заключения...
К счастью, этого не понадобится.
- Дженни, - сказал я. - Нам нужно поговорить.
- Сейчас, милый, минуточку. - Она нажала еще несколько клавиш и
задвинула консоль в стол. - Все, готово. Выпьешь соку?
- Выпью, но не соку, - бодро ответил я и, к удивлению Дженнифер,
достал с верхней полки банку растворимого кофе.
Ее удивление переросло в изумление, когда я насыпал в чашку с
кипятком аж две полные ложки кофе, добавил, не скупясь, сахар,
размешал его, а затем вынул из кармана пачку сигарет и закурил.
Дженнифер так и села.
- Эрик! Что с тобой?
- Догадайся, - предложил я.
Глаза ее мгновенно расширились:
- Неужели...
- Да, - кивнул я. - Мой Дар полностью восстановлен.
- И... когда это случилось?
- Девять дней назад.
У Дженнифер был такой растерянный вид, словно она никак не могла
решиться, что ей делать - броситься мне на шею или стукнуть чем-то
тяжелым по голове. Я решил помочь ей советом:
- Скажи, что я свинья.
- Ты свинья, Эрик! - с чувством произнесла она.
- Признаю и каюсь. Обещаю исправиться.
- Почему ты ничего не сказал?
- Боялся обнадежить тебя, а потом разочаровать. До сегодняшнего
дня я не мог взять под контроль Формирующие. Как оказалось, я просто
должен был вспомнить и восстановить все свои прежние навыки, но я
опасался куда более серьезных проблем.
- Значит, ты решил пощадить меня?
- Нет, Дженни. В любом случае, я сказал бы тебе правду, но прежде
я хотел разобраться, в чем состоит эта правда. Лишь сегодня за
праздничным столом я сумел укротить одну Формирующую, и только тогда
мне стало ясно, что мой Дар восстановился без каких-либо изъянов.
Дженнифер поднялась, подошла ко мне и вынула из моего рта
сигарету. Мы обнялись и поцеловались.
- Вот за праздничным столом, - заметила она, - как раз и был
удобный случай сообщить нам эту радостную весть.
- И дети не смогли бы заснуть от волнения, - возразил я. - Это
первая причина, почему я тогда промолчал.
- А вторая?
- Ты, милая. Прежде, чем вызвать отца или маму, я должен
поговорить с тобой.
- О чем?
- О нашем будущем. - Я отстранил от себя Дженнифер, забрал у нее
сигарету и сделал глубокую затяжку. - Странно. Смешно. Уже больше
одиннадцати лет мы живем вместе, у нас есть ребенок... дети, а я...
я боюсь сказать такие простые слова: "Дженни, стань моей женой".
Дженнифер посмотрела на меня долгим взглядом, затем резко
обернулась и выбежала из кухни. Я швырнул окурок в раковину
умывальника и последовал за ней.
Она сидела в холле на диване, уставившись задумчивым взглядом в
противоположную стену. Я сел рядом с ней и обнял ее за талию.
- Дженни, родная. Извини, если я сказал что-то не так. Я имел в
виду, что боюсь не твоего согласия, а...
Дженнифер прижала палец к моим губам.
- Я тебя правильно поняла, Эрик. Я знаю, что ты хотел сказать.
Просто я... Понимаешь, я много раз представляла наш разговор о
будущем, когда мы, наконец, вырвемся из этого плена. Я представляла
его по-разному, и... ты сказал именно то, что я мечтала услышать.
- Значит, ты согласна?
Она посмотрела на меня сияющими глазами:
- Да, я согласна... Если ты действительно этого хочешь.
- Я хочу этого, Дженни, больше всего на свете хочу. Я люблю тебя.
- А как же Софи? Ты уже забыл ее?
Я вздохнул и потупился. Эта тема была для нас своего рода табу.
Вот уже семь лет, если не больше, мы с Дженнифер ни разу не
упоминали имя Софи в наших разговорах. Да и я сам с каждым годом все
реже и реже вспоминал ее. Однако...
- Нет, дорогая, - честно ответил я. - Было бы ложью сказать, что
я забыл и разлюбил Софи. И я покривил бы душой, если бы стал
утверждать, что моя любовь к ней была лишь юношеским увлечением.
Двенадцать лет я провел в ожидании встречи с ней. Мысль о Софи
помогала мне бороться с безумием. Она стала для меня символом
свободы, живым воплощением той цели, ради которой я смог вытерпеть
пытку одиночеством и снести все издевательства Александра. Софи и
свобода слились для меня воедино; я люблю Софи, потому что люблю
свободу. Она всегда будет близким и родным мне человеком. Но ты,
Дженни... Ты - самое лучшее, что произошло в моей жизни. Ты не
просто скрасила мое одиночество, ты превратила мой ад в рай, а серые
и унылые будни - в бесконечный праздник. Из товарищей по несчастью,
из вынужденных любовников мы стали дружной семьей, мы стали единым
целым, и теперь я не представляю своей жизни без тебя. Да, я по-
прежнему люблю Софи, но я уже не могу представить себя с ней, я не
могу представить себя с любой другой женщиной, кроме тебя.
Дженнифер крепче прижалась ко мне.
- Со мной то же самое, Эрик. Я продолжаю любить Кевина, я очень
сильно люблю его, но люблю как старшего брата, как друга. А ты - мой
единственный мужчина, ты один нужен мне, и только ты... - Она
вздохнула. - Неужели это всего лишь привычка?
- Это больше, чем привычка, Дженни. Не всякая любовь, я уже не
говорю о привычке, смогла бы выдержать такое испытание, которое
выпало на нашу долю. Долгие годы, проведенные наедине, не стали для
нас мучительной пыткой, мы счастливы вместе, меня не тяготит твое
общество, а тебя - мое. Многие другие мужчины и женщины на нашем
месте сейчас бы только и мечтали о том, чтобы побыстрее разбежаться
в разные стороны, их бы тошнило друг от друга. А у нас с тобой даже
мысли такой не возникает. Когда я думаю о своем будущем, то
непременно вижу тебя рядом со мной.
- Я тоже, милый, - сказала Дженнифер. - Я хочу всегда быть с
тобой. И если это не любовь - то что же тогда любовь?
- Это любовь, - твердо произнес я. - Настоящая любовь, какая
бывает лишь один раз в жизни, и то далеко не у всех. Нам с тобой
повезло, Дженни. Крупно повезло.
Глава 21. СОФИ ВОЗВРАЩЕНИЕ ПРИНЦА
Прекрасный Принц вернулся. И я страдаю...
Нет, конечно, я рада за него. Рада, что он жив, здоров и
счастлив... Зато я несчастна!
Эрик вернулся не сам. К превеликой радости всей родни, он привел
с собой Дженнифер. И, к вящему умилению все той же родни, с ними
было двое детей - сын и дочка, Паоло и Фиона.
Дом Света праздновал возвращение наследного принца. По этому
случаю Брендон устроил пышное торжество, на которое явились все
близкие и дальние родственники, а также члены правящих фамилий
дружественных Домов.
Я чувствовала себя чужой на этом празднике жизни и при первом же
удобном случае поспешила незаметно скрыться. Я вернулась в Сумерки
Дианы, закрылась в спальне и дала волю своим слезам.
Мне было горько и тоскливо. Мне было почти так же больно, как и
год назад, в тот день, когда мне сообщили, что Эрик погиб. Я снова
потеряла Эрика - теперь уже навсегда. Он разбил мое сердце и ушел к
другой...
Сначала у меня была надежда. Тот факт, что целых одиннадцать лет
Эрик и Дженнифер жили, как муж и жена, сам по себе еще ничего не
значил. Это было естественно и вполне объяснимо. Даже будь Эрик моим
законным мужем, у меня язык не повернулся бы осуждать его. Но...
но...
Вскоре я поняла, что они не были просто вынужденными любовниками,
нашедшими в объятиях друг друга отраду своему одиночеству. За эти
годы они стали настоящей семьей, и не только дети связывали их. Я
убедилась, что Эрик действительно любит Дженнифер, она любит его, и
они счастливы друг с другом и со своими детьми. А мне не было места
в их семейной идиллии...
И главное, это я во всем виновата!
Именно я устроила их счастье, а свое разрушила, когда свела их
вместе. Я, и никто другой, была причиной той "случайности", которая
направила корабль Дженнифер к планете, где находился Эрик. Почему
мое идиотское подсознание сыграло со мной такую жестокую шутку?
Почему я просто не вернула Дженнифер в наш родной мир? Или, в худшем
случае, не вернула ее туда, откуда она бежала. Тогда бы мы нашли ее
гораздо раньше. И эта бедная женщина, Джулия, осталась бы в живых...
А Эрик, вернувшись домой, стал бы моим.
Неужели в глубине души я не хотела этого? Как иначе объяснить все
происшедшее...
Мои горестные размышления прервал осторожный и даже робкий стук в
дверь. Нельзя сказать, что я совсем не почувствовала, как пару минут
назад из Тоннеля на лужайку перед домом вышел Бриан. Подсознательно
я приняла этот сигнал к сведению и проигнорировала его. Так обычно
случалось со мной во сне: на первых порах я всякий раз просыпалась,
но потом привыкла и научилась не реагировать на появление людей,
которых хорошо знала и не ожидала от них неприятных сюрпризов. Так
было не только во сне, но порой и наяву - когда я бывала очень
занята или чем-то увлечена.
А сейчас я была очень занята - я упивалась жалостью к себе.
Лишь после того, как Бриан постучал в третий раз, я нашла в себе
силы ответить:
- Входи. Открыто.
Я не стала подниматься с постели, разве что перевернулась на
спину и поправила юбку. Слезы я не вытерла - попросту забыла. А
вообще, мне было безразлично, что подумает Бриан. Вернее, я знала,
что ничего плохого он обо мне не подумает и поймет меня правильно.
Если бы он любил меня только по-братски, я бы обрадовалась его
приходу и с удовольствием поплакалась бы ему в жилетку.
Бриан вошел, закрыл за собой дверь и посмотрел на меня.
- Тебе плохо, Софи? - спросил он.
- Да, - честно ответила я.
- Я так и понял, когда ты ушла.
- Это было заметно?
- Нет, ты держалась молодцом. Но мы с Дэйрой догадались.
- Она тоже придет?
- Не знаю. Может быть, позже... Ты хочешь ее видеть?
Было ясно, что сам Бриан этого не хотел.
- Мне все равно, - сказала я. - Если придет, не прогоню. Но звать
ее не буду.
Бриан подошел к кровати и сел на ее край. Я смотрела на него, а
он смотрел на меня. Потом достал из кармана чистый носовой платок и
молча вытер слезы с моего лица. Он проделал это так нежно и бережно,
а глядел на меня с таким искренним, непритворным сочувствием, что я
чуть снова не разрыдалась.
С трудом проглотив застрявший в горле комок, я сказала:
- Спасибо, Бриан.
Конечно же, я догадывалась, почему он пришел ко мне. И зачем...
Вернее, за ч е м .
Прежде всего, Бриан пришел ко мне, как друг. Он видел, что мне
плохо, и хотел чем-то помочь. Поддержать, утешить, приласкать... Он
заботился о моем благе и с бескорыстием друга, и с эгоизмом
влюбленного.
Я не осуждала его за намерение воспользоваться моим теперешним
состоянием. Бриан был славным парнем, но он не был достаточно
сильным, чтобы устоять перед соблазном и не сыграть на моей
слабости. Не был он и слишком слабым, чтобы испугаться самой
возможности отказа и упустить такой великолепный шанс. Юношеская
любовь жестока - и к самому влюбленному, и к объекту его любви. Я
говорю так не потому, что считаю себя взрослой и умудренной
жизненным опытом; лишь глупец в свои неполные двадцать лет станет
утверждать, что он уже взрослый. Однако я успела повидать жизнь и
заметила, что люди старше тридцати любят хоть и не так пылко, но
более самоотверженно, и прежде думают о любимом человеке, а потом
уже - о себе.
Нет, я не могла упрекать Бриана в жестокой расчетливости. Не
имела на это морального права. В конце концов, и я не без греха.
Разве не жестоко было с моей стороны рассказывать ему про Эрика,
делая вид, что я не догадываюсь о его чувствах ко мне и о том, какую
боль причиняют ему мои слова?..
Бриан все смотрел на меня, сжимая в руке влажный от моих слез
носовой платок. Само по себе его молчание не тяготило меня. В
обществе Бриана (как и в обществе Дэйры или Мориса) я не испытывала
