меня по щеке, потрепать мои волосы, убедиться, что я не призрак,
что я во плоти... Её пальцы натолкнулись на стекло по ту сторону
зеркала. - Артур, малыш... Какое счастье! Ведь я думала... -
Голос её сорвался, на глазах выступили слёзы. - Я думала, что
потеряла тебя... что больше никогда тебя не увиж у...
Сейчас она заплачет, подумал я, и сам готовый разреветься как
малое дитя. Я целую вечность не видел мою маму - а ведь я любил
её больше всех на свете... после Дианы, конечно... и Дейрдры...
- Меня долго не было? - совладав с собой, спросил я.
- Почти двадцать семь лет, - всхлипывая, ответила Юнона. - По
стандартному времени, разумеется... Где ты пропадал, сынок? Я
места себе не находила, я... С тобой всё в порядке?
- Да, - растроганно ответил я. - Как видишь, жив-здоров, цел и
невредим.
Некоторое время мы молча смотрели друг на друга и счастливо
улыбались. По нашим щекам катились слёзы.
- Ты разодет как шотландский барон, - наконец отозвалась Юнона.
- Там, где я был, так принято, - ответил я.
- А где ты был? Ты нашёл Истоки?
Ага! Это уже вопрос по существу. С сантиментами покончено,
теперь к делу.
- А разве другие их не искали? - спросил я, уклоняясь от ответа.
- Искали, но не нашли. Никто из последовавших за тобой до сих
пор не вернулся. - Юнона погладила стекло на уровне моего лица.
- Сыночек, милый, почему тебя так долго не было? Если бы ты
знал, как я горевала... Ведь тебя уже похоронили; решили, что ты
погиб вместе с остальными.
- Мне повезло, - сказал я. - Мне посчастливилось уцелеть.
Юнона пододвинула к себе стул, возникший из тумана за её спиной,
и присела, не сводя с меня нежного, умилённого и немного
укоризненного взгляда.
- Артур, малыш, почему ты не дал знать о себе раньше? Я вся
извелась, ожидая от тебя весточки.
- Я не мог, мама. Я не помнил, кто я такой. У меня начисто
отшибло память.
- Ах! - сказала Юнона, прижав руки к груди.
- Только недавно я вспомнил о себе, - продолжал я. - И вот сразу
же связался с тобой.
Юнона всхлипнула.
- Ты всегда был хорошим сыном, Артур. Самым лучшим, самым...
самым...
- Я тоже люблю тебя, мама, - сказал я. - Очень люблю.
Юнона тихо заплакала, и я умолк, давая ей отвести душу.
Впрочем, умолк я не только поэтому. С некоторым опозданием до
меня дошло то, что было очевидно с самого начала нашего
разговора. Судя по словам матери (двадцать лет с небольшим к
двадцати семи), коэффициент замедления времени в мире, где я
жил, был приблизительно равен 1,35 Основного Потока. Едва
уловимые искажения в голосе Юноны свидетельствовали о малой
разнице коэффициентов, самое большее в одну десятую, тогда как
для Царства Света этот коэффициент составляет 0,92, то есть
имело бы место не замедление времени, а его ускорение. В связи с
этим у меня зародились кое-какие смутные подозрения, и я
тревожно взглянул на мать, которая уже немного успокоилась и
взяла себя в руки.
- Я так счастлива, сынок, - проговорила она, утирая слёзы. - Я
никогда по-настоящему не верила, что ты погиб. Теперь есть
надежда, что и другие, кто ушёл вслед за тобой...
- Нет! - чересчур уж резко перебил её я, мучительно гадая, где
она сейчас, есть ли в комнате с ней кто-то ещё, а если есть, то
кто. Будь это отец, он бы давно присоединился к нашему
разговору. - Никакой надежды нет. Чудес дважды к ряду не бывает
- а то, что я остался в живых, чудо из чудес. Даже если бы за
мной последовало несколько десятков тысяч, а не несколько
десятков человек...
- Их было несколько сотен, - уточнила Юнона. - Четыреста с
небольшим.
- Ого! - сказал я и с грустью подумал о том, сколько же среди
этих безвинно загубленных душ было моих знакомых. - Но все равно
вероятность до ничтожного мала. Между Экватором и Истоками лежит
не просто бесконечность, их разделяет сущий ад. Наверняка они
все погибли.
- А ты...
- Я родился в рубашке. У меня был один шанс из миллиарда, и я
использовал его. Мне неслыханно повезло, но я никому не
советовал бы испытывать судьбу, повторяя мою попытку. Это
равнозначно самоубийству.
- Но... А как же ты вернёшься?
Я загадочно улыбнулся.
- За меня не беспокойся. Я - случай особый.
В глазах Юноны вспыхнули огоньки.
- Так ты нашёл Источник?!
Я поднял палец и поднёс его к своим губам.
- Об этом позже, мама. При личной встрече.
- Да, да, конечно, - сказала Юнона, бросила быстрый взгляд
куда-то в сторону и с лёгким вздохом добавила: - А знаешь, мы
уже решили, что никаких Срединных миров и Истоков Формирующих не
существует, что Враг придумал всё это единственно для того,
чтобы погубить самую деятельную и неугомонную часть нашей
молодёжи.
- Одно не исключает другого, - заметил я. - Весьма вероятно, что
он имел и это в виду. И, похоже, неплохо преуспел.
- Твой отец был такого же мнения, - сказала мать. - Он настаивал
на возобновлении Рагнарёка, считая, что этим Враг нарушил
Договор, однако главы большинства Домов не согласились с его
доводами.
Наверно, я ещё не полностью оправился от двойного потрясения,
связанного с возвращением памяти и купанием в Источнике. Я опять
тормознул и далеко не сразу осмыслил услышанное. А потом...
- Был!!! - ошарашено воскликнул я. - Он БЫЛ?!
Юнона сдержанно кивнула.
- Да, Артур. Твой отец умер одиннадцать лет назад.
Несколько секунд я переваривал это известие. Я не любил своего
отца, короля Утера, и не был привязан к нему. Для меня он был
слишком идеален, слишком совершенен, чтобы я мог питать к нему
какие-либо тёплые чувства. Мыслями он постоянно витал в
заоблачных высях и был не от мира сего, больше похожий на
символ, на знамя, чем на живого человека. Утера называли
последним истинным рыцарем Порядка, он был самым ярым и
последовательным противником Хаоса во всём Экваторе; его
уважали, им восхищались, ему поклонялись и в то же время
побаивались его. Я всегда гордился тем, что он мой отец, но
вспоминал о нём в основном лишь тогда, когда мне нужно было
назвать своё полное имя...
И вдруг мне стало больно. Не знаю, почему. Психоаналитик сказал
бы, что дело здесь вовсе не в отце, а в матери, и, возможно, он
был бы прав. Во всяком случае, теперь я не хотел увидеть комнату
за спиной Юноны и ещё больше не хотел увидеть того, кто в этой
комнате находился. К такому повороту событий я не был готов.
А ещё... А ещё... Сердце моё замерло и, казалось, остановилось.
Ведь это ещё не всё!..
- Мама, - скороговоркой выпалил я. - Что с Дианой?
Судя по её виду, Юнона ожидала этого вопроса. Ровным,
бесцветным, лишённым всякого выражения голосом она ответила:
- Диана ушла вслед за тобой, Артур. Она отправилась искать тебя,
и с тех пор о ней ничего не известно. Мне очень жаль, сынок,
я...
То, что я сделал в следующий момент, было вопиющим нарушением
всех правил пристойности. Кто-то, невидимый мне, тот, кто
находился вместе с Юноной в её спальне, наверняка счёл меня
невежой и грубияном. Ну и пусть! Я прервал связь и наглухо
заблокировался от любых попыток контакта со мной с чьей бы то ни
было стороны. Я не стыдился своих слёз радости, но я не мог
позволить себе зарыдать от горя и отчаяния в присутствии
посторонних, даже в присутствии матери, не говоря уж о том
"ком-то". Я не хотел, чтобы меня жалели, чтобы мне
сочувствовали, чтобы меня утешали.
Я встал со стула, отошёл от зеркала и бухнулся ничком на
постель. Меня душили слёзы, но внезапно я обнаружил, что не могу
плакать. Боль, пронзившая меня, оказалась такой острой и жгучей,
что высушила мои глаза. Я лежал на своей кровати в полном
оцепенении, и единственное, чего я желал, так это собственной
смерти. Я хотел соединиться с Дианой в вечности...
Да, в вечности. По натуре своей я всегда был оптимистом - но
всегда в разумных пределах. Со всей мучительной ясностью я
понимал, что если Диана пошла вслед за мной, то её уже нет в
живых. Моё чудесное спасение противоречило здравому смыслу и
логике вещей, и я поверил в него только потому, что был
поставлен перед фактом - я мыслю, следовательно, существую. Но
было бы попросту глупо тешить себя надеждой, что подобное чудо
могло повториться с Дианой. Против неё были все законы
вероятности, все до единого... Нет! Все - кроме одного!
Робкий огонёк надежды зажёгся в моём сердце. На моей стороне был
самый иррациональный из законов вселенной - закон подлости,
известный также под законом бутерброда, который всегда падает на
пол намазанной стороной. Ведь я любил Диану, по-настоящему любил
её, но потом потерял память и влюбился в Дейрдру, а когда вновь
обрёл себя, то обнаружил, что люблю их обеих одинаково сильно.
Весть об исчезновении Дианы, фактически о её гибели, принесла
мне невыразимые страдания, но её смерть была бы слишком простым,
слишком банальным выходом из сложившейся ситуации. Так обычно
происходит в дешёвых мелодрамах, где законы жанра требуют, чтобы
в случае любовного треугольника один из его углов, третий
лишний, должен либо оказаться негодяем, либо под конец умереть.
И тогда герой обретает счастье с уцелевшей героиней, они живут в
любви и согласии, рожают умных и красивых детей - ну, и всё
прочее в том же духе, о чём писать неинтересно, а читать скучно.
По этой причине все сентиментальные романы и пьесы о чистой и
возвышенной любви заканчиваются, как только становится слышен
звон свадебных колоколов. Тернии пройдены, дальнейший путь
усыпан розами, точка, конец.
Я обратился к богу (если он есть) со страстной мольбой, чтобы
жизнь моя не была похожа на дешёвую мелодраму. Я не знал, что
буду делать потом - если моя дикая, безумная надежда станет
явью, - скорее всего, буду глубоко несчастен, разрываясь между
Дианой и Дейрдрой, и сумма моих мук во много крат превысит мои
теперешние страдания, но я готов был без колебания заплатить
такую цену за жизнь любимой.
Слёзы, наконец, хлынули из моих глаз, и я заплакал. Не помню,
сколько времени так прошло. Я рыдал, успокаивался и снова рыдал,
доводя себя до исступления. Всё в моей голове перемешалось, и я
думал о Диане, как о Дейрдре, а Дейрдру представлял в образе
голубоглазой шатенки Дианы. Когда я уже полностью запутался и,
совершенно отупев от горя, не мог понять, кто из них есть кто,
на помощь моему помутившемуся рассудку пришёл спасительный сон.
Мучения мои кончились, и я погрузился в сладкое, блаженное
забытье.
ГЛАВА 2
В седьмом часу утра меня разбудил Колин. По-видимому, он искал
меня всю ночь, что не делало чести его сообразительности - он
должен был найти меня гораздо раньше. Мои поступки были вполне
предсказуемы, и Колин, не найдя меня во дворце, мог бы
догадаться, где меня искать. Я перенёсся в свой замок
Каэр-Сейлген в Лохланне только для того, чтобы выгадать часок
перед неизбежным объяснением с Колином и успеть переговорить с
Дианой. Истеричать и спать в мои планы не входило, но недаром
ведь говорится, что человек всего лишь предполагает, а
располагает кое-кто другой. Кто именно - это сложнейший
теологический вопрос, пока что не имеющий приемлемого
разрешения, и рассматривать его здесь и сейчас я считаю
неуместным.
Когда я раскрыл глаза, Колин стоял возле моей кровати, заткнув
большие пальцы рук за свой кожаный пояс, и смотрел на меня
сверху вниз. Взгляд его серых со стальным оттенком глаз излучал
гнев и досаду. И некоторую растерянность.
- Я мог бы убить тебя во сне, - заявил он, увидев, что я
проснулся.
Разбитый и опустошённый, я добрые полминуты лихорадочно
соображал, что он имеет в виду. Затем поднялся, сел в постели и
ответил:
- Жаль, что ты не сделал этого.
- Ты поступил подло! - сказал Колин. - Коварно, вероломно! Ты
использовал моё дружеское расположение, втёрся ко мне в доверие
и обманул меня.
- Ты тоже хорош, - вяло отозвался я, протирая глаза. - Зачем
было раскрывать мне все свои карты? Зачем тебе понадобилось
посвящать меня в таинства ритуала?
- Я доверял тебе! - негодующе произнёс Колин. - Как брату
