шею или получить большие деньги - там всегда оказывается господин Арельо.
Причем все вокруг ломают шеи, а господин Арельо получает деньги! Но они
редко залеживаются у Арельо Верома!..
А дуэли! Тут года два назад новонабранные мальчики Толстого Траха
спьяну обозвали его варком; так он сказал им, что против варков ничего не
имеет, а вот пить в таком возрасте крайне вредно - и через минуту все пиво
уже выливалось из распоротых животов. Говорят, ребята с тех пор бросили
пить...
Сотник кинул хозяину еще одну монету и направился к худощавому
мужчине в вытертом камзоле зеленого бархата, под которым наметанный глаз
сразу угадывал кольчугу. У ног его примостился сонный бродячий певец,
видимо, в ожидании подачки.
- Господин Вером?
- Да. Чем обязан?..
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. БОЛЬШОЙ НЕЧЕТ
...Изгибом клинка полыхая в ночи,
Затравленный месяц кричит.
Во тьме - ни звезды, и в домах - ни свечи,
И в скважины вбиты ключи.
В домах - ни свечи, и в душе - ни луча,
И сердце забыло науку прощать,
И врезана в руку ножом палача
Браслетов последних печать.
Пятиструнный лей звенел под опытными пальцами, и спустившийся вечер
присел рядом, рядом с сухопарым костистым мужчиной, привалившимся к
массивному валуну и блаженно мотающим головой в такт нервным ударам. Левая
рука легко скользила по изношенному, некогда лакированному грифу; и ветер
тоже качнул встрепанной листвой, спугивая примолкших птиц - не звучали
здесь чужие песни, ни теперь, ни ранее, когда он, ветер, был еще юным и
теплым, совсем-совсем теплым, а люди... Люди, пожалуй, были такими же.
Только песен не пели люди, молчали, хмурились, не такое тут место...
- Кончай ныть, Гро, - громко бросил кучерявый молодчик, обладатель
невероятно пышных рукавов и невероятно жиденьких усиков. - Видишь, дамы
наши раскисли, сейчас растекутся по лежбищу - и не с кем будет мне завести
незамысловатую беседу!..
- Пусть поет, - вступилась за безразличного Гро одна из упомянутых
дам, принявшая реплику кучерявого близко к сердцу, что весьма затруднялось
чрезмерным вздутием ее провинциального бюста.
- У местных через три слова - похабщина, а тут городское,
неоплеванное... Так что, Слюнь, жуй да помалкивай, а то я тебе дам больше,
чем мечтал ты в сопливом детстве...
Ее тощая подружка, проигрывавшая защитнице и в комплекции, и в
красноречии, ограничилась запусканием в перепуганного Слюня кривой
обглоданной кости из слезящегося окорока.
Кость описала широкую дугу, и вечер еле успел увернуться. "Пой,
парень, пой!" - шептал вечер, и изрезанные пальцы вновь тронули дрожащие
струны...
Забывшие меру добра или зла, -
Мы больше не пишем баллад.
Покрыла и души, и мозг, и тела
Костров отгоревших зола.
В золе - ни угля, и в душе - ни луча,
И сердце забыло науку прощать,
И совесть шипит на углях, как моча,
Струясь между крыльев плаща.
- А я-то думала! - скривилась толстуха. - Надеялась, мол, мальчики из
Города, не эти, козопасы задрипанные... Так нет же, и тут не без ругани!..
- и слезы, большие коровьи слезы пропахали ее оттопыренные щеки.
Деликатный Слюнь бросился утешать чувствительную даму и, вероятно,
преуспел бы в этом, но споткнулся о молчавшего до сих пор лохматого
продубленного хмыря, валявшегося в траве и с истинно хмыриным упорством
добивавшегося взаимности от давно опустевшей пузатой бутыли. Посуда
возмущенно зазвенела на камнях, орущий Слюнь воткнулся носом в предмет
своих вожделений, ободрав рожу о самодельную пряжку широкого пояса, или
узкой юбки - это как ему, кучерявому Слюню, больше нравится; под
аккомпанемент бесстрастного лея и вялые проклятия недвижного хмыря,
потерявшего цель в жизни.
- Ненормальные, - подытожила любительница окорока. - Я ж тебе
говорила, Нола, разве приличные мальчики полезут в Сай, в дерьме
окаменевшем копаться? Это только идиот Су туда лазит, - так с него взятки
гладки, у него в башке вороны накаркали, а ты туда же - пошли, пошли, мол,
в чужой руке всегда толще...
Малость проветрившийся хмырь - правда, самую малость - неожиданно
сел, заношенная обтерханная хламида распахнулась на узкой, безволосой
груди, и толстуха качнулась вперед, окончательно придавив счастливо
сопящего Слюня.
- У-дав, - по слогам прочитала она открывшуюся татуировку. -
Валяный...
- Вяленый, - поправил ее хмырь, протягивая куриную трехпалую лапу. -
Очень приятно.
Слюнь выкарабкался из-под завала, и усики его подпрыгивали от
удовольствия. - Ты, Удав, девочек не пугай, а то от имени твоего погода
портится!..
- Как - от имени? - толстуха медленно оправлялась от потрясения. - От
клички...
- От имени, от имени, - радостно заржал Слюнь. - А кличка у него
другая, она сзади написана, не на груди. И ниже.
- Показать? - равнодушно осведомился Удав.
Мнения разделились, и собравшийся было уходить вечер прошелся между
спорящими, коснулся шершавых рубцов татуировки, растрепал крашеные волосы
женщин и вернулся к глядящему перед собой Гро, тихонько подпевая и
постукивая ветками качающихся деревьев.
...Подставить скулу под удар сапогом,
Прощать закадычных врагов.
Смиренье, как море, в нем нет берегов -
Мы вышли на берег другой.
В душе - темнота, и в конце - темнота,
И больше не надо прощать ни черта,
И истина эта мудра и проста,
Как вспышка ножа у хребта.
- Ладно, Удав, пошли вещи носить, - буркнул, наконец, Слюнь,
огорченно косясь на безбрежные Нолины прелести. - А то Варк заявится,
опять характер станет показывать...
Незаметным молниеносным броском Удав уцепил кучерявого за отвороты
блузы, и оторопевший Слюнь затрепыхался в неласковых объятиях трехпалого.
- Брыли подбери, - зашипел ощерившийся Удав, методично потряхивая
хрипящего парня. - А то из-за языка твоего поганого все землю жрать будем,
я на Верома за треп твой не полезу, ты его в лицо назови, и погляжу я...
- Правильно, Вяленый, верно жизнь понимаешь, - ровный насмешливый
голос оборвал гневную тираду Удава, и сухощавая гибкая фигура скользнула
между валунами, окружавшими компанию. - Потому и взял тебя, на увечье не
глядя. А ты, маленький, - запоминай: дважды тебе долг платить. Первым
слова оплатишь, за спиной моей сказанные, а второй - за то, что Гро
прервал, на песню его наступил. Пошли, мальчики, подставим плечи...
Костлявый Гро ловко набросил ремень своего лея, и ветер побежал за
уходящими людьми, подхватывая на лету отголоски тягучей чужой мелодии.
Когда приезжие скрылись в сумерках, толстая Нола громко причмокнула
губами, и из обступившей развалины рощи вышли двое в широких накидках с
капюшонами.
- Ну что, лапа? - тихо спросил подошедший первым.
- Да ерунда, парни, - подняла голову Нола, и голос ее был сух и
колюч. - Щенок неопасен, певун их вообще рохля; Удав, конечно, удав,
только - вяленый, калека. Вожак - этот да, матерый, его на бабе не
купишь...
- Ну и не надо, - накидка распахнулась, и под ней блеснул кольчатый
самодельный панцирь. - Матерый, говоришь... Добро, пусть пороются в
схронах, а мы пока погуляем. Только про певца ты зря, Нола, плохо ты людей
считываешь. Как это он - про вспышку ножа, у хребта-то? Нужная песня, с
понятием, даром что городская... Ты певунов пасись, баба, им человека
глянуть - что струны перебрать...
- Пошли, Ангмар, - обозвался его молчаливый спутник. - Пошли. Пора,
ребята ждут.
Ветки цветущего кизила затеняли веранду и мешали папаше Фолансу
разглядеть на просвет янтарный листик крохотной вяленой рыбешки, с
хрупкими прожилками белесых косточек. Ее товарки были беспорядочно
разбросаны по всему многоногому столу и дожидались своего часа окунуться в
пенный прибой густого домашнего пива.
- Зря, - папаша Фоланс прервал созерцание и отхлебнул изрядный
глоток.
- Зря, - папаша Фоланс вытер встопорщившиеся усы и грохнул кружкой о
столешницу.
- Зря, - папаша Фоланс оторвал облюбованной жертве голову и с
проворством палача швырнул ее в кусты под навесом.
- Зря. Зря вы сюда приехали, господин Вером. Видите ли... У нас тихая
заводь, и как во всякой тихой заводи, здесь встречаются своего рода
странности. Но... это наши домашние, уютные странности, они никому не жмут
и... Ничего вы не найдете, милейший господин Вером, а всем кругом будет
наплевать и на вас, и на непривычный говор ваших людей, и на ваши невинные
круги возле Сай-Кхона. Старики, правда, дергаются, боятся старики, бороды
скребут, только вам, как я понимаю, тоже наплевать на их страхи. Это все,
надо полагать, вроде такого соглашения с обеих сторон, опять же с обеих
сторон и оплеванного, я хочу сказать...
- Ну почему же? - Арельо Вером сдул пену со своей кружки и, вылив
часть пива перед собой, внимательно следил за лопающимися матовыми
пузырьками. - Я, знаете ли, предпочитаю людей, которые боятся. Я и сам,
знаете ли, часто боюсь. Это бодрит. Кстати, я и не собираюсь ничего искать
в Сай-Кхоне. Я собираюсь там терять. Возможно, деньги, вложенные в дело,
возможно - жизни, себя и своих... ну, скажем, товарищей, хотя это будет
лишь фасадом правды. Возможно...
- Возможно, разум, - закончил папаша Фоланс, ловко кидая в лицо
собеседника особо колючей и хвостатой рыбой. Вером двумя пальцами
прихватил ее за плавник и с хрустом разорвал на несколько частей.
- Благодарю вас, - сказал Арельо Вером. - Итак...
Папаша Фоланс осклабился.
- Если вы и удачу так же ловите за ее скользкий хвост, то я, пожалуй,
взял бы мои слова обратно, но... что сказано, то сказано. Пусть везучий
господин Вером соблаговолит подойти вон к тому краю веранды, и в щели
забора он сможет увидеть безумца, пару лет назад ходившего в Сай-Кхон.
Только, в отличие от вас, человека, которому нечего было терять, он
потерял единственное, что имел - рассудок. Старики шепчут - он видел
Бездну...
Арельо кивнул и поднялся из-за стола. Он подошел к папаше Фолансу и
наклонился, высматривая между досками видимый край улицы. Удав,
неподвижный сонный Удав, равнодушно торчал у ворот, полуприкрыв высохшие
шелушащиеся веки, а напротив... Напротив сидел идиот в немыслимом пестром
рванье и сером, ободранном внизу плаще. Идиот тряс кудлатой головой,
взмахивал руками, чертя в горячем воздухе круги, и бормотал себе под нос
неслышный бред. Изредка он вскакивал и, припадая на правую ногу, тыкал
сжатым кулаком перед собой, топая и каждый раз резко отдергивая кисть
назад.
- И так всегда, - папаша Фоланс, отфыркиваясь, встал за спиной
Верома. - Походит, походит - и сидит. Потом скачет и орет. Все дома
изрезал - кружки какие-то, загогулины... хотели избить, но - несчастный
человек, сами понимаете; да и красиво в общем выходит, даже очень. Теперь
зовут иногда - мол, давай, укрась подоконник там или дверь... Тем и
кормится. Тут недавно каменотес наш, Сорбан, трепался - староста ему
ограду заказал, негоже, мол, старостиному дому и без ограды; так он тачку
