Михала, разглядывающего монастырь. Самый первый из них, пышно разодетый
вельможа, показавшийся Марте смутно знакомым, спрыгнул с коня и
предупредительным жестом распахнул дверцу кареты. Он учтиво поклонился,
переждал короткую заминку и подал руку выходящей из кареты молодой женщине
- жене Михала Беате Райцеж, в девичестве Беате Сокаль. Когда смущенная
Беата оказалась на земле, вельможа отошел на шаг в сторону и еще раз
поклонился, приложив руку к сердцу.
Гайдуки Райцежа замялись, не зная, что делать, поскольку ничего
особенного не происходило, а задевать без нужды вежливого шляхтича в
присутствии четверых его людей им явно не хотелось.
Марта не заметила, когда Михал успел покинуть седло и быстрым шагом
подойти к жене. Только что придворный воевода графа Висничского с коня
глядел на монастырские стены - и вот он уже стоит рядом с Беатой и что-то
ей выговаривает. Марту и аббата Яна удивило поведение Михала: если уж кому
и стоило выговаривать, так это прискакавшему невесть откуда вельможе, чья
учтивость и впрямь граничила с наглостью. Видимо, Беату это тоже удивило,
она попыталась возразить мужу - слов не было слышно, но зато было отлично
видно, как пан Михал грубо сжал плечо жены, силой развернул ее лицом к
монастырю и мотнул головой в сторону ворот.
Подчинившись, Беата двинулась к воротам, опомнившиеся гайдуки поехали
следом, а в окружении вежливого шляхтича громко засмеялись - смех этот
донесся даже до ушей стоящих у окна. Сам вельможа приблизился к пану
Михалу, подбоченился и бросил несколько коротких резких фраз.
Дальше Марта не смотрела. Повинуясь непонятному порыву, она выбежала
из кельи - аббат Ян, не мешкая, последовал за ней - и по лестнице
помчалась вниз. Спустившись во двор, Марта свистнула дремлющего в
холодочке Джоша, обогнула только что вошедшую в монастырский двор Беату
(беременность последней лишь сейчас бросилась Марте в глаза) и выскочила в
распахнутые ворота наружу. Карета по-прежнему стояла неподалеку, сонный
кучер дремал на козлах, забыв выпрячь лошадей, но больше никого рядом с
монастырем не было.
Лишь пыль клубилась по дороге, сворачивая влево и вниз, к берегу
речки Тихой.
Марта быстро пошла вслед за пылью.
Джош трусил рядом, временами поднимая голову и заглядывая женщине в
глаза.
На морде собаки застыло то болезненное выражение, какое иногда бывает
у немых, когда им позарез надо что-нибудь сказать, а мертвый язык еле
ворочается и рождает только звериное ворчание.
Звон оружия был первым, что услышала Марта, выбежав на кручу. Отсюда
насквозь просматривался песчаный плес реки, прямо под Мартой у плакучей
ивы стояли четверо спутников вежливого шляхтича и двое гайдуков Райцежа,
возбужденно переговариваясь. В двадцати шагах от них друг напротив друга
замерли Михал и его противник, минуту назад обменявшиеся первыми ударами.
"Господи, да что ж это такое!" - в отчаяньи подумала Марта. Она
никогда не могла понять, как из-за ерунды, из-за пустяковых мелочей, не
стоящих и ломаного гроша, двое молодых здоровых людей готовы всадить в
грудь один другому полтора локтя холодной стали.
Впрочем, муж ее покровительницы Вильгельм фон Айсендорф также не был
миротворцем, и Марте дважды приходилось видеть поединки барона с очередным
забиякой, случившиеся прямо в поместье Айсендорфов; а сколько раз
щепетильный в вопросах чести барон Вильгельм дрался не в присутствии
компаньонки своей жены?!
Шляхтич неожиданно прыгнул вперед, и кривой клинок его сабли злобно
лязгнул о тяжелый палаш Михала. Полетели искры, шляхтич отскочил, снова
приблизился и попытался достать Райцежа с другой стороны. Михал не
тронулся с места, лишь рука его сдвинулась на пядь левее, и лезвие кривой
сабли вновь наткнулось вместо живой плоти на драгунский палаш.
Удар.
Еще один.
"Он же убьет этого щеголя!" - внезапно поняла Марта, глядя на узкое
лицо Михала, превратившееся в алебастровую маску. Перед ней был не вор, а
воин, не Михалек Ивонич, а воевода Михал Райцеж, и первыми, кто после
Марты сообразили это, были спутники шляхтича. Они загомонили и направились
к дерущимся с явной целью разнять их, но не успели - Михал, до того
недвижно стоявший на месте, коротко шагнул вперед, драгунский палаш
завертел кривую саблю в мгновенном страшном танце и, прорвавшись сквозь
сверкающий заслон, до половины погрузился в живот вежливого шляхтича.
Потом Михал поднял голову, увидел бледную как полотно Марту на круче,
приветливо помахал ей рукой и принялся горстью зернистого песка отчищать
кровь с палаша.
У ног Михала умирал вежливый шляхтич.
Судя по ране, умирать он должен был долго и мучительно.
Когда Марта сверху вниз смотрела на спокойную осанку брата, даже не
повернувшегося к своей жертве, возле которой растерянно хлопотали четверо
спутников - ей подумалось, что Михал сознательно выбрал для этого человека
такую смерть.
Ни минуты не колеблясь.
И Марте стало холодно.
Весь молебен во здравие Беаты Райцеж и за ее благополучное разрешение
от бремени Марта простояла как на иголках. Перед глазами все время
всплывал человек, убитый только потому, что помог выйти Беате из кареты.
Чтобы хоть как-то отвлечься, Марта переводила взгляд с облаченного в
подобающее случаю одеяние аббата Яна на Михала - воевода Райцеж стоял на
коленях рядом с женой, время от времени осеняя себя крестным знамением - и
помимо воли отмечала, что братья столь же разные, сколь и похожие. Монах и
воин, исповедник и убийца... вор и вор. Оба стройные, сухощавые, с тонкими
одухотворенными чертами - и Марта вдруг подумала, что выражение лица
аббата Яна, когда он слушал Мартину исповедь и потом вдохновенно
рассказывал ей про ересь катаров, было во многом подобно выражению лица
Михала, когда последний играл плещущей сталью и вытирал окровавленный
клинок песком.
"А я? - ужаснулась Марта. - Я сама?.."
После молебна она подошла к жене Михала, была представлена Беате и не
отходила от нее до того момента, когда Райцеж посадил жену в карету и
отправил в Тынец в сопровождении приехавших с ним гайдуков. Прощаясь,
Марта не удержалась и наскоро обшарила сознание Беаты. Было трудно
определить на ощупь, что именно попадается под руку, но Марта прошла
слишком хорошую школу, чтобы не путать возможную добычу с мелким хламом,
вечно валяющимся в чужих закромах. Беспокойство по поводу грядущих родов
лежало у молодой женщины на самой поверхности, не имея глубинных корней -
здоровая и крепкая Беата носила беременность без особых сложностей - так
что Марта могла бы легко украсть необоснованное волнение у пани Райцеж, но
делать этого не стала, лишь удивилась: почему Михал до сих пор не облегчил
жизнь любимой жене?
Молебен молебном, а воровство воровством...
Видимо, за это время отец Ян уже успел наскоро пересказать воеводе
историю Марты, потому что Михал после отбытия жены подошел к Марте, и, ни
слова не говоря, обнял сестру и поцеловал в лоб. Одноухий Джош ревниво
зарычал, Михал повернулся к оскалившемуся псу, пристально посмотрел ему в
глаза и еле заметно поклонился.
Джош сел - нет, скорее упал на задние лапы, запрокинул лобастую
голову к небу, выпуклые собачьи глаза влажно блеснули, пес чуть было не
завыл, но не завыл и вихрем вылетел за ворота монастыря.
Марта не стала звать Молчальника.
Понимала - вернется.
Когда начало смеркаться, а Джоша по-прежнему не было, Марта начала
волноваться. Она вышла из монастыря, - привратник был с нею вежлив до
тошноты - побродила туда-сюда по дороге, хотела было пройтись к близкой
опушке леса, но раздумала и двинулась в направлении берега речки Тихой,
где состоялся недавний поединок.
Спустившись с кручи и постояв под плакучей ивой, она негромко позвала
пса, подождала и собралась уходить. Сорвав с ивы тонкий прут, Марта
несколько раз взмахнула им, как саблей, отбросила прут от себя - и
странное волнение заставило ее обернуться.
Там, где упал ивовый прут, танцевала смутная тень.
От реки тянуло зябкой прохладой, разглядеть что-то в подступивших
сумерках было почти невозможно, но Марта до рези в глазах всматривалась в
странно знакомый танец тени, и внезапная догадка обожгла ее хуже пригоршни
углей, взятой из костра.
Перед ней была тень убитого Михалом шляхтича.
Призрак неутомимо, раз за разом повторял движения того страшного
танца, который привел его к гибели, ноги шляхтича однообразно переступали
по песку - вперед, в сторону, вперед, назад, в сторону - руки плели
повторяющуюся вязь, пока не падали сломанными крыльями, заставляя мертвеца
схватиться за живот и мгновенно припасть к сырому вечернему песку... но
тень вставала, и все начиналось сначала.
Возможно, со стороны это выглядело красиво и совсем нестрашно -
вечер, река, изломанная тень и женщина, прижавшаяся к стволу ивы - но
Марта не могла посмотреть на себя со стороны.
Она даже не успела сообразить, когда, в какой неуловимый миг тень
оборвала смертный танец и повернула к ней безглазое пятно лица.
Не слухом, а каким-то чуждым человеку чувством Марта поняла, что
мертвый шляхтич смеется - и вдруг вспомнила, где и когда встречала убитого
Михалом на поединке человека.
В корчме Иошки Мозеля, когда мимоходом коснулась молодого пана,
прихватив в нем горсть всплывшей на поверхность ненависти к родному отцу,
и потом еле успела сбросить это жгучее зелье в корчемную кошку Бырку!
Как звали молодого пана?!
Княжич... княжич Янош Лентовский!
Забыв обо всем, Марта неожиданно для самой себя потянулась к
призраку, как тогда, в корчме, как тянулась множество раз к намеченной
жертве, желая пошарить в невидимых для других карманах; "Не смей!..
никогда не смей воровать у мертвых!.." - эхом отдался в ней звенящий голос
Самуила-бацы, ушедшего навсегда батьки Самуила... не смей...
В такие мгновения Марте всегда казалось, что она протягивает третью,
бесплотную руку, и гибкими пальцами на ощупь выбирает нужное, чтобы потом,
уже присвоив, взяв в себя, рассмотреть и понять: взяла ли она то, что
хотела, или вместо золота попалась все-таки медь, и надо бы повторить
попытку - но сейчас все было не так, как прежде.
Воровские пальцы женщины обожгло ледяной слизью, цепко облепившей
несуществующую руку, холод резво пробежался по предплечью, плюясь
расползающимися во все стороны мурашками, за локтем на миг задержался и
уже неторопливо пополз дальше; Марта попробовала шевельнуться и с ужасом
ощутила, что третья рука не слушается ее - женщина вскрикнула,
рванулась... и почувствовала, что свободна.
Призрак смеялся.
На луноподобном диске его лица проступили темные пятна, сложившиеся в
оскаленный рот, и Марта, вся дрожа и будучи не в силах отвернуться,
судорожно нащупала в себе украденную у пляшущей тени мысль.
Женщина попыталась расслабиться и дать краденому стать своим.
"Убийца! - мелькнуло в голове. - Михал - убийца!.."
Почти сразу до Марты дошло: это и есть то, что удалось взять у
мертвого княжича!
- Ну и что?! - истерически выкрикнула она, обращаясь к хохочущему
призраку. - Ну и что?! Конечно, убийца! - ведь он убил тебя... сгинь,
пропади!..
Призрак смеялся.
"Михал - убийца!" - смеялся он, и в смехе его крылась нечеловеческая
издевка, словно тень что-то умалчивала, и это "что-то" доставляло мертвому
невыразимое удовольствие.
Убийца-а-а...
Спотыкаясь, Марта кинулась вверх по круче.
...когда она вбежала в монастырский двор, даже не успев удивиться
