волчком, брызжа сталью во все стороны, и, улучив момент, снова прилип
спиной к дереву.
Волки кружили около смертельно опасного человека, но близко не
подходили.
Одна из них, узкомордая волчица, отбежала в сторонку, припала к телу
мертвого гайдука и, урча, принялась лакать еще горячую кровь из
разорванной жилы между шеей и плечом. Остановилась, покосилась на
остальных и снова заработала языком.
Молодая еще, тощая, - лопатки горбом...
Сперва Михал не сообразил, что произошло. Вроде бы хрустнула ветка,
но хрустнула слишком громко, слишком отрывисто, сизое облачко дыма
выползло из зарослей карликового можжевельника, и тощая волчица вскрикнула
почти по-человечески, высоко подпрыгнув и упав на труп гайдука. Морда
зверя смотрела прямо на Райцежа, и в стекленеющих глазах волчицы медленно
остывало удовольствие от вкуса свежей крови.
"Счастливая смерть", - отчего-то мелькнуло в голове воеводы.
Следующий выстрел уложил наповал второго волка, остальные
засуетились, заметались по дороге - и вскоре исчезли в лесу.
Михал устало опустил палаш и смотрел, как из кустов, негромко
переговариваясь, выходят люди. Человек десять, одеты добротно и ярко, как
одеваются свитские какого-нибудь магната; идущий впереди усач смеется и
неторопливо засовывает за расшитый золотой нитью кушак дымящийся пистоль.
Нет.
Не засунул.
Передумал, в руках вертит.
- Вовремя вы, - пробормотал Райцеж, когда человек с пистолем
приблизился к нему. - Еще б немного...
- Это точно, - весело согласился тот и, подождав, пока Райцеж спрячет
палаш в ножны, ударил воеводу рукоятью пистоля под ухо.
5
- Совсем без ума баба, - бормотал себе под нос шедший впереди Седой,
тщательно выбирая тропу, чтобы почти слепая в ночном лесу Марта снова не
повредила больную ногу. Джош шуршал где-то рядом, изредка раздраженно
порыкивая. Лучи молодого месяца косыми лезвиями кромсали чащу, разбегаясь
перед глазами в разные стороны, мороча, мельтеша, играя в прятки - и
временами Марте казалось, что уж лучше бы было совсем темно. В этом зыбкой
мгле любая коряга притворялась живой, и бросались под ноги ложные рытвины,
на поверку оказывавшиеся просто тенями, а настоящие кочки и ямы зачастую
терялись в причудливой игре лукавых бликов - и Марта, несмотря на все
старания Седого, частенько спотыкалась, шипя от боли.
Обманщик-лес загадочно поскрипывал вокруг, где-то совсем рядом
истошно верещала неизвестная Марте ночная птица (или не птица?), над
головой мелькали неясные силуэты, хлопая кожистыми крыльями - и Марта
совсем отчаялась выяснить, что же это: шутки игривого месяца, летучие
мыши, совы, качающиеся ветки или нечто совсем уж непонятное и жуткое?
"Нежить, нечисть..." - упрямо лезло в голову, заставляя сердце биться
чаще.
- Пришли, - Седой внезапно остановился, и через мгновение Марта
поняла, что они действительно пришли: впереди была та самая дорога, где на
них напали волки.
- Это не здесь, - шепотом сказала женщина после того, как огляделась
по сторонам. - Мне кажется...
- Кажется ей, - все так же хмуро бросил Седой, не оборачиваясь. - Нам
еще треть стаи [стая - мера длины, чуть больше одного километра] топать,
только с твоей ногой по бурелому шастать несподручно!
Он был прав. Шагать по ровной укатанной дороге действительно
оказалось гораздо проще. Наконец Седой снова остановился, по одному ему
ведомым признакам определив место разыгравшейся недавно трагедии. Что-то
темнело по левую руку у обочины - Марта скорее догадалась, чем увидела,
что это труп одной из лошадей. А вон и другой... третий...
Седой нагнулся, шумно принюхался - потом, все так же согнувшись в три
погибели и чуть ли не припадая носом к земле, заходил туда-сюда,
всматриваясь, вынюхивая, неразборчиво бормоча. Джош кружил рядом,
занимаясь тем же, что и вовкулак.
Сама Марта стояла недвижно, понимая свою бесполезность.
...Убедить сына мельника загасить костер и отправиться посреди ночи к
пустынной дороге оказалось делом нелегким, но Марта была непреклонна. Она
должна была знать, что случилось с Михалом. Но Седого абсолютно не
интересовала судьба воеводы Райцежа; его вообще, похоже, не интересовала
ничья судьба, включая собственную. Единственное, чего Седой хотел:
дождаться утра, вывести Марту к корчме Габершляга и больше никогда ее не
видеть. Уговоры и просьбы не помогали. В конце концов Марта решительно
встала и, кликнув Джоша, заковыляла в темноту, - к дороге Молчальник ее
вывел бы наверняка, уж на это его нюха хватило бы, и Седой это знал. После
такой выходки Гаркловскому вовкулаку ничего не оставалось, как прикрикнуть
на дуру-бабу, чтоб подождала, наскоро забросать костер землей и возглавить
этот странный поход. Напоследок Седой демонстративно помочился на
пепелище, даже не попросив Марту отвернуться. Глупая выходка; нет, не
глупая - волчья. Ох и баба... Не для того Седой ее спасал, чтоб по пути
эту женщину снова встретили волки, а то и кто-нибудь похуже: уж Седому-то
было известно лучше всякого, что волки - далеко не самое страшное, что
водится в здешнем лесу!..
- Жив твой воевода, - Седой стоял рядом, вертя в руках какой-то
подобранный им предмет, и в свете месяца тускло блеснула сталь. -
Наследили тут... молочный кутенок разберется! Узнаешь клинок?
Марта наконец разглядела, что показывает ей сын мельника.
- Вроде бы Михала, - неуверенно проговорила она, беря у Седого
оброненную дагу и прикладывая к щеке холодную чашку гарды. - Точно не
скажу, но если так, - Михалек по своей воле оружие никогда не бросил бы!
- Вот и я похоже мыслю. Увезли воеводу. И не по доброй воле. Потому и
не подобрал железяку-то... Волков кого побили, кого прогнали, а его,
видать, связали и увезли.
- Живого?! - Марта вся подалась вперед, и Седой даже отпрянул от
неожиданности, оторопело щелкнув зубами.
- Живого, живого! На кой ляд им мертвый?
- Куда... куда они поехали?! - Марта чуть не схватила своего
спасителя за грудки, но сдержалась.
- Туда, - махнул рукой вовкулак. - В корчму Габершляга. Куда им еще
ехать на ночь глядя?!
- А кто это был? Разбойники? - внезапно пришло на ум Марте.
- Вряд ли, - с сомнением протянул Седой. - Многовато их для
разбойничков! Человек десять, не меньше. И сапоги на всех панские, на
доброй подошве, с подковками... по следам видно. Нет, не разбойники это.
- Тогда кто?
- Не знаю! - озлился сын мельника. - Вот ведь пристала, что твой
репей - кто, куда... Не знаю я! У отца моего поди спроси - может, и
скажет...
- И спрошу, - нимало не смутилась Марта. - До мельницы вашей отсюда
далеко?
- До мельницы-то рукой подать, только ходу тебе туда нет! Не для того
я тебя у отцовых волков отбивал, чтобы ты сама на сатанинский базар
товаром явилась! Провожу до корчмы - и чтоб духу твоего завтра тут не
было!
- Спасибо тебе, Седой, - тихо сказала Марта, коснувшись кончиками
пальцев небритой щеки вовкулака. - Спасибо. А мельницы вашей мне любым
боком не миновать. Брат мой там, Яносик... настоятель тынецкий. Думаешь,
его твой отец после всего живым выпустит?
Седой не отвечал, уставясь в землю.
- Молчишь? Правильно делаешь. Сам знаешь: нельзя Стаху Топору теперь
аббата Яна живым отпустить - на другой же день стражники с монахами к вам
на мельницу заявятся. А ведь ему не Ян нужен - ему я нужна. Значит, из-за
меня все вышло. Вот ты сам - не хочешь ведь за чужими спинами прятаться,
потому и меня у волков отбил! И я не хочу. Брат он мне, аббат Ян! Понял?
Не дам я твоему отцу Яносика из-за дуры-Марты жизни лишать! Не дам! Что
хочешь делай - бей, гони, не пускай - все равно приду! Из-за меня каша
заварилась, мне и расхлебывать!
И Седой понял, что женщина эта все равно поступит так, как сочтет
нужным. Значит, зря он несся через лес, спешил, боясь опоздать, зря
схватился насмерть с Рваным, вожаком волчьей стаи - все зря.
Или не зря?
- Джош, а ты беги в корчму, выручай Михала! Я знаю, ты что-нибудь
придумаешь! - Марта сама не верила в то, что говорит, но другого выхода у
нее не было. Она должна попытаться спасти Яна - но бросить Михала в беде
она тоже не могла. Значит, оставался Джош. Четвероногий вор, плут и
мошенник - может быть, у него действительно получится?
- Ну что же ты, Джош! - прикрикнула она на замявшегося было пса. - А
потом оба идите на мельницу. Дорогу по нашему следу найдешь?
"Найду", - обреченно кивнул Джош, который тоже понял, что Марту не
отговорить ни ему, ни оборотню, да и вообще никому на этом или на том
свете.
У всех троих на душе было так тоскливо, что хотелось завыть на месяц,
холодно прищурившийся сквозь рваную вязь черных ветвей.
Отбежав подальше, Джош так и сделал.
Ицка Габершляга, корчмаря из корчмарей, за дело прозванного Рыжим
Базлаем, совершенно не вдохновляла участь собрата по ремеслу Иошки Мозеля.
Из-за какой-то поганой кошки, которой стукнуло в дурную голову вцепиться в
рожу... проше пана, в личико князю Лентовскому, лишиться верного куска
хлеба на старости лет?! Пусть мои враги этого не дождутся!
Зная Габершляга, можно было поверить: не дождутся.
Первым делом Рыжий Базлай истребил в своей корчме всю опасную
живность, включая рыжих, как он сам, и таких же нахальных тараканов.
Последнее оказалось самым трудным, на грани невозможного, но Ицко это
сделал - и не спрашивайте, как! Он и сам не очень-то хорошо понимал - как.
Сделал и сделал.
Затем Габершляг созвал все свое многочисленное семейство на совет и
полдня втолковывал им, как себя следует вести в тысяча ста тридцати восьми
крайних случаях, которые могла вообразить умная голова Рыжего Базлая.
Семейство кивало и делало выводы.
Выводы понадобились очень скоро. Ведь если к тебе в корчму на ночь
глядя вваливается десяток шумных вооруженных господ, под самую завязку
преисполненных шляхетского гонора, а ты только что своими глазами видел,
как один из них волок за конем связанного человека, совершенно не похожего
на беглого хлопа - ну где вы видели хлопа в камзоле и рваных рейтузах?!
Короче, ссориться с такими гостями будет кто угодно, но только не Рыжий
Базлай.
Это вам не бешеными кошками рожи полоскать...
Пива? - сколько угодно, темного, светлого, со сметаной, с корицей и
тмином; водочки? - панской на апельсиновых корках, зусмановки с отваром
лаврового листа, травничка душистого, мятной для прохлаждения души; а уж о
закуске не извольте беспокоиться!
Всего и побольше!
Незаметно мигнув младшей дочке, понятливой умнице, Габершляг вскоре
наблюдал, как и неподалеку от брошенного в угол пленника сама собой
образовалась миска тушеной капусты вперемешку с рубленой индюшатиной. А
поскольку руки у несчастного были связаны сзади, то Габершлягова дочь,
пробегая мимо, всякий раз незаметно отправляла пленнику в рот полную
ложку, не забывая подносить иногда и кружечку с вином.
Предусмотрительность корчмаря не имела границ: заметит вельможное
панство, браниться станет - всегда можно сослаться на угодное Богу
милосердие и сострадание, ну а сойдет с рук - всякое может статься, завтра
этот пленник заедет в корчму с полусотней пахолков за спиной и с
вельможным панством на цепях, сразу и вспомнит гостеприимство Рыжего
Базлая...
Ох, не зря торчит у входа в корчму длинный шест с пучком соломы на
конце - издавна обозначавший приют и веселье для усталых и жаждущих!
