Толстяк только хмыкнул и, загасив сигарету, встал. Чернявый, похоже,
счел свою задачу выполненной. Он тихо нашептал что-то толстяку, негромко
потренькал дверными ключами, уже наполовину скрытый дверью обернулся, сделал
ручкой: "Чао", -- и исчез. Заработал мотор, зашуршали шины по утрамбованному
дворику, и все затихло. Гек вдруг смутно удивился сам себе, насколько
малодушным он оказался: все существо его в страхе перед неведомой угрозой
цепляется за малейший проблеск привычного. Вот, казалось бы, шоферчик -- да
он его увидел впервые час назад и знать его не знает, а с ним вроде и не так
тоскливо было...
-- Как тебя звать-то? -- возобновил разговор толстяк. Он уже успел
опять защелкнуть замок, да еще задвинул засов, а теперь стоял перед
Гекатором и, похоже, ждал ответа.
-- Ну что ты пристал, как банный лист к жопе! -- неожиданно громко
заявил Гек. -- Только увидел человека, а уже кто-о, да за что-о... Может,
спросишь еще, куда я попал и что здесь делаю? Что вылупился, пончик?..
Гека мутило от страха и сигаретного дыма, плававшего в маленьком
помещении, -- сам он не курил, и запах табака был ему действительно
неприятен. Хамство помогло ему удержать в границах сознания ужас, холодок
которого пробежал вдоль спины и осел в моментально заледеневшем очке. Кроме
того, он поступал как учили: выведенный из равновесия человек менее склонен
скрывать свои мысли и желания от окружающих. Неплохо бывает также, когда
удается взять на испуг: Гек придвинулся было к толстяку, имитируя угрозу.
-- Тише, малый! -- зашипел толстяк. В его розовой пухлой лапище вдруг
оказался тяжелый, судя по размерам, пистолет-кольт, какой бывает у
полицейских, но с хитро пристроенным глушителем. -- Тише, а то враз мозги
повышибаю. Мне все права даны. Ишь, шустряк! Куда ты попал и что будешь
делать -- я и сам знаю. А может, и ты узнаешь... завтра. Пока же веди себя
примерно. А ежели еще раз хай подымешь -- пеняй на себя, нянчиться с тобой
никто не будет... -- Он помолчал. -- Ты вроде парнишка неплохой -- как мне
говорили, -- и я тебе только добра желаю. Потерпи, все узнаешь в свое время.
-- Чтобы подтвердить, что он желает Гекатору только добра, толстяк даже
опустил кольт немного пониже, так что глушитель глядел Гекатору прямо в
колени. Дурнота прошла, но задергалась, заныла коленная чашечка на правой
ноге. Несмотря на мирные слова, Гек остро почувствовал, что толстому
нетрудно убивать и что Гек значит для него не больше крысы. Рисковать в
неясной ситуации было совсем ни к чему. Он осторожно покивал головой:
-- Так бы сразу и говорил... А то взяли, повезли, кто да что... Войди в
мое положение -- откуда я знаю, может, ты не наш?
Но толстяк не клюнул:
-- Ваш, наш... Давай-ка, шлепай впереди меня. Сейчас ляжешь спать -- я
покажу где, -- а то завтра дел много.
Весь диалог шел на бабилосе, Гек верно угадал земляка, но последняя
фраза прозвучала на английском. И ни разу больше не слышал Гек от своего
нового хозяина ни единого слова на родном языке.
Так Гек оказался в положении рабочей скотинки на подпольной фабрике по
очистке и переработке опиума в героин. И не ведал он, что здесь суждено ему
было проработать, просуществовать два долгих месяца. Что ж, и это жизнь...
Но по представлениям Гека она была немногим лучше смерти.
"Что же случилось, ну что?" -- эта мысль беспрестанно мучила его, и она
же, внушая слепую надежду, удерживала от безрассудных поступков. Он
прикинул, что мог бы, пожалуй, застать врасплох и заделать толстого, но
слишком много риска, да и зачем?
"Ведь если меня до сих пор не тронули, значит, я им зачем-то нужен?
Может, чертов Дудя испытывает меня таким образом? Хотя на фига ему это?"
Но чутье говорило Геку, что испытания тут ни при чем; и мало-помалу
окончательно окрепло понимание, что хорошего ждать не стоит.
В ту ночь толстяк проводил его через погреб в подвал, где ему была
отведена свободная койка. Две другие уже оказались заняты: как выяснилось
потом, коллегами по его новой профессии. Эти двое говорили крайне мало,
только между собой и только по-английски. На Гека реагировали лишь во время
работы или по необходимости, например, когда требовалось подождать, пока
освободится унитаз или душ. Попытки завязать с ними контакт не дали
результатов: "да", "нет", "отвяжись" -- в лучшем случае, а то и вовсе не
отвечали.
Все они: два этих друга, Гек и сам толстяк -- вели простую, размеренную
жизнь. Утром, после завтрака и сигарет, они переходили в другой подвал,
причем переходили подземным же коридором, узким и от сырости скользким. А
потом до вечера, не считая перерыва на обед, занимались сортировкой,
очисткой и упаковкой товара. Работали в респираторах, каждый раз новых. Так
и шло: день да ночь -- сутки прочь. Впрочем, им никто не говорил, где ночь и
где день, какой день недели какого месяца. Каждое "утро" их будило звяканье
ключей: открывалась дверь подземного коридора. Хозяин вкатывал тележку с
завтраком и сипел:
-- Мальчики, к столу, быстро!
Нехотя, но быстро, как и требовал надсмотрщик, умывались по очереди,
завтракали, курили (все, кроме Гека) и уходили в подвал, где их ждали
опостылевшие намордники. Гек ради эксперимента пытался сломать пару раз
установившийся порядок: перед завтраком садился на унитаз или спрашивал
таблетки от головной боли. Но толстяк молча становился перед низенькой
дверцей и смотрел на скрюченного Гека с такой откровенной злобой в глазах,
что Гек решил не искушать более судьбу, и без того не ясную, и эксперименты
прекратил.
Работа была несложная: все трое на подхвате у толстяка -- подай,
положи, отрежь, упакуй... Основное же действо, особенно с кислотами, он
совершал собственноручно. И взвешивал только сам. Видно было, что работает
профессионал.
Даже во время работы на животе за поясом у него всегда торчала пушка,
которая, по-видимому, нисколько его не стесняла. Все трое подручных стояли
за длинным столом, похожим на прилавок в мелком магазинчике, где каждый
выполнял свой набор операций, а по другую сторону стола, в метре от него,
находилась электрическая плита. И только за ней уже, почти впритык, стоял
стол, за которым священнодействовал толстяк. ("Можешь звать меня Фэт", --
представился он в ту первую ночь, но Гек ни разу не обратился к нему так, а
про себя продолжал называть "толстяк". Сам же Гек почему-то представился
Бобом, и никто не возражал -- Боб так Боб.) Когда это диктовалось работой,
они обходили стол-прилавок и брали что нужно с плиты или с его стола, но
только поодиночке и всегда с его разрешения. Постели, туалет за ширмой, да и
вообще комнату никто из них не убирал. Однако когда толстяк, вынув
часы-луковицу, снимал фартук и объявлял перерыв на обед, в помещении все
было аккуратно прибрано и стол накрыт. То же самое происходило после
окончания работы, только на столе еще лежала новая пачка сигарет с
неизменным верблюдом на ней. За едой толстяк расслаблялся отчасти и не
принимал таких строгих мер предосторожности против своих подопечных, хотя
сидел все же чуть поодаль, как бы во главе стола. Может, кто-то незримый
подстраховывал его, а может, он просто любил пожрать и отметал заботы,
способные отвлечь его от любимого занятия. Но кольт и здесь был у него под
рукой.
Ни телевизора, ни радио, ни газет им не полагалось. После ужина толстяк
молча выкатывал тележку с грязной посудой и запирал дверь снаружи.
Предоставленные сами себе, они развлекались тем, что перебирали огромную
кипу старых иллюстрированных журналов, самых различных по тематике: от порно
до религиозных, и почти на всех европейских языках -- встречались даже
китайские и на бабилосе. Пит и Лао -- так, похоже, звали молчаливых
подельщиков -- постоянно играли в какую-то странную игру, где камешки или
иные мелкие предметы, их заменяющие, то ставились в перекрестья
расчерченного поля, то снимались. Одна партия продолжалась порою по
несколько дней. Иной раз Гекатору хотелось просто посидеть рядом,
понаблюдать... и понять суть игры, научиться ей, не выспрашивая игроков о
правилах. А потом поразить их своим неожиданным умением и на этой почве
скорешиться наконец с ними и понять, что происходит...
"Тьфу, пропасть! Что за дрянь в голову лезет! Нашел о чем мечтать -- в
двух шагах от морга".
"Нельзя размякать, -- увещевал он сам себя, -- рано еще в детство
впадать. Пусть себе играют, а ты должен думать, чтобы у тебя все стало
ништяк".
Но Гек не знал, как должен выглядеть этот вожделенный ништяк; в голову
ничего не лезло, а действовать хотелось. И опыт других, и собственное
разумение предписывали: не знаешь, что делать, -- не делай ничего. Самураи в
подобных случаях советовали как раз противоположное: не знаешь, что делать,
-- сделай шаг вперед. Но Гек не слыхал об этом, да и самураем не был. Жди. И
шли дни за днями, серые и тревожные.
Однажды, на исходе пятой недели, во время обеда, пришла удача. Гек
понял это только после работы, когда, покончив с вечерней жратвой, рассеянно
листал очередной журнал. Толстяк за обедом слушал радио -- передавали
репортаж с футбольного матча. И после продолжал слушать -- уже во время
работы. Это было впервые. Геку, разумеется, было глубоко плевать, кто там с
кем играл, но по радио дважды сообщали время. Гек почти машинально соотнес
темп работы с этим промежутком и таким образом запомнил его. Вечером уже,
путем нехитрых выкладок, ему удалось сделать такие выводы, от которых долго
не хотелось спать.
Итак, их рабочий день, за вычетом обеда, длится десять часов или близко
к этому. Итог каждого дня, если сделать поправку на разные технологические
мелочи, примерно четыре килограмма высокосортного героина. Их суточный цикл
смещен на шесть часов вперед, против обычного для нормальных людей. Так, они
ложились спать около пяти утра, когда в комнате вырубалось электричество --
сначала две лампочки, а через пару минут третья. А вставали -- ну, в
полпервого, где-то так... В первую ночь, когда он здесь оказался, те двое
уже спали, а значит, к работе они приступили одновременно с ним, а не
раньше; да и опыта у них не было поначалу -- теперь-то очевидно, если
вспомнить. Потому и скальпель удалось незаметно тяпнуть, что бардак еще был:
либо точка новая, либо в резерве была. Вон они спят... и сопят так дружно,
ублюдки, а Гекатору не спится. Значит, в Марселе по-прежнему гонят героин на
всю катушку, несмотря на полицейские враки об успехах... И толкают -- оптом.
Недаром весь товар в углу накапливают, а не порциями дневными выносят... Это
раз. Долго они здесь не пробудут -- при таких-то темпах переработки понятно,
что работа сезонная. Это два. После "Праздника урожая", то есть когда все
закончат, их либо наградят и отпустят на все четыре стороны, либо перегонят
на новую точку, либо на Луну... Скорее третье. А кому они нужны? Все по
первому разу в этом деле, держат -- как в тюрьме и даже хуже. Ему обещал
толстый объяснить что к чему -- и молчит, Дядя Джеймс так и не проявился --
а должен был бы по всем договоренностям. Он, конечно, сволочь, но слово без
нужды не нарушит... Хозяин, надо понимать, останется, а вот нас точно
ухлопают. Непонятно, кстати, на что надеются эти двое скотов...
Самым непонятным для Гека было, почему он здесь. Его не убили, его не
допрашивали, ему ничего не объяснили. Но ведь все это что-то значит?
Конечно, во всем есть свой смысл, но он-то его не знает! Гек и так и сяк
