Пенелопа провела меня в просторный холл на первом этаже и
усадила в мягкое удобное кресло. Поскольку к этому времени
солнце уже скрылось за грозовыми тучами, она включила лампы
дневного освещения. Мимоходом я определил, что большинство
систем жизнеобеспечения дома работали от переменного
электрического тока, генератор которого находился где-то в
подвале и был подключён к ближайшей Формирующей. Это было вполне
в духе Сумеречных, исповедующих разумное сочетание магии и
достижений технологической цивилизации в гармоническом единстве
с природой. Такая позиция нравилась мне больше, чем практика
Царства Света, где колдовство использовалось на каждом шагу и
вместе с тем его применение было строго регламентировано, что
создавало массу лишних и никому не нужных (кроме чиновников из
королевского департамента бытовой магии) неудобств.
- Ты голоден? - спросила Пенелопа.
Я отрицательно покачал головой и коротко ответил:
- Нет.
- Что-нибудь выпить?
- Нет, спасибо.
- Тогда, может, сигарету?
Несколько секунд я колебался, затем утвердительно кивнул.
- Да, пожалуйста.
Пенелопа открыла тумбочку, стоявшую рядом с моим креслом,
поставила наверх пепельницу, достала начатую пачку сигарет и
раскурила две, одну из которых потом протянула мне.
- Благодарю, - сказал я, взял сигарету, глубоко затянулся, сразу
же выдохнул дым и закашлялся.
Пенелопа удивлённо взглянула на меня.
- Ты не куришь? - спросила она.
- Вот уже больше двадцати лет. Когда я регрессировал, то напрочь
позабыл о своём пристрастии к никотину.
Пенелопа молча сделала несколько затяжек и раздавила сигарету в
пепельнице. В среднем девяносто восемь из каждой сотни
причащённых были заядлыми курильщиками, остальные два процента
курили от случая к случаю и считались некурящими. В отличие от
простых смертных, никотин не вредит нашему здоровью, а на
нервную систему действует благотворно, снимая стрессовые
состояния, то и дело возникающие вследствие напряжённого общения
с Формирующими. Так, к примеру, постановлением королевского
департамента здравоохранения Дома Света курение противопоказано
только детям до 13 лет, беременным женщинам и кормящим матерям.
- Юнона говорила, что у тебя была временная потеря памяти, -
медленно произнесла Пенелопа. - Ты это имел в виду?
Я немного сконфузился. Фраза о регрессии сорвалась с моего языка
вопреки моей воле - то ли дало о себе знать унаследованное от
матери недержание речи, то ли я был до такой степени взволнован,
что потерял над собой контроль, - а скорее всего, и то и другое.
Отправляясь в Экватор, я твёрдо решил взвешивать каждое своё
слово относительно моего пребывания в Срединных мирах. Я
тщательно продумал, что буду говорить Юноне, что - деду Янусу,
что - брату Амадису, что - кузену Дионису и тёте Помоне, а что -
всем остальным. Однако с появлением Пенелопы все мои планы
рухнули, как карточные домики. Я оказался в полной
растерянности, и мне нужна была передышка, чтобы собраться с
мыслями и привыкнуть к этому новому, неожиданному обстоятельству
- своему отцовству. Стремясь перевести разговор на менее
скользкую тему, я огляделся вокруг в поисках подходящей зацепки.
И нашёл её.
Справа от меня на стене висело два портрета - мой и Дианы. Мой
портрет был написан рукой великого маэстро Рафаэля ди Анджело,
гениального художника из мира Tellus 2084-HTA, в обиходе
именуемого Землёй Гая Аврелия, где в своё время я был известен
как Артур де Лумьер, безземельный нормандский дворянин, рыцарь и
полководец. На портрете я был изображён в полный рост, в лёгких
боевых доспехах, выкрашенных в чёрный цвет, в малиновом плаще и
со своей любимой шпагой Эскалибур, которую я держал наизготовку
в правой руке. Таким меня увидел маэстро непосредственно перед
тем памятным сражением, когда я повёл войско графа Тулузского
против орды лютых псов в человеческом обличии,
рыцарей-крестоносцев моего старшего брата Александра, который
был у них за главного - великим магистром ордена Святого Духа.
Крестоносцы свирепствовали в Лангедоке, искореняя альбигойскую
ересь, местные жители защищали свою землю, свои дома, свою веру.
Я встал на сторону последних не столько потому, что был убеждён
в их правоте, сколько потому, что их противником был Александр.
В тот день мы праздновали победу, лангедокская армия под моим
руководством сокрушила полчища крестоносцев, а я в очном
поединке тяжело ранил Александра. Отец мой, узнав об этом
неистовствовал; мама молчала, но глядела на меня с такой мукой,
с такой болью, что мне стало невыносимо стыдно. Тогда я со всей
отчётливостью осознал, что наша детская вражда с Александром
зашла слишком далеко, и поклялся себе, что в следующий раз лучше
прослыву трусом и обращусь в позорное бегство, чем подниму руку
на родного брата. Следующего раза, к счастью, не
представилось...
- Как к тебе попал мой портрет? - спросил я Пенелопу.
Она проследила за моим взглядом и улыбнулась.
- Недавно я побывала на Земле Аврелия, представилась при дворе
графа Тулузского твоей дочерью...
- Меня там ещё помнят? - удивился я. - Странно. Ведь с тех пор
много воды утекло.
- Но память о тебе не померкла. Теперь ты - легендарная
личность. О тебе слагают героические баллады, рассказывают
невероятные истории о твоих подвигах, а многие
незаконнорожденные претендуют на то, чтобы называться твоими
детьми. Меня не сочли самозванкой только потому, что между нами
есть несомненное сходство. Граф принял меня очень радушно, а
я... - Щёки Пенелопы порозовели от смущения. - А я,
неблагодарная, похитила из его коллекции твой портрет - уж
больно он мне понравился. Впрочем, никто не заподозрил меня в
этом злодеянии.
- Кто теперь граф Тулузский? - поинтересовался я.
- Людовик Четвёртый.
- А Людовик Третий?
- Умер девять лет назад.
Я вздохнул.
- Жаль, конечно. Мы были друзьями... Выходит, Александру так и
не удалось покорить Лангедок?
- Нет. Мировой гегемонии он не достиг и по-прежнему
довольствуется германскими землями.
- С чего бы это? - произнёс я, приятно удивлённый и даже
обрадованный. - Что ему помешало?
- Не ЧТО, а КТО, - уточнила Пенелопа. - Когда ты пропал без
вести, кузен Дионис взял Землю Аврелия под своё покровительство.
Подозреваю, что вначале он сделал это в память о тебе, но потом,
видимо, полюбил твой мир и теперь проводит там добрую половину
своего времени.
- Это очень мило с его стороны, - сказал я. Земля Аврелия была
одним из моих самых любимых местечек; до появления Александра
средневековье там протекало в довольно культурной и
цивилизованной форме, и я был бы огорчён, если бы мой братец всё
изгадил, установив свой теократический режим. - Я рад, что мой
мир понравился Дионису. Впрочем, у нас с ним всегда были схожие
вкусы... Да, кстати, что слышно о старине ди Анджело? Он ещё
жив?
- Жив-здоров, - ответила Пенелопа. - Бодрый старик. Правда, уже
не носится по всей Европе, как в прежние времена. Возраст даёт о
себе знать.
- Ему, должно быть, за восемьдесят, - прикинул я. - Чем он
сейчас занимается?
- Поселился в Неаполе и продолжает создавать шедевры. А совсем
недавно с ним приключился один забавный конфуз.
- Какой же?
- Дело в том, что у неаполитанского короля есть дочь - очень
красивая, но крайне распущенная молодая особа. Говорят, она
завлекла в свои сети Диониса... но это так, между прочим...
Я украдкой усмехнулся. Откровенность Пенелопы, пусть и
невольная, была для меня хорошим знаком.
- Так что же произошло между ди Анджело и принцессой? Она
завлекла и его?
- Только как художника. Очарованный её красотой, ди Анджело
обратился к королю с просьбой разрешить ему написать портрет
принцессы в образе Девы Марии, но король, ревностный христианин
и ханжа, с негодованием отверг его предложение. Мало того, он не
на шутку разозлился, в присутствии придворных обозвал маэстро
святотатцем и заявил, что это кощунство - изображать его
беспутную дочь Богородицей.
Мы рассмеялись, и лёд, похоже, тронулся. Между нами рухнула
стена неловкости и настороженности, в наших отношениях появилась
непринуждённость, начали пробиваться первые ростки доверия. Я
раскурил следующую сигарету и продолжил расспрашивать Пенелопу
об одном из моих любимых миров, но слушал её ответы вполуха. Я
смотрел на неё, чувствуя, как в моей груди разливается какая-то
странная и очень приятная теплота. Во мне просыпалась особенная
нежность, совсем не похожая на ту, что я испытывал к женщинам,
которыми обладал, но и отличная от моей нежности к матери и
сёстрам.
Пенелопа, моя дочь... У меня есть дочь. Я отец... Боже! Я -
отец!..
Чем дальше, тем больше я убеждался, что она именно такая, какой
бы я хотел видеть мою дочь. Красивая, умная, обаятельная,
общительная - и так похожа на свою мать. И на меня, и на Юнону.
Я мог бы гордиться такой дочерью, и я начинал гордиться ею,
восхищаться, обожать... Но, но... Как много я упустил!
Я не мерил шагами приёмную больничных покоев, в волнении ожидая
её появления на свет. Не качал её на руках, не целовал перед
сном, не рассказывал ей на ночь сказки. Не воспитывал её, не
заботился о ней, не переживал за неё, когда она стала
подростком, не радовался её успехам, не огорчался её неудачам...
Я даже не подозревал о её существовании, пока не встретился с
ней - уже взрослой, самостоятельной девушкой. Ах, как бы я хотел
повернуть время вспять, заново прожить эти годы!
- Тебе сколько лет? - спросил я, воспользовавшись паузой в
рассказе Пенелопы.
- Ещё не исполнилось двадцати двух, - ответила она. - По моему
собственному времени, разумеется. Большую часть своей жизни я
провела в Сумерках.
"Она такая молоденькая!" - с умилением подумал я, и мне так
захотелось обнять её, расцеловать, прижать к груди...
- Ты Сумеречная?
- Формально да. Дед Янус признал меня как свою внучку, когда мне
исполнилось пять лет, и с тех пор я считаюсь полноправным членом
Дома.
- Принцессой?
- Да. И опять же, только формально. Я очень редко бываю в
Истинных Сумерках и других официальных владениях семьи. У меня
не сложились отношения с роднёй - ни по маминой линии, ни по
твоей... За редким, правда, исключением.
- Почему? - искренне удивился я, в пароксизме внезапно
вспыхнувшей отцовской любви возмущённый тем, что кто-то может
плохо относиться к моей очаровательной крошке.
- Предрассудки, - горько усмехнулась Пенелопа. - Почему-то,
когда семью создают двоюродные брат и сестра, это считается в
порядке вещей, но я, дочь тётки и племянника, совсем другое
дело. В глазах большинства родственников, особенно из Света, я -
дитя греха. Меня сторонятся, не хотят иметь со мной ничего
общего.
- Понятно, - сказал я. Никакой вины за собой я не чувствовал,
здраво рассудив, что если бы не наша с Дианой любовь, не было бы
и Пенелопы. И хотя с момента нашей встречи прошло совсем немного
времени, я уже не представлял себе мир без неё, без моей дочери.
Я только жалел, что вернулся так поздно. - Ты живёшь здесь?
- Да, это мой мир, вернее, мир моей матери. После того, как ты
исчез, она перестала держать его местонахождение в тайне и по
всей форме зарегистрировала его как своё личное владение. Umbra
7428-OIT, если тебя интересует каталожное наименование. Но
обычно его называют Сумерками Дианы.
- Ты хорошо помнишь мать?
Пенелопа отрицательно покачала головой.
- Я совсем не помню её. Она ушла вслед за тобой, когда мне было
полтора года. Тётя Минерва считает, что в глубине души я осуждаю
маму за то, что она бросила меня, но это не так.
Я с трудом проглотил застрявший у меня в горле комок.
- Ты понимаешь её?
- Да. Она слишком сильно любила тебя, чтобы сложа руки ожидать
твоего возвращения или подтверждения факта твоей смерти. А
ещё... - Пенелопа умолкла в нерешительности.
- Ну, - подбодрил её я, хотя и сам нуждался в ободрении.
- Когда я была маленькой, то случайно подслушала, как тётя Юнона
