промолвил:
- Ладно, уходи.
Матильда побледнела. В глазах ее заблестели слезы.
- О монсеньор! Я чем-то обидела вас?
- Ни в коей мере. Я никогда не обижаюсь на женщин, даже если они
обманывают меня.
- Обманывают! - воскликнула пораженная Матильда. - Вы считаете, что я
обманываю вас?
- Да, ты солгала мне. На самом деле ты не любишь меня. Уходи, больше
я тебя не задерживаю.
Девушка сникла и тихонько заплакала.
- Вы жестокий, вы не верите мне. Не верите, что я люблю вас. А я
так... так вас люблю...
Филипп застонал. У многих женщин слезы были единственным их оружием -
но они сражали его наповал.
- Ты заблуждаешься, - из последних сил произнес он, стараясь
выглядеть невозмутимым. - У тебя просто мимолетное увлечение, которое
вскоре пройдет, может быть, и завтра.
Матильда опустилась на устланный коврами пол и безвольно свесила
голову.
- Вы ошибаетесь. Это не увлечение, я действительно люблю вас...
По-настоящему... Я полюбила вас с того мгновения, как впервые увидела ваш
портрет. Госпожа Бланка много рассказывала про вас... много хорошего. Я
так ждала вашего приезда, а вы... вы не верите мне!..
Не в силах сдерживаться далее, Филипп бросился к ней.
- Я верю тебе, милая, верю. И я тоже люблю тебя. Только не плачь,
пожалуйста. Прошу тебя, не плачь.
Лицо Матильды просияло. Она положила свои руки ему на плечи.
- Это правда? Вы любите меня?
- Конечно, люблю, - убежденно ответил Филипп и тут же виновато
опустил глаза. - Однако...
Быстрым движением Матильда прижала ладошку к его губам.
- Молчите, не говорите ничего. Я и так все понимаю. Я знаю, что не
ровня вам, и не тешусь никакими иллюзиями. Я не глупа... Но я дура! Я дура
и бесстыдница. Я все равно люблю вас... - Она прильнула к нему, коснулась
губами мочки его уха и страстно прошептала: - Я всегда буду любить вас.
Несмотря ни на что! И пусть моя душа вечно горит в аду...
Филипп промолчал, и только крепче обнял девушку, чувствуя, как на
лицо ему набегает жгучая краска стыда. Он всегда испытывал стыд, когда ему
удавалось соблазнить женщину; но всякий раз, когда он терпел поражение,
его разбирала досада.
- Мне пора идти, - отозвалась Матильда. - Госпожа, наверное,
заждалась меня.
- Да, да, конечно, - согласился Филипп. - О ней-то я совсем позабыл.
Когда мы встретимся снова?
Матильда немного отстранилась от него и прижалась губами к его губам.
Ее поцелуй был таким невинным, таким неумелым и таким жарким, что Филипп
чуть не разрыдался от умиления и обцеловал все ее лицо и руки.
- Так когда же мы встретимся?
- Когда вам угодно, Филипп, - просто ответила она. - Ведь я люблю
вас.
- И ты будешь моей?
- Да, да, да! Я ваша и приду к вам, когда вы пожелаете... Или вы
приходите ко мне.
- Ты живешь одна?
- Да, у меня отдельная комната. Госпожа очень добра ко мне.
- Сегодня вечером тебя устраивает?
- Да.
- Жди меня где-то через час после приема.
Матильда покорно кивнула.
- Хорошо. Я буду ждать.
- Да, кстати. Как мне найти твою комнату?
Она объяснила.
Когда Габриель и Симон явились к Филиппу с намерением устроить
маленький дебош, Матильды там уже не было.
- Ну и ну! - изумился Симон, который снова впал в привычное для него
состояние умственной полудремы. - Оказывается, не перевелись еще на свете
женщины, способные противостоять Филипповым чарам.
Но Габриель не питал по этому поводу особых иллюзий. За лето,
проведенное при дворе Филиппа, в нем прочно укоренился вполне естественный
скептицизм в отношении такой женской добродетели, как стойкость.
Быстрехонько отделавшись от Симона, он разыскал д'Обиака, только что
сменившегося с дежурства, и поманил его к себе.
- Марио, я знаю, что ты не в меру любопытен и часто подслушиваешь
чужие разговоры.
- Это слишком грубо сказано, сударь, - заметил паж, всем своим видом
изображая оскорбленную невинность.
- Ну, хорошо, - уступил Габриель, - сформулируем мягче: у тебя
необычайно острый слух. Устраивает?
- Да, так будет лучше, - самодовольно усмехнулся Марио.
- И еще я знаю, что ты очень падок на деньги.
Улыбка на лице пажа растянулась почти что до ушей.
- Сознаюсь, водится за мной такой грешок. Но к чему это вы клоните,
сударь? Я не понимаю...
- Сейчас поймешь, - сказал Габриель, доставая из кармана золотой
дублон.
3. ПАНТЕРА - ТОЖЕ КИСКА
Большинство вечеров Маргарита проводила в своей любимой Красной
гостиной зимних покоев дворца, но по случаю прибытия гасконских гостей она
собрала своих приближенных в зале, где обычно устраивались ею праздничные
вечеринки и танцы в сравнительно узком кругу присутствующих. Это было
просторное, изысканно меблированное помещение с высоким сводчатым потолком
и широкими окнами, на которых висели стянутые посередине золотыми шнурками
тяжелые шелковые шторы. Сквозь полупрозрачные занавеси на окнах
проглядывались очертания башен дворца на фоне угасающего вечернего неба.
Поскольку в тот вечер танцев не намечалось, ложа для музыкантов пустовала,
а пол был сплошь устлан роскошными персидскими коврами. Чтобы придать
обстановке некоторую интимность и даже фривольность, обе глухие стены зала
по личному расположению Маргариты были в спешном порядке увешаны
красочными гобеленами на темы античных мифов, преимущественно эротического
содержания. Ожидая прихода гостей, Маргарита сидела на диване в окружении
фрейлин и, склонив на бок белокурую головку, вполуха слушала пение
менестреля. На лице ее блуждало задумчивое выражение - скорее
обеспокоенное, чем мечтательное, а ясно-голубые глаза были подернуты
дымкой грусти.
Поодаль, в укрытом леопардовой шкурой кресле расположилась Жоанна
Наваррская, княжна Бискайская - кареглазая шатенка двадцати лет, которую,
при всей ее привлекательности, трудно было назвать даже хорошенькой. Ее
фигура была нескладная, как у подростка, лицо не отличалось правильностью
черт и было по-детски простоватым, с чем резко контрастировали чересчур
чувственные губы. И тем не менее во всем ее облике было что-то необычайно
притягательное для мужчин; но что именно - так и оставалось загадкой.
Жоанна держала в руках раскрытую книгу, не читая ее, и со скучающим видом
внимала болтовне своей кузины Елены Иверо, лишь изредка отзываясь, чтобы
сделать какое-нибудь несущественное замечание.
Ослепительная красавица Елена представляла собой полную
противоположность кроткой и застенчивой Жоанне. Ей было семнадцать лет,
жизнь била из нее ключом, она не могла устоять на одном месте и порхала
вокруг кресла, словно мотылек, без устали тараторя и то и дело заливаясь
хохотом. Ее ничуть не волновало, как это выглядит со стороны, и что,
возможно, такое поведение не подобает принцессе королевской крови, которой
с малый лет надлежит выглядеть важной и степенной дамой. Впрочем, никому
даже в голову не приходило порицать Елену за легкомыслие. Что бы ни делала
эта зеленоглазая хохотунья с пышной гривой волос цвета меди, она просто
очаровывала всех своей жизнерадостностью и какой-то детской
непосредственностью. Одна ее улыбка убивала в самом зародыше все возможные
упреки в ее адрес; так что ею можно было только любоваться, восхищаясь и
восторгаясь ее изумительной красотой.
Но время от времени, когда взоры Елены обращались на брата, она
мрачнела и хмурилась, смех ее становился натянутым, а в глазах появлялась
печальная нежность вперемежку с состраданием. Часа два назад Рикард крепко
поцапался с Маргаритой и фактически получил у нее отставку. Особенно же
огорчало Елену то обстоятельство, что вскоре после такой бурной ссоры,
изобиловавшей взаимными упреками и крайне обидными оскорблениями со
стороны принцессы, Рикард, напрочь позабыв о мужской гордости, покорно
явился на прием и сейчас жалобно смотрел на Маргариту, привлекая своим
несчастным видом всеобщее внимание...
Ближе к парадному входу в зал, возле одного из окон, сидели за
шахматным столиком Бланка Кастильская и Этьен де Монтини, которые с наглой
откровенностью обменивались влюбленными взглядами, а подчас и
соответствующего содержания репликами. Между делом они также играли в
шахматы, вернее, Бланка давала Этьену очередной урок, передвигая изящные
фигурки из яшмы и халцедона как за себя, так и за него. Кстати говоря, по
части шахмат Бланка не знала себе равных, пожалуй, во всех трех испанских
королевствах; в бытность свою в Толедо Филипп чаще всего проигрывал ей,
изредка добивался ничьей, и лишь считанные разы ему удавалось обыграть
умницу-принцессу, что весьма болезненно задевало его самолюбие.
В четверть девятого широкие двустворчатые двери парадного входа в зал
распахнулись, пропуская внутрь Филиппа с его друзьями - молодыми
гасконскими вельможами. Все разговоры мигом прекратились, и в наступившей
тишине герольд, который более получаса простоял у двери, ожидая этой
минуты, торжественно объявил:
- Его Высочество, великолепный и могущественный сеньор Филипп
Аквитанский, суверенный князь Беарна, верховный сюзерен Мальорки и
Минорки, граф Кантабрии и Андорры, гранд Кастилии и Леона, соправитель
Гаскони, пэр и первый принц Галлии, наследник престола... - герольд
перевел дыхание и скороговоркой закончил: - Рыцарь-защитник веры
Христовой, кавалер орденов Золотого Руна и Корнелия Великого, почетный
командор ордена Фердинанда Святого, вице-магистр ордена Людовика
Освободителя!
Маргарита встала с дивана и не спеша направилась к гостям. Лицо ее
просветлело, а на губах заиграла приветливая улыбка.
- Рада с вами познакомиться, господин принц, - сказала она,
протягивая ему руку, которую Филипп вежливо поцеловал.
- К вашим услугам, сударыня.
Маргарита смерила его оценивающим взглядом и, отбросив дальнейшие
условности, сразу перешла в наступление:
- А вы совсем не похожи на воинственного и грозного государя,
покорившего за шесть дней все Байоннское графство.
- Неужели? - принял ее игру Филипп. - А на кого же я похож?
- На толедского щеголя и повесу дона Фелипе из Кантабрии.
- Как, на того самого?
- Да, на того самого дона Фелипе, о котором ходит столько разных
сплетен и про которого мне много рассказывала кузина Кастильская.
Филипп взглянул в указанном Маргаритой направлении и послал Бланке
легкий поклон. Она приветливо улыбнулась ему и кивнула в ответ головой.
Одетая в темно-зеленое платье "в елочку", которое плотно облегало ее
гибкий стан, четко очерчивая небольшую, но уже полностью сформированную
грудь, Бланка выглядела такой милой и привлекательной, что в сердце
Филиппу закралась черная зависть к графу Бискайскому.
- В таком случае, принцесса, - сказал он Маргарите, - мы оба
разочарованы.
- Это почему?
- Потому, что я тоже обманулся в своих ожиданиях. Идя к вам, я
представлял вас в образе безжалостной фурии, но переступив порог этого
зала, увидел... - Тут он сделал многозначительную паузу.
- Ну, так что вы увидели? - нетерпеливо спросила Маргарита. - То бишь
кого вы увидели?
- Мне почудилось, что я увидел ангела, сошедшего с небес на нашу
бренную землю, - ответил Филипп, пристально глядя ей в глаза.
Маргарита растерялась, гадая, что это на самом деле - грубая лесть,
или же в словах Филиппа таится подвох. Так и не придя к однозначному
выводу, она состроила серьезную мину и предостерегла:
