любопытством следить за действиями аббата.
- Аминь, - ухмыльнулся он, когда отец Ян дочитал молитву и подошел к
нему почти вплотную. - Не поможет, отец мой. Крещеный я, - и старик
широко, чтоб видели и аббат, и квестарь, перекрестился; а после распахнул
ворот рубахи, выпячивая впалую грудь и медный крест на почерневшем от
времени кожаном гайтане. - Мы, Гаркловские Топоры, не купленные-проданные,
а потомственные, от нас к врагу рода человеческого ниточка не тянется. Так
что извини, святой отец, ежели что не так. Пошли лучше в хату - говорить
станем.
- Не о чем святому человеку с таким лиходеем, как ты, толковать! - не
удержался осмелевший с перепугу брат Игнатий. Проявив неожиданное
проворство, он вдруг оказался рядом с аббатом и мельником, и в руках
квестаря обнаружилась увесистая сучковатая дубинка, коей в своих
странствиях по миру он не раз отмахивался от собак и лихих людей, особенно
от требующих платы корчмарей. - Ежели тебя молитвой не проймешь, то вот
это - в самый раз будет!
Но тут из-за венца хаты лениво выбрались три здоровенных парня с
одинаковыми скучающими физиономиями - то ли работнички, то ли подмастерья,
а, может, и сыновья Стаха Топора - и вразвалочку направились к
оторопевшему квестарю.
- Выпряги лошадь, брат Игнатий, - тронул квестаря за плечо аббат Ян и
некоторое время разглядывал остановившихся парней. После тяжело вздохнул,
поднялся по заскрипевшим ступеням и прошел в хату мимо посторонившегося
мельника.
Внутри оказалось неожиданно просторно; чисто выметенный пол, посреди
горницы - крепкий дубовый стол с лавками по бокам, несколько корявых
табуретов; привычной божницы в красном углу настоятель не обнаружил, зато
связок трав и кореньев по стенам висело преизрядно.
Окинув взглядом горницу, аббат Ян подошел к столу и опустился на
лавку. Старик подумал-подумал, пожевал впалым ртом и устроился напротив.
- Ну, говори, Стах Топор, зачем, Бога не побоявшись, тынецкого
настоятеля морочить решился - грех-то немалый, понимать должен! Итак?
- О грехах моих, да и о ваших, святой отец, после потолкуем, если
нужда будет. А зазвал вас сюда, потому как помощь мне ваша занадобилась.
- Это какая же? - недобро усмехнулся аббат Ян. - В ворожбе пособить?
- С ворожбой я уж как-нибудь и сам справлюсь. А вот с Нечистым
спорить, лбами друг о дружку стукаться... Небось, получше моего знаете:
грешен человек, а я вдвойне грешен, не мне Лукавому дорогу заступать. Вот
вам, святой отец, такие дела - в самый раз.
- С Нечистым спорить? - удивленно переспросил настоятель. - Я-то
думал, ты с ним на короткой ноге! Или не поделили чего?
- Не поделили, - кивнул мельник, не вдаваясь в подробности.
- И теперь у Господа нашего защиты искать хочешь? Почему ж тогда
добром не попросил? - дескать, каюсь, отрекаюсь, и все такое?!
- Можно и добром, - ухмыльнулся Топор. - Свезли б меня после такой
просьбы в Вильно, а там дознаватели смышленые, мигом к пяткам каленые
пруты приложили бы... Нет уж, святой отец, лучше я вас без видоков
длинноязыких просить стану!
- Ну а если я не соглашусь, без видоков-то? Что тогда?
- Согласитесь, святой отец, - тихо, но уверенно бросил Топор. - Разве
не обязан служитель святой церкви противостоять дьяволу и разрушать козни
его во славу Господа?
- Обязан. Но отнюдь не обязан защищать обманщика-ворожея, который
якшается с Нечистым!
- Может быть, святой отец, вам виднее. Только если погибель грозит не
обманщику-ворожею, кому и так до могилы рукой подать, а невинной душе,
которой дьявол домогается? Особенно если душа эта - сестра ваша, святой
отец? Не сестра во Христе, а такая, какие у нас всех, грешных, водятся!
Привратник-то ваш пустозвон, раззвонил по всей округе чище колокола: к
аббату Яну сестра приехала!
- Марта?! - вскинулся Ян. - Что с ней?
- Пока ничего. Не считая, что слуги того, кого лишний раз поминать не
стоит, за ней охотятся. И очень даже может статься, что сестра ваша скоро
здесь окажется.
- Ты... - бледное лицо аббата начало наливаться краской не
подобающего святому отцу гнева. - Ты и ее заманить сюда решил?!
- Решил - не решил, а чую, что не миновать ей мельницы старого Стаха
Топора. Вот тут-то Петушиное Перо за ней и явится. Кому ж, как не святому
отцу и вдобавок родному брату, ее от Нечистого оградить?
Аббат Ян долго молчал, и багровые пятна понемногу сходили с его лица.
- Тебе это дорого обойдется, старик, - произнес он наконец. - Адскими
котлами стращать не стану, но и на этом свете прощения не жди.
- Не жду, - кивнул мельник. - И раньше не ждал, святой отец, и сейчас
не стану. Только прежде чем надумаете сюда стражу да монахов гнать, чтоб
на костер меня отправить, вспомните сначала, как сами-то в Казимеже
[Казимеж - квартал в Кракове, известный своими злачными местами] к блудным
девкам шастали да кутили в мирском платье по кабакам. Помните? И я помню.
Так что крепко подумайте, прежде чем карать меня, грешного. У меня и
свидетели найдутся...
Аббат Ян не отвечал, потупившись.
- Сдается мне, мы поладили, святой отец. Вы делаете свое дело,
угодное Господу, и если все кончится миром - едете отсюда вместе с сестрой
подобру-поздорову. Никому от того зла не сотворится, а обо мне лучше
забудьте - человек вы почти что святой (старик ехидно подмигнул), вам
скоро епископский сан принимать, значит, ни к чему прошлое ворошить,
грешки всякие наружу вытаскивать... Ну а если что не так выйдет - тогда и
карать вам некого будет. А, может, и некому, - добавил мельник совсем
тихо.
Неожиданно аббат перегнулся через стол и крепко ухватил за запястье
растерявшегося на миг мельника. Старый Топор ощутил странный трепет,
волной пробежавший по его изношенному телу, глаза сами собой стали моргать
и слезиться, словно к самому носу поднесли резаную луковицу - и колдун
Стах поспешил отдернуть руку, машинально бормоча заговор от порчи и
сглаза. Он не понял, что сейчас произошло, но все же нутром почуял, что
сидящий напротив него человек в коричневой дорожной сутане далеко не
прост, а в том, что случилось, святостью и не пахло.
Впервые Стах подумал, что играет с огнем - да не с тем, который сам и
разжигал.
- Вовремя ты стражу кликнул, дед, - аббат в упор глядел на старика,
растягивая тонкие губы в гримасу, так же похожую на улыбку, как веревка
походит на гадюку. - Теперь я не сомневаюсь: я действительно нужен тебе.
Ты надеешься, что я смогу оградить свою сестру - и тебя самого! - от
дьявола, если он явится за ней; а он явится, тут я тебе тоже верю. Но
главного ты не сказал мне, а сам я не успел дотянуться... Зачем ты все это
затеял? Чего хочешь ТЫ, и какова будет плата?! Говори!
- Это мое дело, святой отец, - приходя в себя, ответил мельник, так и
не сообразив, о какой-такой страже говорил удивительный монах. - Ты будешь
защищать свою сестру, и я помогу тебе в этом, чем сумею. А остальное - как
любите говорить вы, служители церкви, - остальное в руках Господних.
Яносик из Шафляр, приемный сын покойного Самуила-бацы, пристально
смотрел на старого Стаха из Гаркловских Топоров.
...Распрягавший лошадь брат Игнатий уже давно приметил большого,
серого с сильной проседью пса, крутившегося у двери, за которой скрылись
аббат с мельником. Потом пес совсем по-человечески припал ухом к двери и
застыл в напряженной позе.
"Подслушивает! - оторопел квестарь, но подойти и шугануть зубастую
тварюку все же побоялся. - Вот уж угораздило, спаси Господи и сохрани!
Возле самого монастыря - и в такой оборот!"
В этот момент пес, видимо, услышав все, что хотел, повернулся и в
упор посмотрел на брата Игнатия. Только тогда до квестаря наконец дошло,
что никакой это не пес, а матерый седой волчина.
Зверь оскалился и исчез за углом.
Ехали молча, с непонятной опаской, стараясь держаться поближе друг к
другу. Глухо стучали копыта по сумрачной глинистой дороге, на которую лишь
в полдень, и то ненадолго, ложились веселые солнечные пятна; а сейчас -
какой там полдень! - день клонился к вечеру, и хорошо было бы успеть
добраться до корчмы Габершляга, прежде чем наступит полная темнота.
Лошади тоже что-то чуяли, шли тихо и настороженно, даже не фыркали,
как обычно.
- Полпути проехали, - бросил через некоторое время хмурый Михал. -
Даст Бог, ночевать будем под...
Закончить он не успел.
Стремительно и неотвратимо выметнулись из чащи по обеим сторонам
дороги серые тени. Кинулись без воя, без рычания, молча, по-змеиному
стелясь над самой землей, словно сам лес долго выжидал, примеривался -
чтоб наверняка - и наконец решился, бросив верных серых пахолков [пахолок
- слуга] на незваных гостей и хлестнув стаю для острастки заранее
припасенной плетью.
Мир качнулся, оскалив слюнявую пасть, вздыбив жесткую шерсть на
загривке, дорога испуганно выгнулась, уходя вбок и вверх, истошное ржание
на миг оглушило - и вот уже Марта лежит на земле, неловко подвернув
придавленную конской тушей ногу, а совсем рядом с лицом женщины
растекается темно-багровая, почти черная в сгущающихся сумерках лужа, и
матерый зверь в упоении рвет горло агонизирующей лошади.
Позади сразу трое волков остервенело грызли что-то кричащее,
дергающееся, плюющее багровым - гайдук Михала даже не успел схватиться за
оружие; хриплое рычание сливалось с оглушительным треском кустов на правой
обочине - каким-то шестым чувством Марта поняла, что это Джош сцепился в
кустарнике с одним из лесных убийц; а сам воевода Райцеж возле старого
вяза...
Оставив растерзанное конское горло, зверь всем телом повернулся к
женщине, сухо щелкнули окровавленные клыки - Марта вскрикнула, отчаянным
рывком высвободив хрустнувшую ногу, и бросилась в лес, напрямик, куда
глаза глядят. Животный страх гнал ее вперед, заставляя бежать, не разбирая
дороги, забыв о Михале и Молчальнике, не замечая дергающей боли в
подвернутой ступне, чувствуя, что сердце прыгает уже не в груди, а где-то
в горле, не в силах остановиться, выигрывая у смерти рваные мгновения
страха, бешеного бега, тяжелого дыхания - мгновения жизни!
Серые тени мелькали то справа, то слева, но почему-то не догоняли, и
будь Марта не так испугана, она бы поняла, что ее куда-то направляют,
ведут, как умелый пастуший пес ведет отбившуюся от стада овцу, потому что
если бы хотели загрызть, то уже давно бы это сделали...
Земля внезапно ушла из-под ног, и женщина скатилась куда-то вниз,
спиной проехав по глинистому склону, выпятившему наружу мокрые шишковатые
корни; вот сейчас волчьи клыки сомкнутся на трепещущем горле, жизнь
захлебнется кровью, отверзнутся врата Преисподней, и пред Мартой появится
сам Великий Здрайца!..
Тишина.
Липкая, пугающая, невозможная...
Тишина.
Марта лежала, почти лишившись чувств, но ничего не происходило, и
женщина начала понемногу приходить в себя; осторожно открыла глаза, села,
огляделась... Она находилась на дне глубокого лесного оврага; рядом журчал
тоненький ручеек, прихотливой змейкой убегая прочь, и возле перепачканной
ладони Марты обиженно покачивались несколько распрямляющихся травинок.
Марта с трудом поднялась на ноги и невольно ойкнула - лодыжку
пронзила резкая боль.
"А где же волки?" - запоздало спохватилась женщина.
Оказалось, что волки никуда не делись. Три темных силуэта маячили на
краю оврага и уходить явно не собирались. Впрочем, спускаться в
негостеприимный овраг волки тоже не спешили.
"Склоны скользкие, крутые - боятся обратно не выбраться", - решила
