- Ничего не получится, - отрезал Иолай, на всякий случай грохнув
кулаком о столик. - Не сядет дядя Геракл в Микенах!
- Да почему?!
- По кочану. И вообще - куда ему, прирожденному герою, в правители?
Опять же, приступы безумия - слыхали небось? Ну вот и будьте довольны, что
слыхали, а не видали. Я уж знаю дядюшку - как найдет на него, так только
успевай прятаться!
- Ну хорошо, - подытожил Эврит. - Геракл в Микенах не сядет. А как
насчет его брата - и твоего отца? Ты пока не пей, Иолай, ты подумай, не
спеши отвечать... хмель - он плохой советчик.
Иолай грузно качнулся.
Опрокинул кресло.
Издал горловой звук - и шагнул к двери.
- Герой, - тихо плеснул вслед голос Гиппокоонта. - Золотая молодежь.
А я тебя предупреждал, Эврит...
Гиппокоонт вдруг замолчал.
Твердым, ровным шагом Иолай прошел до двери, постоял на пороге
мегарона.
Обернулся.
Жестким взглядом обвел собравшихся, словно впервые их видел.
- Радуйтесь, владыки! - негромко бросил Иолай. - Будем считать, что я
только что вошел. Будем считать, что все, сказанное вами, я не слышал - но
думал об этом по дороге сюда. Ну что, начнем сначала?
И только тут расхохотался Лаомедонт-троянец.
- Лошадник ты, Гиппокоонт, - сквозь смех крикнул он спартанцу, - тебе
коней, не людей судить! Этот парень - как он их всех еще во дворе, а?
"Стоять! Я кому сказал?!" Входи заново, Иолай Ификлид, возница Геракла!
Возница - это ведь тот, кто везет, правда?
- Нет, - серьезно ответил Иолай. - Возница - это тот, кому везет.
И двинулся от двери - обратно.
Заново.
7
Около полуночи, оставшись в отведенных покоях один, Иолай по-прежнему
продолжал думать о странной беседе в мегароне.
Ему упорно казалось, что за обычным заговором, преследующим банальную
цель - если и не заменить амбициозного Эврисфея благодарным и потому
сговорчивым ванактом, то хотя бы отвлечь Микены от планомерного захвата
чужого пирога - короче, за заговором, которых в ахейских правящих домах
двенадцать на дюжину, кроется нечто большее.
За тем, что говорили - то, о чем не говорили.
"Если верить Зевсу, бессмертие Гераклу обеспечено..." "Кому, как не
нам, исправить ошибку Зевса..." "А что - Зевс?.."
Иолай ворочался на резном ложе, устланном ветхими волчьими шкурами,
глядел в мрачный серый потолок, по которому змеились трещины - и думал,
думал...
Снаружи доносились крики и нестройное пение пьяных женихов, где-то
там же получали свою долю славословий и глупых вопросов братья; наверняка
неподалеку вертелся счастливый Лихас - его хотели поселить в павильон для
челяди, но Иолай не дал, надеясь хоть как-то приглядеть за этим стихийным
бедствием; спать не хотелось, не хотелось ничего, даже думать...
Скрипнула входная дверь.
Иолай замер неподвижно, лишь правая рука его змеей скользнула к
изголовью, нащупывая костяную рукоять ножа.
И расслабившись, вернулась обратно, когда Иолай узнал вошедшего.
- Смертные сперва стучат, а уж потом входят, - небрежно бросил он,
поворачиваясь на бок.
Гермий помолчал, потом вышел, трепеща крылышками на задниках
сандалий, негромко постучал и снова вошел.
- Так, лавагет? - вяло спросил бог.
И по этому "лавагет" Иолай понял, что дело обстоит хуже, чем он
предполагал.
- Неприятности, Гермий?
- У кого их нет, лавагет? - осунувшееся лицо Лукавого изобразило
нечто, напоминающее былую улыбку.
- Какие?
- Такие, о которых тебе знать не стоит. Ты с близнецами на отдыхе -
ну и отдыхай.
Это было сказано не обидно; Иолай вполне верил, что у Лукавого могут
быть неприятности, о которых посторонним знать не стоит.
- Ну и отдыхаю, - Иолай пожал плечами и перевернулся на другой бок.
У него тоже хватало таких новостей, о которых он не собирался
говорить Гермию.
Во всяком случае, сейчас.
- Ты не злись, лавагет, - Гермий уселся рядом на край ложа, оправив
свой неизменный хитон. - Нам с тобой ссориться ни к чему. Нам с тобой
советоваться надо.
- О чем? О твоих неприятностях?
- Нет. О моих не надо. Пока - не надо. Давай - о наших. А то что-то
меня тетка вконец одолела.
- Какая тетка? - не понял Иолай.
- Мнемозина. Память. Вот, к примеру, ты помнишь приезд Эврита
Ойхаллийского к тебе в Фивы? Самый-самый первый приезд.
Гермий помолчал и нехотя добавил.
- Ты тогда еще Амфитрионом был.
Иолай рывком сел на ложе.
- Помню, - глухо бросил он. - Только знаешь, Лукавый... давай без
лишних воспоминаний. Я не бог, мне память - не тетка. Договорились?
- Договорились, - кивнул Гермий, не отводя спокойного взгляда от
бешеных, налившихся кровью глаз Иолая. - Мне уйти или говорить дальше?
Трещины бежали по потолку, плетя свои бессмысленные кружева; "Хвала
великому Гераклу!" - завопил во дворе тонкий голос, подозрительно похожий
на голос Лихаса, и тут же утонул в хриплом многоголосом рокоте:
"Хвала-а-а-а!.."
- Дальше, - Иолай тронул усталого бога за локоть, словно прося
прощения за невольную вспышку. - Извини, Лукавый, по-моему, у нас обоих
был трудный день...
- Не то слово. Итак: первый приезд Эврита в Фивы, состязание за право
учить близнецов между Ифитом Эвритидом и предыдущим учителем... как его
звали?
- Миртил.
- Да, Миртил. Потом - ничья; и этот самый Миртил наутро пропадает.
Кстати, вы выяснили, что с ним случилось?
- Нет. С тех пор о нем - ни слуху ни духу. Поговаривали, что
колесницу его - у нее на заднике приметная резьба была - видели не то в
Арголиде, не то в Мессении...
- Колесницу - возможно. Но не ее хозяина.
- Ну и что?
- Ничего. Просто на следующий день после состязаний в предгорьях
Киферона на глазах у одного пастуха учитель Миртил принес себя в жертву
юному Алкиду. Я частично видел и жертвоприношение, и... приступ.
Гулкое эхо сказанного заполнило покои, превратив их на миг в подобие
горного ущелья.
- И ты - молчал? Молчал до сих пор?! Почему ты не сказал мне этого
тогда, раньше... когда я еще был Амфитрионом?!
- И что бы ты тогда понял? Да и не до разговоров мне было. Не веришь
- у Хирона спроси. Опять же: ничья в состязаниях - это ведь не столько
Миртил и Ифит, сколько я с Аполлоном. Братец мой сводный решил, что
зазнался Эврит - Аполлон его еще "басилейчиком" через слово величал -
пора, мол, осадить. Ну и... осадили. В четыре руки.
- Хорошо, Гермий - зазнался, осадили, ничья... а в жертву-то себя
зачем?!
- Не знаю. Предполагаю, что...
- Погоди, Лукавый. Дай-ка я соберусь с мыслями. Значит - ничья;
допустим, Миртил догадывается о божественной помощи... а он горд - вернее,
был горд - и решает... Нет, сам он так не решит. Значит, помогли.
Подсказали. Кто? - тот, кому это выгодно. Возможно, Галинтиада, дочь
Пройта, пожар ее праху! Хотя нет: явись старая Одержимая к Миртилу с такой
идеей хоть до, хоть после состязаний - он бы ее в шею погнал! Неужели...
Эврит-ойхаллиец?!
- Не знаю, лавагет. Но мыслю примерно так же. Если, конечно, такое
условие и впрямь было поставлено покойному Миртилу; причем не после
состязаний, а еще до них.
- Ну и спросите у него! Или Владыка Аид разучился язык теням
приставлять?!
- Миртил не в Эребе, лавагет. Он - в Тартаре. Как и любая другая
жертва Алкиду; особенно - добровольная.
- Но если в наших догадках есть хоть зерно правды, значит - Эврит...
Одержимый! Причем из тех, кто был осведомлен о подлинной причине безумия
Геракла!
- И в третий раз отвечу: не знаю, лавагет. Но хотел бы узнать.
"...Слава! - ревут за окном луженые глотки. - Слава возничему
Геракла, Иолаю, сыну Ификла, сына Амфитриона, сына Алкея, сына
Персея-а-а-а!.."
- Всех перечислили, - беззвучно шепчет Иолай, глядя в потолок, -
одного забыли: самого Громовержца, Персеева отца... Дыхания не хватило,
что ли?
Иолай в покоях один.
Бегут, змеятся трещины; причудливые линии треснувшей судьбы
человеческой...
8
Примостившись на груде сосновых поленьев, остро пахнущих лесом, Иолай
наблюдал за двумя кряжистыми рабами-абантами - коренными жителями Эвбеи,
чьи спутанные волнистые кудри падали на лицо не из-за неряшливости, а
согласно древней, забытой всеми, кроме самих абантов, традиции.
Абанты, сняв все, за исключением набедренных повязок, увлеченно
жарили на вертеле баранью тушу, время от времени обмениваясь гортанными
возгласами и сбрызгивая жаркое винным уксусом из глиняного кувшинчика.
Бледные, но от того не менее жаркие языки огня жадно лизали истекавшую
шипящим жиром баранину; мускулистые тела абантов лоснились от пота и,
казалось, тоже сейчас начнут шкворчать и дымиться; дразнящий аромат
растекался по двору - и Иолай, в общем-то не голодный, не выдержал.
Он встал, подошел к костру, одним движением выдернул из лежащего
рядом бревна широкий разделочный тесак - и, сочно врубившись в бараний
бок, оттяпал себе добрый кус чуть подгоревшего по краям мяса. Абанты
одобрительно хмыкнули, один из них протянул Иолаю пол-лепешки и пучок чуть
привялой зелени - после чего с удовольствием расхохотался, когда Иолай
запустил крепкие зубы в пропахшую дымом баранью плоть.
По двору неторопливо и деловито сновали слуги, прохромал куда-то
страдающий от похмелья дамат, его чуть не сшибли трое одетых в козьи шкуры
детин, волокущих корзины с провизией; неподалеку коротко и умело ухал
топором мясник; две молодухи, не слишком старательно завернувшиеся в
голубые пеплосы, одарили Иолая многообещающими улыбками и быстро
прошмыгнули мимо, потому что хмурый молодой человек не обратил на их
улыбки никакого внимания.
Ворота пронзительно заскрипели, жалуясь на стражников, тянущих
створки в разные стороны, и во двор неторопливо въехала влекомая гнедой
парой колесница.
Басилей Эврит бросил поводья одному из стражников, по-молодому
спрыгнул наземь, оправляя белоснежный фарос - накидка идеально подходила к
буйно-седой гриве Эвритовых волос - и махнул рукой поднявшемуся с
поленницы Иолаю.
Именно в этот момент - ни секундой раньше - Иолай принял решение.
Он понимал, что пытаться незаметно выведать у Эврита Ойхаллийского
что бы то ни было - все равно что воровать звезды с неба.
Иолаю, будь он хоть трижды племянник Геракла, басилей Ойхаллии всей
правды не скажет.
Иолаю - не скажет.
Иолаю.
Ну что ж, Орхоменская битва в сравнении с тем маневром, который
(возможно!) разговорит Эврита, покажется детским лепетом...
- Ты не на состязаниях? - подошедший басилей
удивленно-доброжелательно смотрел на молодого человека с куском баранины в
руке.
- А что я там забыл? - лениво и даже несколько грубовато
поинтересовался Иолай.
Брови Эврита поползли вверх, тесня морщинистый лоб.
- Разве ты не надеешься завоевать руку моей дочери Иолы?
- Такой лучник, как я? Ни в коем случае. Если бы здесь были
колесничные ристания - тогда другое дело... Нет уж, пусть мои... дядя и
отец состязаются. Кстати, басилей - а почему ты сам здесь, вместо того
чтобы демонстрировать женихам свою легендарную меткость?
- Уже продемонстрировал, - усмехнулся Эврит, кривя узкий рот. -
Теперь до самого последнего тура мне на поле делать нечего.
- Не сомневаюсь. Похоже, за четверть века - с того дня, как ты
впервые приехал с сыном в Фивы, чтобы учить будущего героя - ты мало
