О'Санчес.
Побег от ствола судьбы на горе жизни и смерти
c Copyright О`Санчес (osanches@lib.ru), 1999
c Copyright Издательство "Симпозиум", 1999
Роман "Побег от ствола судьбы на горе жизни и смерти" выходит в печати
в двух книгах в издательстве "Симпозиум" в начале 1999-го года.
О'Санчес. Побег от ствола судьбы на горе жизни и смерти (Книга 1)
(Сага-небыль о Кромешнике)
Предрекая вечный сон
Двум Владычицам Времен,
На семи гнилых корнях
Ждет судьбу Кромешный Прах.
Он не добр и не зол,
Он бессилен и беспол,
Но во чреве у него
Зреет гибель и родство.
В судный день, в урочный год
В нем Кромешник прорастет.
Он, пожрав кромешный прах,
На семи гнилых ветрах
Улетит оттуда прочь,
В мир, где правят День и Ночь.
Он отринет Рай и Ад,
Встанет выше всех преград
И в безумии своем
Опрокинет окоем,
Чтобы ввергнуть в вечный сон
Двух Владычиц Всех Времен.
Глава 1
Может быть, филин
Ведает, кто проложил
Тропы лесные...
Свое семнадцатилетие он встретил на борту небольшой яхты,
зафрахтованной непонятно кем у неизвестных владельцев. Экипаж состоял из
шкипера и четверых матросов. Гек выполнял необременительные обязанности
пассажира: ни к каким работам -- повседневным ли, авральным -- его не
привлекали, а кормился он в каютке у шкипера, где трижды в день накрывался
стол на двоих. Впрочем, стол отличался только местоположением и количеством
едоков, сосредоточенных в невеликом объеме капитанской каюты или матросского
кубрика. В роли кока подвизался один из матросов: приготовив нехитрую
трапезу, чаще -- невкусно, он распределял ее среди находящихся на судне
согласно их аппетитам, а остатки, не торгуясь, выбрасывал за борт. Гека все
еще задевало такое расточительство -- жратва ведь, -- но он не показывал
виду, в конце концов не его это дело и не его деньги. В разговоры вступать
ему прямо не запрещалось, но еще на берегу Дядя Джеймс (Дудя, как его
называли за глаза) напутствовал Гека, чтобы тот не полоскал зря языком -- в
море, мол, это производит невыгодное впечатление. Гек, уже привычный к
подобным намекам и недомолвкам, понял, что от него хотят, и заткнулся
наглухо. Если столовался он в каюте, то спать ему приходилось все же в
матросском кубрике. Когда позволяла качка, Гек спал и днем, благо морской
болезнью не страдал, а свободного времени была уйма, но чаще лежал, шаря по
переборке невидящим взглядом, и невесело размышлял о прошедшем и
предстоящем. Размышлял и вспоминал свою такую короткую -- оказывается, и
вспомнить толком нечего -- жизнь, которая осталась за бортом. Или, может,
это он остался за бортом жизни? И что его теперь ждет? И когда он
вернется... если вернется? Время такое -- никому верить нельзя.
Матросы были парни простые и веселые. Говорили все больше про баб и
кабаки. Иногда вспоминали кинофильмы, кто какие смотрел, или события из
спортивной жизни. Радио было только у шкипера. Точнее, радиостанция. Каждый
вечер он лично выходил в эфир, буквально на секунды, принимал и отправлял
одному ему известные сообщения, а потом обычно слушал музыку. Гек ни разу не
слышал, чтобы он разговаривал со своими людьми на отвлеченные темы: он давал
привычные распоряжения, без особой злости матерно распекал за нарушения,
если таковые случались, а с Геком практически вообще не разговаривал -- так,
смотрел как на пустое место. Матросы его побаивались, но, по-видимому, он их
устраивал: все четверо, как понял Гек из их разговоров, плавали с ним
постоянно уже довольно давно. Работы было немного, и матросы скучали. На
судне хранился небольшой бочонок со спиртом, из которого они ежевечерне
нацеживали пол-литровую банку, затем разводили водой из расчета один к
одному в банке побольше и ставили моментально мутнеющую жидкость на час в
холодильник. Потом пили. Гек смотрел на них во все глаза: и папаша его, и
Патрик во время запоев тоже не амброзию лакали, но чтобы такое... Но ничего
страшного с матросами не случалось. Покончив с очередной порцией отравы, они
принимались вполголоса петь, ругались порою, но до драк дело не доходило
даже в конце рейса, когда все устают друг от друга и когда сама жизнь
кажется глупым и никчемным занятием. Гека ни разу не угощали, да он и не
стал бы пить это. Покойный батя -- другое дело, особенно с похмела. Он бы и
от блевотины не отнекивался, лишь бы градусами пахла. Шкипер сам не пил, но
не препятствовал в этом, -- видимо, хорошо знал их пьяные и трезвые стороны
и был в них уверен. И матpосы, кстати, словно бы подчиняясь невидимому
приказу, существуя бок о бок с Геком, почти не обращали на него внимания.
Сначала, конечно, наблюдали исподтишка, особенно в татуировки вглядывались,
но постепенно привыкли и игнорировали его соседство вполне естественно, тем
более что Гек и сам был необщительным по природе и предпочитал молчание всем
остальным видам общения. В целом рейс проходил довольно однообразно, и Геку
мало что из него запомнилось. В памяти застряла пегая, вечно мокрая
бороденка шкипера, дерьмо за бортом, которое охотно клевали чайки, боль в
пояснице от подвесной койки в маленьком кубрике и тому подобный мусор.
К середине апреля, четко по плану, его доставили в Марсель; при этом
складывалось ощущение, будто яхту через весь океан гоняли исключительно ради
одного пассажира, хотя Гек понимал, что это далеко не так. Он даже знал,
какой груз будет доставлен в Бабилон обратным рейсом, но контрабанда
наркотиков -- не его ума дело. Однако дальше пошли непонятные изменения в
маршруте: после тайной переправы на берег Геку, не называя пароля, не требуя
ответного, предложили сесть в машину, стоявшую прямо у пирса. Гек уперся
было, но ему в нос и под ребра сунули по пистолету и приказали молчать. Один
из встречавших с неожиданной яростью ухватил его за рукав куртки повыше
локтя и, больно вдавливая ствол пистолета в живот, погнал спиной вперед,
пока Гек не ударился о заднюю дверцу пикапа.
-- Лезь скорее, п-придурок, на месте все о-объяснят!
И его, как узел со старым тряпьем, запихнули внутрь. Гек не
сопротивлялся больше.
"Видимо, накладка где-то вышла, -- пытался он себя успокоить, -- может,
шухер или еще что... Если прихват -- Дудя велел молчать, будем молчать".
Стояла глубокая ночь, и лиц тех, кто его встретил, было не разглядеть,
но в том, что с этим заикой встречаться ему не доводилось, Гек был уверен. В
автомобиле кроме него находились шофер и заика, только они сидели впереди, а
Гек лежал сзади, среди коробок и тюков, непонятных на ощупь. Все молчали.
Ехали довольно долго, с многочисленными поворотами и остановками. Наконец
шофер, остановив машину, вышел, глянул по сторонам и крикнул приглушенно:
-- Эй, мы приехали! Вылезай, быстро!
Чтобы понять сказанное, не требовалось знать итальянский, тем более что
водила сопроводил свои слова осторожным похлопыванием по ноге Гека,
торчавшей из-под груды барахла. Гек заворочался, нисколько не заботясь о
сохранности окружающего, полез из машины. Задняя дверца, через которую Гек
выбрался, пришлась прямо напротив входа в какой-то погреб. Сам же погреб
находился во внутреннем дворе двухэтажного домика. Двор окружала
двухметровая глухая стена то ли из кирпича, то ли из камня, -- ночью да под
штукатуркой не больно-то различишь. Дом был тих и мрачен, как надгробный
поцелуй. Только здесь Гек окончательно уверился, что не лягавые прихватили
его, нет, не лягавые. От соседнего куста, сплошь усыпанного чем-то белым,
шел мягкий и чистый аромат -- там рос жасмин. Но Гек не знал, как пахнет
жасмин, да и не подозревал о существовании растения с таким названием. А вот
запах гнили и плесени из погреба был хорошо ему знаком -- так пахло его
детство, и дома и вне его.
Из глубины погреба, снизу, на ступени пробивался тусклый сырой свет.
Оттуда, опять же на итальянском, последовало приглашение:
-- Сюда, быстро... Да пригнись, не то башку расшибешь!
"С чего они взяли, пидоры, что я понимаю их язык? Так можно подумать,
что я уже в окрестностях Рима, а не в Марселе..." Гек непонимающе глянул на
шофера, тот качнул подбородком в сторону ступенек и, тихо прикрыв дверцу
машины, пошел следом. Третий так и остался сидеть на своем месте -- молча и
не шевелясь.
Гек взял направление на голос, пробуя ногами ступени. Он сразу про себя
решил, что не понимает сказанного и ориентируется только на интонацию, а
потому предпочел "расшибить башку", впрочем, постарался сделать это
аккуратно, так что шишка на лбу хотя и кровоточила, но угрозы для здоровья
не представляла. Ссадину смочили мерзко пахнущей сивухой, в которой Гек без
труда узнал ирландское виски; продезинфицировав ранку таким образом, ее
залепили пластырем.
Строго говоря, хлопотал и оказывал первую помощь только шофер --
смуглый и суетливый парень лет двадцати, на макушке у которого уже созревала
будущая плешь. Он-то уверенно поднырнул в знакомом месте и остался невредим.
Другой же присутствующий, мясистый детина лет тридцати пяти, тщательно
прикрыл за ними дверь погреба, изнутри больше похожего на бомбоубежище,
защелкнул ее на два оборота ключа, плюхнулся на стоящий у входа трехногий
табурет, закурил темно-коричневую сигаретку и, покуривая, стал терпеливо
ждать, пока водила исполнит роль медсестры. Это напоминало сценку, где
подрядчик доставил клиенту мебель на дом и, в надежде на чаевые, усердно
протирает пятно, случайно попавшее на полированный бок во время перевозки.
-- Откуда ты, парень? -- вдруг спросил Гека толстый. Видя, что тот не
отвечает, он перешел на английский и повторил: -- Ты откуда, мальчик?
-- Не твое собачье дело, -- уклонился от ответа Гек, рассматривая в
настенное зеркало заклеенный пластырем лоб. "Однако, -- успел он при этом
подумать, -- толстый-то, похоже, землячок". Он уже успел оправиться от шока,
вызванного тревожащими изменениями в четком и недвусмысленном сценарии, и
спешно оценивал обстановку. Нечто неуловимое для сознания -- в акценте ли, в
манере одеваться или в чертах лица нового знакомца -- подсказывало Геку, что
перед ним соотечественник.
Но чем в данную минуту это могло ему помочь? Ближайшие часы и минуты
занимали его гораздо сильнее, чем воспоминания о родимом крае, из всего
многообразия которого на долю Гекатора выпадали в основном помойки.
Серьезность ситуации не вызывала сомнений. Геку что-то не доводилось слышать
об извинениях за допущенную бесцеремонность и вмешательство в чужие дела в
тех кругах, где правили бал Дудя и другие гангстерские Дядьки. Там все
вопросы предпочитали решать силой, хотя на словах превозносили разум и
способность договориться полюбовно. Понятно, что Дядькой становился далеко
не всякий сколь угодно крутой и решительный бандит -- для этого требовались
ум, воля, гибкость, организаторские способности и много чего еще, но любой
из Дядек доставал свой титул из кровавой лужи и дерьма -- чистоплюев там не
было. Одним словом -- в курсе ли Дядя Джеймс или не в курсе происходящего, а
хорошим тут не пахнет. В памяти всплывали рассказы о пытках и казнях в
гангстерском подполье Бабилона. Геку по молодости лет не довелось еще
присутствовать при таких казнях, но в правилках он участвовал и результаты
видел неоднократно.
"Господи, сохрани и помилуй!.."
Он был почти готов вернуться в иссохшее лоно матери-церкви, лишь бы кто
объяснил ему: что, собственно, происходит? Но как раз в этом никто не пошел
навстречу благочестивым порывам встревоженного Гека.
