станешь хитрить?
Шатофьер приподнялся на постели и поглядел на Монтини. Тот, до
предела измотанный бешеной скачкой, а еще больше - расстройством желудка,
случившемся на нервной почве, дрыхнул без задних ног.
- О чем ты толкуешь?
- Ай, прекрати! Можно подумать, ты не понимаешь, что я имею в виду!
Ведь ты с самого начала решил казнить Фернандо, верно? У тебя и в мыслях
не было везти его в Толедо живым. А?
- Положим, я лишь исполнил желание короля...
- Вот как! Значит, и тут ты обманул меня? На самом деле он велел
тебе...
- Он велел мне доставить к нему брата живым и лишь в крайнем случае
прикончить его. Так было написано в письме.
- Тогда я ничего не понимаю.
- А здесь и понимать нечего. Между волей и желанием есть большое
различие. Дон Альфонсо хотел казнить Фернандо, но из сентиментальных
соображений никак не решался на этот шаг.
- И ты помог ему.
- Вот именно. Впрочем, он сам себе помог. Если бы он вправду хотел
сохранить брату жизнь, то ограничился бы одним только письмом, где
указывается, при каких обстоятельствах я имею право убить Фернандо. Этого
было бы вполне достаточно - письмо, собственноручно написанное королем и
скрепленное его личной печатью. Однако он прислал мне и указ о смертной
казни Фернандо - для пущей верности, можешь возразить ты, не более того.
Дон Альфонсо, пожалуй, тоже так думал. Но я убежден, что втайне,
безотчетно он надеялся, что я расценю этот указ, как руководство к
действию, и приму его к немедленному исполнению. Сам подумай: как я мог
обмануть ожидания короля? Ведь другого такого указа могло и вовсе не
последовать. Ты же видишь, что начали вытворять государственные сановники,
едва лишь дон Альфонсо занемог.
- Ага! Так я и знал! - произнес Гастон, подняв к верху указательный
палец. - Ты подозревал, что короля УЖЕ отравили.
- Да, я догадывался об этом.
- И с каких пор?
- С тех пор как получше узнал Бланку. Меня вообще удивляет, что это
не пришло в голову другим осведомленным, тем, кто и раньше знал ее -
Филиппу, Маргарите, обоим королям, самой Бланке, наконец... Недели две
назад я сидел и смотрел, как Бланка играет с тобой в шахматы, смотрел на
выражение ее лица - сосредоточенное, решительное, волевое, даже жестоко
е... И вдруг меня стукнуло!
- Что тебя стукнуло?
- Я подумал: как глуп был граф Бискайский, если он всерьез
рассчитывал, что Инморте, который много времени проводил при кастильском
дворе и наверняка хорошо знает крутой нрав Бланки, согласится возвести ее
на престол. И тут-то я понял: граф вовсе не глуп; человек, спланировавший
такое, без преувеличения, гениальное преступление, не может быть глупцом.
Будто подброшенный пружиной, Гастон вскочил и сел на кровати.
- Елки-палки! Это же было ясно, как божий день!
- Да, да, да! Граф Бискайский, безусловно, знал, что представляет из
себя его жена. Он наверняка знал, что ее хорошо знает Инморте и что
отношения между ними крайне враждебные. Будь на месте Бланки женщина с
характером Жоанны Наваррской... Да что там! Будь на ее месте даже
Маргарита - и то графу, возможно, удалось бы убедить Инморте, что в конце
концов он приберет жену к рукам и сам станет у кормила власти. Но Бланк
а... - Эрнан цокнул языком. - Одним словом, я тут же написал дону
Альфонсо, что по моему мнению граф Бискайский либо выжил из ума (что
маловероятно), либо (что более вероятно) Фернандо проболтался ему, что его
брат уже отравлен и кризис должен наступить в конце ноября. А правду ли он
сказал или же малость приврал, опережая события, судить я, мол, не берусь.
- И распоряжение немедленно доставить Фернандо в Толедо, вместе со
смертным приговором ему, как я понимаю, явилось ответом на твое письмо
королю?
- Ну да. И этот ответ чуть было не запоздал. У меня уже начало
иссякать терпение. Я не знал, что мне и думать, и, признаться, даже начал
всерьез помышлять о том, чтобы тайком пробраться в Кастель-Бланко и
самолично прикончить Фернандо. К счастью, все обошлось, и теперь, если дон
Альфонсо умрет, королевой Кастилии станет Бланка. Осмелюсь предположить,
что при ней иезуиты будут с ностальгией вспоминать о двух предыдущих
царствованиях.
- Что верно, то верно, - согласился Гастон. - Уж она-то задаст им
перцу... Ай, черт! - вскричал он, пораженный внезапной мыслью. - Ведь
тогда Филипп может стать королем!
- А он и станет королем, - невозмутимо подтвердил Эрнан. - Королем
Галлии.
- Нет, дружище, не о том речь. Боюсь, ты не понял меня...
Эрнан тоже сел в постели и отрицательно покачал головой.
- Я прекрасно понял тебя, Гастон. Я еще неплохо соображаю и полностью
отдаю себе отчет в том, что теперь у Филиппа появится большой соблазн
разорвать свою помолвку с Анной Юлией и жениться на Бланке. Но этому не
бывать! Не бывать, уразумел? Пока я жив, я не допущу этого - хоть как бы
там я ни любил Филиппа и ни уважал Бланку. Пускай себе любятся, пусть
плодят детей, но жениться я им не позволю. Дудки! В конце концов я
гасконец, я галл. Галлия моя страна - а Филипп должен стать ее государем.
Если же он вздумает противиться своей судьбе, то я силой заставлю его
пойти под венец с Анной Юлией и таки посажу их обоих на престол... Чисто
по-человечески, мне, конечно, жаль Бланку и Филиппа, они просто созданы
друг для друга, но они не обычные люди, от их решения зависят судьбы
миллионов людей, и осознание всей глубины своей ответственности,
ответственности перед Богом и грядущими поколениями, должно помочь им
преодолеть свои человеческие слабости. А в случае чего - я буду начеку и
подстрахую их.
С этими словами Эрнан бухнулся головой на подушку и спустя секунду
комнату сотряс его могучий храп.
27. ЛЕДЯНОЕ ДЫХАНИЕ СМЕРТИ
Впервые король Кастилии Альфонсо XIII почувствовал себя плохо вечером
во время заседания Государственного Совета. Внезапно у него закружилась
голова, перед глазами поплыли разноцветные пятна, на лбу выступил холодный
пот, а все тело прошиб озноб. Он мертвенно побледнел, пошатнулся и,
наверное, упал бы с кресла, если бы его не поддержал камергер.
Члены Совета тотчас прекратили прения и устремили на короля
встревоженные взгляды. Губы графа Саламанки тронула злорадная усмешка, но
он тут же спрятал ее и изобразил на своем лице искреннее участие - даже
чересчур искреннее, подозрительно искреннее.
Между тем король мягко отстранил от себя камергера, кивком
поблагодарив его за помощь. Озноб и головокружение прошли. Он вытер со лба
испарину, вяло улыбнулся и сказал:
- Все в порядке, господа. Верно, я переутомился.
А внутри у него что-то оборвалось. "Господи! - подумал Альфонсо. -
Неужели Шатофьер прав?.. Господи, я еще так молод, я так хочу жить... Ах,
Фернандо, Фернандо! Как же ты мог, Каин?" Он с трудом проглотил застрявший
в горле комок и продолжил совещание.
На следующее утро король был уже не в состоянии подняться с постели.
Им овладела необычная слабость, мысли едва ворочались в его голове,
которая время от времени начинала кружиться, и тогда перед его глазами
выплясывали свой зловещий танец разноцветные пятна неприятных,
отталкивающих, ядовитых оттенков. Чуть позже, к обеду, его затошнило и то
и дело рвало; вскоре его стало рвать желчью. Лекари, которые всего неделю
назад уверяли его, что он совершенно здоров, теперь то хватались за
головы, то беспомощно разводили руками; они никак не могли взять в толк,
что же происходит с их королем.
На третий день тошнота прошла, но это не обмануло Альфонсо. Слабость
все больше одолевала его. Даже незначительное умственное напряжение быстро
утомляло, он слишком много спал, очень мало ел - у него напрочь пропал
аппетит, и каждый кусок пищи ему удавалось проглотить лишь ценой
невероятных усилий.
Перечитав реляции своего посла в Риме о течении болезни Святого Отца,
Альфонсо избавился от последних сомнений и одновременно лишился последних
надежд - и его, и папу отравили, причем одним и тем же ядом.
Открыв эту ужасную истину, отравленный король ничем не выдал своих
подозрений. Прекрасно понимая, что сейчас сторонники Инморте и Фернандо
начеку, Альфонсо отверг соблазн послать навстречу Эрнану гонца с
распоряжением немедленно казнить Фернандо. Он знал, что его письмо вряд ли
дойдет по назначению, и этим он лишь откроет врагу все свои карты, не
говоря уж о том, что приговорит гонца, в сущности, ни в чем неповинного
человека, к почти неминуемой смерти.
Альфонсо оставалось только ждать и надеяться, что у Эрнана хватит ума
превысить свои полномочия, или же, в крайнем случае, что он будет строго
придерживаться полученных указаний передать ему брата из рук в руки,
угрожая тут же прикончить его, если кто-то попытается воспрепятствовать
этому. И тогда, как уже твердо решил Альфонсо, Фернандо живым из его
спальни не выйдет.
Наши друзья прибыли в Толедо пополудни на седьмой день болезни
короля. Дворцовая стража была предупреждена заранее, и как только Эрнан
назвался, его немедленно провели в королевскую опочивальню.
При виде вошедшего Шатофьера Альфонсо приподнялся на подушках и велел
всем присутствующим оставить их вдвоем. Усталый взгляд его оживился,
дыхание участилось, а на щеках от волнения проступил слабый румянец.
- Ну! - нетерпеливо произнес он, едва лишь двери опочивальни
затворились за последним из вышедших дворян.
Эрнан почтительно поклонился.
- Государь! Согласно вашему приказанию, ваш брат дон Фернандо, граф
де Уэльва, был казнен утром восьмого ноября в замке Калаорра,
принадлежащем дону Клавдию, графу де Эбро. Приговор был приведен в
исполнение именем вашего величества, с согласия вышеупомянутого сеньора
дона Клавдия и с соблюдением всех необходимых формальностей.
Альфонсо облегченно вздохнул. Томливая неопределенность последних
дней наконец была разрешена, и у него будто гора с плеч свалилась. Он вяло
махнул рукой, указывая на стул возле кровати.
- Прошу садиться, господин граф. Расскажите все по порядку.
Эрнан осторожно устроился на довольно хрупкого вида стуле и поведал
королю обо всем, что произошло в Калаорре, не преминув также упомянуть и
про двухсотенный отряд гвардейцев, явно пришедших на выручку Фернандо.
- Это Саламанка, - промолвил Альфонсо. - Определенно, это его рука.
Оказывается, он знал больше, чем я полагал... Нет, это безобразие! Это уже
ни в какие рамки не вкладывается. Я еще жив, я еще в здравом уме и твердой
памяти, а мои ВЕРНЫЕ вельможи уже закусили удила. Черт-те что вытворяют! И
что мне с ними делать, ума не приложу... Впрочем, с ними пусть Бланка
разбирается, уж она-то найдет способ их усмирить. А я... Хотите верьте,
граф, хотите нет, но я чувствую на своем затылке дыхание смерти... оно
ледяное... Старуха с косой настигает меня.
Любой царедворец на месте Эрнана принялся бы убеждать короля в
обратном, но Эрнан не был царедворцем. Он промолчал. Не гоже, думал он,
утешать королей. Это унижает их достоинство.
- Но нет! - спустя минуту отозвался Альфонсо. - Одно я все-таки
сделаю. Позовите хранителя печати, господина де Риаса, он должен быть в
соседней комнате.
Эрнан исполнил просьбу короля. Хранитель печати действительно
находился в соседней комнате, ожидая, когда освободиться король, и по
приглашению Шатофьер вошел в спальню.
- Господин де Риаса, - сказал Альфонсо. - Велите арестовать помощника
