили на него внимания.
- А разговор у нас долгий будет - так что давайте-ка лучше, святой
отец, в хату пойдем, на лавку сядем, а квестарь ваш пускай покамест
лошадей распряжет.
- Нет у меня времени, мельник Стах, с тобой на лавках рассиживаться!
- отрезал аббат, и квестарь согласно закивал с возка, всем своим видом
показывая, что полностью поддерживает отца-настоятеля. - Разворачивай,
брат Игнатий, поехали отсюда!
Брат Игнатий с превеликой охотой принялся выполнять указание аббата,
и хотя развернуться на узкой дороге было не так-то просто, в конце концов
это ему удалось.
- Нету, так нету, - как-то уж слишком легко согласился старый Топор.
- Езжайте, святой отец. У меня-то времени много...
И, не оглядываясь, ушел в хату.
Когда, изрядно поплутав по разбегавшимся в разные стороны лесным
тропкам, аббатский возок в третий раз вывернул все к той же мельнице -
брат Игнатий не выдержал-таки и крепко выругался, и отец-настоятель ничего
на это не сказал. Зато сказал квестарь; много чего сказал - а под конец
своей длинной и заметно мирской речи обернулся к аббату и, понизив голос,
заключил:
- Колдовство это, отец-настоятель, как есть колдовство! И мельник
этот - колдун проклятый, душу Нечистому продал! Вот и водит нас теперь,
как окуня на крючке!
- Колдовство, говоришь? - спокойно переспросил аббат. - Ну что ж,
может, и так...
Покинув возок и воздев перед собой правую руку, в которой оказалось
небольшое распятие из полированного дерева, отец Ян неторопливо направился
к хате, читая на ходу молитву.
Дверь отворилась, и появившийся на пороге Стах Топор стал с
