-- Убить. Убить дона Анджело.
Старика передернуло от открыто произнесенного, да еще и повторенного
слова "убить". Крови он не боялся никогда, сам убивал многажды, но вековые
традиции, выучка и опыт, диктующие осторожность во всем, вычеркнули из
профессионального лексикона дона Паоло и его коллег слова, прямо
обозначающие деяния, жестко преследуемые законом. Он, конечно, понял тайное
возмущение своего ординарца, намеренно нагло нарушившего табу на неприятный
термин, но не рассердился. Он оценил уважительную ловкость и деликатность, с
которой Тони, ведя свою часть разговора, пытался уйти от ответственности за
принятое не им решение. И выдержки не потерял, и огрызнулся даже, мерзавец
сопливый! Но придраться не к чему. Он специально загнал парня в угол и
теперь с некоторым удовлетворением признал про себя: у парнишки есть
характер.
-- Быть по сему. Но уж если ты все решил, так, может, и исполнителей
назначишь?
-- Я ни на что не претендую, дон Паоло, но я вижу: вы сердитесь на
меня. Скажите за что, я постараюсь загладить свои ошибки!
-- Лучше я дам тебе один совет, Тони. Он пригодится тебе на всю жизнь,
сколько бы она ни продлилась: никогда не вставай на цыпочки, равновесие
потеряешь... Ладно, я не сержусь, перейдем к делу. Я заранее проведал о
твоем решении и подготовил тебе в помощь двоих ребят...
Дона Анджело зарезали в коридоре тюремной больницы. Все было в крови:
стены, пол, носилки. По обыкновению, никто ничего не видел. И если бы Гек и
те, кто были с ним, догадались оставить на месте происшествия нож... Кто
знает -- вдруг это сам дон Анджело, не в силах терпеть страдания из-за
больных почек, наложил на себя руки?
-- А-а, Тони! Рад тебя видеть, сынок. Как поживает твой аппендикс?
-- Ложная тревога, дон Паоло. Приступ прошел, и резать не стали.
-- Я слышал, что камешек сам вытряхнулся из башмака?
-- Да, дон Паоло. Видимо, он очень многим натер ноги.
-- Угу. Ну, садись: сыграем. Фу, от тебя лекарствами разит за
километр...
И все. И как будто ничего не случилось. Разве что с десяток бульварных
газет попытались вдохнуть сенсацию в сообщения о смерти опального главаря
одной из самых свирепых и своевольных преступных группировок. Каждая из
газет строила собственные версии убийства. Дон Анджело, вопреки своему
имени, слыл отнюдь не ангелом по обе стороны океана, хотя в Штатах о нем
знали только из прессы. Но во время большой войны шестидесятых он сумел
противопоставить себя всем: новым ребятам из восточного Палермо,
традиционным донам старых времен, традиционным донам из молодой поросли,
гангстерам из Штатов и даже своему заместителю по собственной "семье". Даже
известный нью-йоркский раскольник Боннано, своего рода аналог дона Анджело в
Штатах, и тот хотел его крови. Где уж тут было выжить.
Престиж дона Паоло, и до этого незыблемый, еще более укрепился: отныне
в пределах тюрьмы не было узников, не зависящих от его воли и
благорасположения. Друзья поспешили в очередной раз продемонстрировать ему
свое уважение: резко возрос поток посетителей с улыбками, подарками и
цветами. Сам начальник тюрьмы стал искателен и вежлив как никогда, хотя и
ранее у дона Паоло не было ни малейшего повода, чтобы упрекнуть его в
нелюбезности и черствости к нуждам почтенного пожилого синьора, томящегося в
неволе. Кое-что перепало и Геку: теперь он питался куда вкуснее, имел больше
свободного времени. Кроме того, дон Паоло организовал для молодых людей из
своей свиты, включая Гека, свидания с проститутками тут же в тюрьме, в
специально обустроенных камерах. Он даже взял на себя все расходы, так что
раз в неделю юные холостяки предавались развлечениям, бесплатным и в то же
время бесценным по тюремным меркам. Дон Паоло слыл моралистом и добрым
католиком: он не содержал любовниц, никогда не пользовался услугами шлюх, но
он знал жизнь и с пониманием относился к потребностям молодежи, и так уже
лишенной самой желанной и сладостной ценности в жизни -- свободы. Гек
сориентировался быстро: он выбрал двадцатилетнюю мулатку, крепко сбитую и
выносливую, и отводил душу только с ней. Лайза слабо понимала по-итальянски,
это вполне его устраивало.
Гек полюбил читать. Тюрьма располагала довольно сносной библиотекой, и
Гек, пользуясь отблеском привилегий своего дона, погрузился в мир
напечатанных грез. Читал он бессистемно и жадно -- что под руку попадется.
Постепенно определился круг его интересов: он остался совершенно равнодушен
к детективам, терпеть не мог мелодрам, но полюбил мемуары, сказки-фэнтэзи и
авантюрные псевдоисторические романы. Занимали его и специальные монографии
в самых различных областях человеческого бытия, но здесь увлекался его
разум, сердце же билось ровно. А вот трилогия Дюма о мушкетерах буквально
потрясла его. Сначала он взялся было за "Двадцать лет спустя", но вскоре
догадался, что есть начало, вернулся, наспех проглотил "Три мушкетера", а
потом уже погнал дальше. Две недели он ходил как угорелый, даже во сне живя
и споря со своими героями.
Дон Паоло (сам он ничего не читал, кроме Библии, да и то под
настроение, перед сном) обмолвился однажды с неодобрением, что книги, мол,
только средство обменять свои деньги на чужие бредни. Но поскольку Гек
безукоризненно выполнял возложенные на него обязанности, дон поначалу
снисходительно отнесся к слабости, недостойной зрелого мужчины, но
простительной для юноши, не умеющего отделять главное от второстепенного.
Гека несколько раздражало чрезмерное обилие случайностей в сюжете, то
встающих препятствиями на пути у мушкетеров, то (гораздо чаще) помогающих им
в трудную минуту. Атос -- тот вообще был полное фуфло: упрямый и спесивый
болван, способный лишь гордиться своей родословной, где только мог ставил
остальных ребят в трудное положение. И сына ни воспитать, ни сберечь не
сумел... Портос -- ну что Портос... Гек понимал, почему его любили
остальные: дурак, но за друга жизни не пожалел. Хорошо иметь такого друга,
по-настоящему хорошо -- к такому спиной повернуться не страшно. Арамис --
это да! Супер-пупер во всех отношениях, не ведающий преград! Гек ревниво
сравнивал качества Арамиса и Д`Артаньяна и переживал, если сравнение
оказывалось не в пользу Д`Артаньяна. Когда же Д`Артаньяну пришла пора
умирать, Гек едва не плакал: сволочь Дюма, лучше бы он завалил Арамиса, а
Д`Артаньяна оставил в живых, ну что ему стоило... Не умел автор и с
хронологией обращаться: по одним данным две недели прошло, а по другим --
месяца три. Но в целом романчик -- блеск!
Первый "запой" прошел, и Гекатор стал разборчивее; постепенно он
перешел к мемуарной литературе, к трудам древних, увлекся энциклопедическими
словарями. Но поделиться впечатлениями о прочитанном не представлялось
возможным с кем бы то ни было: книги и то, что в них написано, попросту
никого не интересовали. А с другой стороны, и Гекатору не приходила в голову
мысль что-либо обсуждать с посторонними.
Наконец старому дону надоело видеть витающего в мире дурацких грез
названого сынка:
-- Что на этот раз читаешь?
-- Макиавелли, "Государь".
-- Дон Паоло!
-- Извините, дон Паоло! -- Гек поспешно вскочил, книжица шлепнулась на
пол.
-- Ты, я вижу, скоро совсем свихнешься на книгах своих! Этот твой
Макиавелли подох лет сто тому назад, и ничего того, что нужно для жизни на
Сицилии в конце столетия нынешнего, он не сообщит, даже если ты сожрешь всю
книгу, страница за страницей!
"Старый ты козел!" -- подумал Гек.
-- На меня скоро пальцем будут показывать: развел тут... Оксфорд у
параши!
"Сам ты параша!" -- мысленно отвечал ему Гек.
-- Эх ты! Выйдешь на волю -- что, в библиотекари пойдешь? Или опять --
подай-принеси? В общем так: когда закончится твой срок -- можешь по моей
рекомендации пристроиться в одну солидную строительную фирму. Если
пожелаешь, конечно. Там, правда, Макиавелли не понадобится, но вот
бухгалтерское дело знать бы надо. -- Дон выжидательно помолчал. -- Или у
тебя другие планы?
-- Спасибо, дон Паоло, конечно, я согласен, но...
-- Но?
-- Я все же предпочел бы вам быть полезным, а не только строительной
фирме, хоть четырежды солидной. С моей стороны было бы неблаг...
-- Там видно будет. Поработаешь с полгодика, покажешь себя. А как я
выйду, мы подумаем о дальнейшем. При любом раскладе мужчина должен уметь
зарабатывать на хлеб, со мной или без меня. Значит, договорились. И
оставь-ка в покое мертвецов, возьмись за математику и изучай бухгалтерский
учет. А для развлечения читай газеты, кстати, и пользы будет больше. И меня
держи в курсе, а то у меня что-то глаза устают в последнее время...
Теперь уже читать приходилось украдкой, чтобы дон не заметил. Но в Геке
пробудилась неутолимая тяга к учению, жажда познания порою перевешивала
инстинкт самосохранения. Его мозг привык всасывать чудовищные порции самой
разношерстной информации и заселять ею девственные извилины. В три месяца он
крепко усвоил бухгалтерское дело (в теории, понятно), математику в пределах
среднего образования и кое-что из физики. Оказалось, что и газеты --
интереснейшая штука!
-- Дон Паоло... Дон Паоло...
-- Ну?
-- Тут в "Весне" о вас пишут.
-- Что еще они там пишут? Шакалы...
-- Якобы вы готовили государственный переворот.
-- А ну-ка, дай сюда! -- Дон нацепил очки и захрустел газетой. -- Где?
-- Вот здесь, под фотографией...
Дон окончательно стряхнул дремоту, молча и внимательно прочел статью, с
презрительной усмешкой отбросил газету Геку и откинулся в кресле, забыв
снять очки.
-- Знаешь, Тони, журналистов я попросту презираю. И даже не за то, что
они сродни проституткам. Они предстают перед обывательским быдлом рисковыми
ребятами, готовыми в погоне за справедливостью и тайной сложить головы,
бороться без страха и упрека с темными силами, насаждающими порок и хаос в
добропорядочном мире. А на деле они -- навозные мухи: нашел дерьмо, и за
щеку! А навалишь ему кучу побольше и попахучее -- и он твой. Вот этот...
писака-щелкопер. Я мог бы запросто заткнуть его вонючую глотку, и никто бы
не пикнул! Разве что наши друзья не одобрили бы мою несдержанность, сочли бы
это слабостью. А их мнение для меня дороже, чем блеяние миллиона баранов,
годных только на то, чтобы их стричь. Да я бы и на друзей не оглянулся, если
бы почувствовал, что тот щелкопер хоть в чем-то создал помехи нашему делу,
но весь фокус в том, что в статейке, которую ты подсунул мне, -- ни мозгов,
ни истины. Налей-ка мне минеральной, что ли...
Гек вынул из холодильника мгновенно запотевшую бутылку, поставил на
поднос высокий и узкий бокал, наполнил его, опустошив бутылку на две трети,
и подал дону. Дон Паоло глотнул и одобрительно крякнул:
-- Ах, хороша! Наливай себе, а то степлится. Да возьми стакан, что за
манеры... Ну так вот, о чем это я? Заговор был... И не один: только мне
предлагали участвовать в трех. И вот ведь кто-то еще может принимать всерьез
опереточного злодея Боргезе и иже с ним. Даже из наших охотники нашлись, те,
что поглупее. Томмазо Бразилец, например... Но я, мой друг из К..., другие
серьезные люди, мы внимательно выслушали все предложения, причем не раз, а
выслушав -- отказались. Пусть другие клюют на тухлого живца. Все эти
генералы-адмиралы, Тони, такие же бараны, как и обывательское стадо, только
при чинах и с портфелями. Свой шанс мы прогадили уже давным-давно: после
войны реальная возможность имелась, чтобы Сицилия стала штатом, но слабоваты
