Так прошло три дня, и снова превратилась Королева в девушку с
ослепительными белками глаз; но когда на смену красавице возвратился живой
скелет, Малыш иа-Квело с удивлением почувствовал, что не испытывает такого
отвращения перед ним, хотя так до конца и не свыкся с тяжелым духом,
окружавшим ее, с царапающим слух голосом; он смог даже делить ложе с этим
обтянутым иссохшей кожей призраком, избегая смотреть ему в глаза, но
иногда даже волнуясь за старушку.
Доверившаяся Малышу возвращавшаяся девушка с блестящим взглядом, -
она поведала ему о кошмарах детства своего, о приобщении, о злодеяниях
своих в старом, сморщенном обличьи, чуждом даже для нее самой, о выпитой
крови забредавших в пещеру Скитальцев; она кормила иа-Квело фруктами и
поила только родниковой водой, потому что от иной пищи тело его
приобретало слишком дразнящий запах; она давала ему капли своей рубиновой
крови и с ними же пекла особый медовый хлеб с бурой корочкой, и Малыш звал
этот хлеб любовной приманкой, и нутро его содрогалось от мякоти хлеба...
Так прошла вечность, потом еще и еще одна вечность, и тускнела память
Малыша, и солнце стало обжигать кожу его, черную кожу сына солнца, а
старуха сидела у очага в мертвом, сонном оцепенении, а девушка была такой
же ослепительной, как и в первый день, и бледнеющий Малыш стал понимать,
что имела в виду Длинногрудая Королева, говоря о...
ЧЕТ
...Лук сломан,
Стрел больше нет,
Время стучится в виски,
Не лелей робеющего сердца,
Стреляй без промедления.
"Змее же свойственна гибкость и яд, тигру - ярость и мощь удара,
крепок загривок у лесного медведя, и подпрыгивает орел, взмахивая
крыльями; обезьяна хватает неведомое, труслива и быстра крыса - и
неискушенный теряется в вечной изменчивости признаков, а растерявшийся
издает звуки жертвы, и податлива для охотника такая добыча.
Знающий же различает скрытое и знает простое - более великое, нежели
обилие признаков и умений. И знает он, что стелется по земле змея, не имея
конечностей от рождения своего, кошка прыгает, куда захочет, и нет разницы
между любыми из четырех ее лап; и есть у пернатого пара крыльев для
полета, и пара когтистых ног для ходьбы и ловли, и несходны меж собой пары
конечностей птицы.
Три уровня обнимают сущее: земля, мир и небо, и три образа живут в
нем - птица, кошка и змея, потому что вставший на дыбы медведь разделяет
лапы свои и, уподобившись птице, валится на врага сверху, и подобен змее
припавший к земле пардус, жалящий единым убийственным броском.
Когтистые ноги имеет птица, и огромные распахнутые крылья, и не
позволяет она приблизиться к себе, потому что податливо птичье тело, легко
рвется оно; бьет птица всей тяжестью могучих крыльев, когтями хватает
добычу, рушась на подмятую жертву, топча ее, но отлетая при малейшей
угрозе, - и трудно прорваться сквозь хлопанье, мельканье и взмахи
разнолапого...
Но кошка способна на это, ибо любит она близкое объятье, рвется к
нему, сжавшись в упругий ком, и, прыгая вперед, все четыре короткие лапы
свои обрушивает она градом непрерывных ударов, покрывая врага ранами и не
давая опомниться; бессильно режут воздух огромные крылья, не могут они
сбросить вцепившегося в грудь, перья летят во все стороны, и трудно
справиться со спрессованной яростью одинаковолапого...
Но змея способна на это, ибо лишена змея конечностей, и ядовита, и
холодна, и только лед змеиных колец может ждать чужого нетерпения, удара
неосторожного, и дождется своего змея, но объятье ее короче, чем у кошки -
тяжело стряхнуть обвившуюся смерть, и ударить нелегко по узкой пружине...
Быстр поцелуй змеи, ядовит он, никто не подставит змее лазейки, но сама
найдет она место и время для укуса, ужасен бросок гадины, невозможно
спасение - но птица способна на это, падая сверху, ударяя всей длиной
крыла, хватая кольца когтями, и бьется гибкость в жесткости; и так
замыкается круг...
Поэтому знающий не мечется по сторонам, следуя многочисленным
различиям, и не выпячивает перед глупцами разнообразие искусства своего,
но следует основе, и на враждебность змеи меж людей падает с небес
крепкокрылым орлом, на жесткость орла гордого-мягкими кошачьими лапами
отвечает, тело рвущими; и огненный взрыв кошки разбивается о ледяную
невозмутимость единственного жала...
Потому устроен так мир, что птицы в нем змей пожирают, кошки же любят
птичье мясо, а не наоборот, и змея жалит протянутую лапу без промедления.
И есть дракон в мире, имея змеиный хвост, птичьи крылья и лапы
кошачьи четыре, и подобен он всем троим, летая в небесах, по земле бегая и
стелясь, как змей - а человек подобен дракону, и на многое способен
человек..."
Что же ты знал такое, старый Джессика, чего не знали многие, что
хотел ты и сумел передать мне, молчаливый целитель, невинный убийца,
толстый, одышливый, старый больной человек, подобный дракону?!.
НЕЧЕТ
Собака оплакивала умершего повелителя, лохматая преданная
плакальщица, и захлебывающийся вой ее метался в сизых завесах туч,
разбивался об угрюмо молчащие холмы, путался в ночной листве осиротевшего
бука; выл, надрывался верный Чарма, забывая зализывать слипшиеся раны - а
над опрокинутым иссеченным телом сидел гибкий высокий юноша, неподвижный и
ссутулившийся, и обнажены были правые руки Живущего в последний раз и
Ушедшего в последний раз, бесстыдно обнажены, умер стыд, и видела луна
одинаковые девять браслетов.
Долгую жизнь определила судьба старому Джессике; выбрала жизнь из
сумки везения все положенные ему уходы - последний остался, и тот
разыграли за него лесные братья в зеленых капюшонах, улыбчивые дикие дети,
легко трясущие кости чужих игр. Кости...
Молчал знахарь. Топтали бездумно и беззлобно травы редчайшие -
молчал, пальцы разбойные по ларям шарили - слова не проронил, и за бороду
дергал смешного старика атаман Ангмар; предание гуляло о волосатых
Ангмарах, людях с головами песьими, и зарычал низко квадратный волкодав,
врага почуяв.
- Приколи собаку! - властно кинул оскалившийся Ангмар, и коренастый
бородач умело ткнул подобравшегося Чарму зазубренным дротиком. Хаживал
бородач на волков, на медведя с рогатиной хаживал, только тяжело
вспоминать о победах охотничьих с глоткой вырванной, потому как незнаком
был для хрипящего ловчего страшный бросок боевых берийских собак.
Сразу понял все Ангмар, ловко понял, славно понял - взвыл Чарма с
лапой разрубленной, и братья лесные без главаря остались, нельзя в
атаманах ходить с перебитой шеей, даром что холка твоя пошире бычьей...
Так и случилось дикое, и застал вернувшийся из деревни ученик -
застал остывающее тело учителя, и изрезанного воющего Чарму, и лошадь
дрожащую, в спешке забытую - трупы своих-то братья в лес уволокли, встанут
ведь дружки назавтра, браслеты почесывая, как пить дать встанут, им еще
жить да жить, кому по три, кому по пять раз, и кровавым спросом спросят с
бросивших их - тяжело нести восемь трупов, дорого плачено за бешеного
травника с выродком его натасканным, людоедом, но что поделать, раз так...
Лошадь от них осталась, добрая лошадка, смирная, и когда луна
отразилась в карих конских глазах, встал юноша, и скупы были его движения,
движения человека, выбравшего свою дорогу. Вспорол нож крутую шею
животного, густая струя ударила в ведро, и замолчал принюхивающийся Чарма.
Юноша погладил пса; самые необходимые вещи сгрудились в изношенной
котомке - и лопата выбросила первый пласт ночной светящейся земли.
Спустя два часа у последнего поворота дороги в Город сидел высокий
гибкий мужчина, поглаживавший огромного скулящего пса. Раны были на руках
его, кровавый след тянулся по щебенке дороги, и пустое ведро валялось в
дальних кустах.
Мужчина и собака ждали рассвета. Они ждали вербовщиков.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. СКОЛЬЗЯЩИЕ В СУМЕРКАХ
НЕЧЕТ
...И тогда лишь был отдан им пленный,
Весь израненный вождь аламанов,
Заклинатель ветров и туманов
И убийца с глазами гиены.
- ...никак не менее двоих!
- Кого?
- Мужчин, разумеется. А то один перегревается...
Смеющиеся девицы табуном влетели в маленький, тускло освещенный зал,
где и были придержаны Всеобщей Мамой, излучавшей голубой свет вынужденной
старческой добродетели.
- Что ж вы, ножны мужские, делаете, - ласково закудахтала она, и
играющий бичом раб за Маминой спиной на какой-то миг показался обаятельным
и нестрашным. - Господа уж третью дюжину приканчивают, их достоинство
полковым знаменем выпирает, а кротость да податливость шляется неведомо
где, да еще, сдается мне, даром...
Что кроме этого сдавалось Всеобщей Маме, бывшей мечте нынешних
трясущихся маразматиков - через талант ее маразматиков, и через него же
трясущихся - неведомо осталось, утонув в изящном грохоте худых, полных и
откровенно жирных ножек по испуганной лестнице заведения "На все четыре
стороны", пользовавшегося в городе жаркой потной известностью.
- ...И на стволе нашем, общем стволе, который превыше гордости и
обид, новая взошла ветка, Серебряная Ветвь, и бокал за ее побеги уже жжет
мне ладонь. Встань, Смертник Джи, нынешний Сотник Джи, и переживи всех
нас, видящих тебя сегодня и пьющих честь твою!
Рослый сотник выбрался из-за неуклюжего стола и смущенно оглядел
притихшее собрание.
- Спасибо, друзья! - пальцы вставшего сжались на пододвинутом бокале.
- За тепло спасибо, за вечер сегодняшний, простите меня все, кого обидел
чем, а, в особенности, ты прости, сотник Муад, и ты, сотник Фаранг, за
смерти ваши случайные, от руки неумелой, открывшие мне дорогу в компанию
вашу, за которую положу я все жизни оставшиеся, ни одной не жалея и не
уклоняясь от пути назначенного. Вашу славу пью!
Многоголосый рев покрыл его слова, еще больше усиливаясь от звонких
приветствий впорхнувших девиц; и твердые мужские колени с удовольствием
приняли на себя мягкий чирикающий груз.
- Рыбчик, - надрывалась голубоглазая Линга, наводившая на мысли о
порочном незачатии, - рыбчик, ты сводишь меня на казнь?..
Обманчиво полный сотник Фаранг, евший на удивление мало и пивший на
удивление много, буркнул что-то невнятное, поддающееся любому
истолкованию, и позволил Линге запустить губы в его стакан в обмен на
рыжеволосую лапищу, засунутую ей под юбку. Девушка была удовлетворена
обоюдным согласием и продолжала попискивать на интересующую ее тему.
- Рыбчик, а какой сегодня день будет?
- Терция. Для старика все на этом и закончится, к труповозам пойдет,
а маманька помоложе, ей завтра днем еще ступень причитается.
- А ты ей сам голову отрубишь, да?!
Фаранг сжал пальцы, и стакан в его руке разлетелся вдребезги,
перепугав до смерти любопытную красотку.
- Дура, - констатировал сотник. - Ты что, варка накликать хочешь? Где
ж ты видела, чтоб родню Не-Живущих казнили с пролитием крови? Очумели вы
тут совсем, подстилки мясные... Ясно ж сказано: веревка, огонь, вода и
промежуточные - кипяток, например... Сколько жизней осталось вражьей
