делал, назывались Днями Гнева.
- Звучит устрашающе, - заметила Бранвена.
- Отнюдь. Это лишь символ искупления грехов и самоочищения.
Гнев, направленный прежде всего внутрь себя, против собственных
слабостей и пороков. Гроза в Сумерках нечто большее, чем просто
естественный феномен. К ней относятся с восторгом и
благоговением, многие считают её откровением свыше.
- Значит, Йове был посланцем небес?
- Не знаю. Я ни в чём не уверен. Но говорят, что он стал богом.
- Как Иисус?
- Вроде того. Но это произошло задолго до Иисуса, и Йове никто
не распинал на кресте. Просто в один прекрасный день он исчез и
с тех пор не давал о себе знать. Скептики утверждают, что ему до
чёртиков надоела власть, и он отправился странствовать по свету.
Иные же искренне верят, что Йове обрёл божественность.
- В каком смысле?
Я хмыкнул.
- Хороший вопрос. Сумеречные издревле привержены идее Мирового
Равновесия - концепции, согласно которой существует некая
нейтральная сила, сдерживающая как Порядок, так и Хаос. По
существу, это уже религия, но долгое время она была обезличена,
лишена характерного для остальных религий антропоморфизма. Со
времён Йове ситуация в корне изменилась. После исчезновения его
стали почитать как носителя этой идеи, этакого эрзац-бога.
- Странно всё это, - сказала Бранвена. - Чем могущественнее
человек, тем больше его одолевают разного рода сомнения, тем
усерднее он ищет бога, как бы в надежде найти у него защиту от
собственного могущества.
- Ты считаешь Источник богом?
- Нет. Хотя соблазн очень велик. - Она усмехнулась. - Источник
воистину кладезь соблазнов. То, что он сотворил со мной... Ах,
Кевин, я так несчастна! Ну, что тебе стоит приласкать меня?
Я досадливо поморщился.
- Бранвена, не заводись! По-моему, мы уже всё обсудили.
- Э нет, дорогой, погоди. Если ты такой бессердечный в отношении
меня, то и я могу ответить тебе той же монетой. К примеру,
сболтнуть невзначай одному из наших придворных сплетников, что
Пенни твоя дочь и одновременно двоюродная сестра. Ах, какое
пикантное родство!
Внутри у меня похолодело. За себя я не опасался - ведь я король,
что хочу, то и делаю, - но моя дочь, Пенелопа! Снова косые
взгляды, снова холодок и отстранённость, скрытое осуждение в
глазах окружающих - а как же, дитя греха. И всё моё могущество,
моя власть, мой авторитет окажутся бессильными перед
предрассудками. А позже кому-нибудь да придёт в голову, что раз
в этой семейке нашлась парочка кровосмесителей, то могут быть и
другие, например, Брендон с Брендой - вон ведь какие они
милашки, а Бренда, к тому же, избегает мужчин...
- Нет! - воскликнул я. - Ты не сделаешь этого!
В улыбке, которой Бранвена одарила меня, сквозила мука и горечь.
- А вот и сделаю. Будь в этом уверен.
- Ты поступишь подло!
- Ну и что? Пусть я потеряю дружбу Пенелопы, зато отомщу тебе. А
для отвергнутой женщины нет большего утешения, чем месть.
Я облокотился на колени и закрыл лицо руками.
- Ты шантажируешь меня.
Бранвена нервно хихикнула.
- Наконец-то ты догадался. Браво!
Мне отчаянно хотелось заплакать от ярости и бессилия. И от
злости на самого себя. Я ни на минуту, ни на секунду не должен
был забывать, что за невинной внешностью Бранвены прячется
коварная и расчётливая ведьма, пекущаяся единственно лишь о
собственном благе. Я не должен был доверять ей. Я должен был
предостеречь Пенелопу от дружбы с ней; я просто обязан был
воспрепятствовать их сближению. Бранвена использовала мою дочь,
втёрлась к ней в доверие и выведала её тайны. Как это подло,
низко, отвратительно!.. В тот момент я ненавидел Бранвену всей
душой и готов был убить её.
- Сколько? - спросил я.
- Что "сколько"?
- А то ты не понимаешь! - с циничной ухмылкой произнёс я. -
Сколько я должен тебе за молчание? Сколько раз в месяц мне
придётся трахать тебя, чтобы ты держала свой мерзкий язык за
зубами?
По мере того как я говорил - медленно, внушительно, с
расстановкой, - лицо Бранвены всё больше краснело. Затем она
несколько долгих секунд смотрела на меня широко распахнутыми
глазами, в которых застыл ужас вперемешку с недоверием и
изумлением, а её плотно сжатые губы нервно подёргивались,
предвещая истерику.
- Ты!.. Ты!.. - Бранвена протянула ко мне руки, и я подумал
было, что сейчас она накинется на меня и расцарапает мне лицо,
как вдруг она вся сникла, бросилась ничком на траву и горько
зарыдала.
Я молча сидел рядом, не предпринимая никаких попыток утешить её,
но и дальше унижать не собирался. По правде говоря, мне было
стыдно за то, что я сказал. Это было явное превышение
необходимой меры самообороны. В пылу гнева я совершенно позабыл,
что Бранвена, в сущности, ещё ребёнок, к тому же, если верить её
словам (а я не видел причины не верить ей в этом), она ещё не
знала ни одного мужчины.
Бранвена плакала долго и упоённо. Потом она неподвижно лежала,
спрятав лицо в траве, и лишь плечи её изредка вздрагивали. Глядя
на неё, я начинал испытывать угрызения совести. Чёртова моя
сентиментальность!
Наконец Бранвена поднялась и села, расправив на коленях своё уже
порядком помятое платье. Без всяких слов я вынул из кармана
чистый носовой платок и вытер от слёз её заплаканное личико. Она
перехватила мою руку и прижалась к ней губами. В ответ мне не
оставалось ничего другого, как обнять её и чисто по-братски
поцеловать её в лоб.
- Извини, милая, - сказал я. - Я не должен был так говорить.
- Это ты извини, я сама напросилась, - ответила Бранвена, крепче
прижимаясь ко мне. - Ты такой неуступчивый, а я... я совсем
потеряла голову. Мне так обидно... - Она всхлипнула. - Ведь я
желанна, я очень желанна. И сейчас я возбуждаю тебя... Не
отрицай, я это чувствую.
- Я и не думаю отрицать, Бранвена. Как и всякого нормального
мужчину, меня возбуждает близость хорошенькой женщины. У нас с
этим гораздо проще, чем у вас, женщин. Это рефлекс в голом... в
чистом виде.
- В чистом виде, в голом виде, - томно произнесла она. - Так не
подавляй свой рефлекс. Давай забудем обо всём и займёмся
любовью. Тебя от этого не убудет, а я хоть ненадолго стану
счастливой. Я хочу отдать тебе свою невинность - только тебе,
тебе одному, и никому, кроме тебя.
- Бранве...
- Помолчи, выслушай меня. Ведь я не требую от тебя никаких
обязательств, вообще ничего - кроме того, чтобы ты дал волю
своим рефлексам в их чистом... в голом виде. Впрочем, если тебе
угодно, ты можешь даже не раздеваться.
- Это вовсе не смешно, Бранвена.
- А я не шучу, Артур. Я прошу тебя о любви, я умоляю. О
маленькой капельке любви - без последствий, без обязательств.
Ведь есть же такое понятие, как свободная любовь.
Я с некоторой долей сожаления вздохнул.
- Ко мне оно неприменимо, моя дорогая. Свободная любовь годится
только для свободных сердец; моё же сердце таким не назовёшь.
- Потому что оно занято?
- Да.
- Всё? Полностью? Целиком? Неужели в нём нет местечка для меня?
Ведь мне много не надо - только чуточку, самую малость твоей
любви и нежности.
- Бранвена, Бранвена, - сокрушённо произнёс я. - Что с тобой?
Где подевалась твоя гордость? Раньше, когда ты пыталась увести
меня у Дейрдры, я тебя понимал. Но теперь...
- А ты загляни в своё сердце, тогда всё поймёшь. Представь, что
Дана равнодушна к тебе, что она уже не бросает на тебя украдкой
влюблённые взгляды. И если у тебя есть воображение, то ты
увидишь, где подевалась моя гордость. Она там же, где и твоя;
она утонула в Источнике. Это наша плата за могущество.
Я отстранил от себя Бранвену и внимательно посмотрел ей в глаза.
- Ты снова об Источнике. Я же говорил тебе, что моё наваждение
прошло.
- Это ко мне. А к Дане?
Вместо ответа я запустил руку в карман штанов и достал измятую
пачку сигарет.
- Источник не станет возражать, если я закурю?
- Нисколько, - ответила Бранвена. - Кстати, неплохая мысль.
Угости меня сигареткой.
- Ты куришь? - удивился я.
- Ага, с недавних пор. Это твоя Бренда меня пристрастила.
Некоторое время мы молча курили, задумчиво глядя друг на друга.
Первым отозвался я:
- Бранвена... э-э... Я по поводу Даны.
- Да?
- Видишь ли... Но это строго между нами.
- Даю тебе слово, Артур. Я никому не скажу.
Я глубоко вдохнул, задержал дыхание, затем шумно выдохнул. Это
немного успокоило меня, и я повторил эту процедуру ещё несколько
раз.
- Так вот, Бранвена. Я сильно подозреваю, что мои чувства к Дане
никак не связаны с Источником. Боюсь, это не наваждение, это
любовь.
- То есть, ты думаешь, что совершаешь ошибку, женясь на Дейрдре?
Я склонил голову, прячась от её проницательного взгляда.
- В общем, да. Но уже поздно что-либо менять. Вот если бы я мог
начать всё сначала, то...
- Ты выбрал бы Дану, - поняла меня Бранвена. - Отбил бы её у
Колина. Верно?
- Верно... И мне больно, Бранвена. Я чувствую, что могу вырвать
Дейрдру из своего сердца, но Дану...
- Вырвать Дану ты не сможешь, - подтвердила Бранвена. - Никогда.
Ни за что. Она стала твоей неотъемлемой частичкой. Источник
запечатлел в тебе её эмоциональный образ, и если ты попытаешься
стереть его, то необратимо повредишь свою личность.
- Опять Источник! - воскликнул я.
- А что же ты думал. С одной стороны ты прав - твои чувства к
Дане нельзя сравнить с наваждением, которое ты испытывал ко мне.
Но с другой стороны ты ошибаешься, считая, что Источник здесь ни
при чём. Он причастен к твоей нежной страсти самым
непосредственным образом.
- Из-за того контакта?
- Ну да. Неужели ты до сих пор так ничего и не понял?
- Кажется, я начинаю понимать, - ошеломлённо пробормотал я.
- Вот то-то же, - кивнула Бранвена. - Контакт между Входящим и
Отворяющим очень силён, но он статичен, поэтому вроде бы
неощутим, ведь мы воспринимаем всё в динамике, а неизменность
порождает иллюзию отсутствия. При этом контакте Входящий и
Отворяющий становятся настолько близки, что при других
обстоятельствах они бы прониклись друг к другу глубочайшим
отвращением, но из-за его статичности этого не происходит. По
существу своему человек прекрасен, гнусны бывают лишь его
поступки, мысли, чувства, желания, страсти, но если отвлечься от
них - а особенность контакта позволяет это - и заглянуть глубже,
в самую душу...
Я весь содрогнулся, вспомнив о Бекки. Тогда я заглянул ей в
самую душу, но был ослеплён и оглушён; я видел только плохое,
неприятное мне, отталкивающее, а всё чистое и прекрасное
осталось незамеченным. И мне не на кого пенять, даже на себя:
такова наша жизнь, таков я, таковы все мы, люди...
- Последствия контакта, - между тем продолжала Бранвена, - для
Входящего и Отворяющего разные. Временное наваждение Отворяющего
- лишь остаточный эффект от испытанной им близости с Входящим.
Ты на собственном опыте убедился, что возникающее при этом
влечение весьма сильно, но недолговечно. Другое дело Входящий.
Окунувшись в Источник, он запечатлевает в себе сущность
Отворяющего. Навсегда, до самой смерти. Так я запечатлела тебя,
и теперь ты - часть меня самой; вот почему я люблю тебя и буду
любить всегда. Ну, а ты запечатлел в себе Дану и любишь её,
потому что она стала как бы частичкой тебя самого.
Я в отчаянии схватился за голову.
- Но зачем Источнику эти сексуальные игры?
- Это не сексуальные игры, - возразила Бранвена. - То есть игры
- но не Источника, а наши. Ведь мы люди, существа с разумом,
душой и телом, и каждая из трёх этих компонент тесно связана с
двумя другими. Например, ты, Артур, нормальный здоровый мужчина,
твои гормоны самым естественным образом реагируют на твои
душевные порывы, и ты хочешь Дану как женщину. Точно так же и со
мной. Это не наваждение и не сексуальные игры, как ты выразился;
это просто любовь - не больше и не меньше.
- Искусственная любовь, - мрачно уточнил я.
- И что же ты нашёл в ней искусственного? - едко осведомилась
Бранвена.
Это был чисто риторический вопрос, пресекающий неуклюжие попытки
