часов ежедневно, каждый по своей "специальности": кто скалывал булавками
детали, кто нитки обрезал, кто складывал, кто был "няней" в детском саду
(играл с маленьким тогда Ванюшей).
Л. А.: Я, правда, довольно скоро поняла, что наша "фабрика" отнимает
у меня слишком много времени: чтобы выработать требуемую от надомниц
норму, мне приходилось шить три-четыре часа вдень. И это помимо семича-
сового рабочего дня и обычной домашней работы. Через месяц-полтора я по-
чувствовала: не выдержу, брошу. Но не бросила. Почему?
Все дети любят играть во "взрослую" деятельность: "в магазин", "в
почту", "в завод", "в школу" и т. д. Но эта работа "понарошку" настояще-
го удовлетворения не приносит. "Все только играй и играй. А что подела-
ешь, коли нет ничего другого?" "Сколько в ребячьих играх горького созна-
ния недостатка подлинной жизни, сколько мучительной по ней тоски!" И
еще: "Если детская комната вопреки нашим запретам так часто бывает мас-
терской и складом хлама, а значит, складом материалов для предполагаемых
работ, не в этом ли направлении обратить нам поиски? Быть может, для
комнаты маленького ребенка нужен не линолеум, а воз полезного для здо-
ровья желтого песка, изрядная вязанка палок и тачка камней? Быть может,
доска, картон, фунт гвоздей, пила, молоток и токарный станок были бы бо-
лее желанным подарком, чем игра, а учитель труда полезнее, чем препода-
ватель гимнастики или игры на пианино? Но тогда пришлось бы изгнать из
детской больничную тишину, больничную чистоту и боязнь порезанных
пальцев". Это любимый наш Корчак, его удивительная книга "Как любить де-
тей". Как радовались мы, читая эти строки, находя в них поддержку
собственным наблюдениям, чувствам и мыслям. Нет, как ни трудно мне было,
а закрыть нашу "фабрику" я не могла, не могла лишить детей радости учас-
тия в подлинной жизни.
Б. П.: Два года работала наша "Ниточка-Никиточка". Наполовину это бы-
ла, конечно, игра "в фабрику", но работали всерьез, с рабочим местом,
четким ритмом, с ответственностью за качество. Это было чудесное время,
которое мы все вспоминаем с удовольствием. А почему? Слаженная, дружная
работа - н видимый результат: стопка готовых - нами сделанных! - фартуч-
ков (за месяц 400-500 сложенных по строгому стандарту и связанных акку-
ратными пачками по 20 штук).
Час-полтора довольно кропотливой однообразной работы, казалось бы,
должны были утомить ребят, но нет: они проникались каким-то особым рабо-
чим достоинством из-за своей необходимости, нужности на "фабрике".
Как-то у Анюты болел палец - занозила она его. Мы хотели освободить ее
от работы, а она: "А кто же будет кармашки прикалывать?" - и работала со
всеми до конца "смены".
Просто удивительно, как наши непоседы преображались за работой: ста-
новились сосредоточенными, внимательными, серьезными, даже какими-то
чуть-чуть важными. Участие в общем труде, осознание зависимости всех от
каждого помогли им ощутить, что жизнь состоит не только из приятного
"хочу", но и из сурового и ответственного "надо".
А как по-разному проявлялись их характеры: один не давал покоя своими
рационализаторскими предложениями, другой норовил вначале выдать большое
количество за счет качества, третий проявил необычайную аккуратность,
даже изящество, в своей "операции", а четвертый оказался универсалом -
освоил все "профессии" и всегда был готов помочь в случае "прорыва".
Особенно поражала нас, взрослых, та быстрота, с которой ребятишки ос-
ваивали рабочие операции и целые "профессии". Не проходило и недели, как
Анюта, только что перешедшая на "подвертывание подола фартука", уже не
отставала от взрослого, а еще через неделю она уже успевала подвернуть
два фартука, пока взрослый делал один. Десятилетнему Антону уже через
две недели после начала работы "фабрики" в "трудовую книжку" (были у нас
такие у каждого работника) была записана новая профессия - "швея-мото-
ристка". Он не только хорошо подшивал карманы, бретели и пояса на своей
электрической машине "Тула", но мог ее настроить, заправить шпульку, от-
регулировать шаг строчки, натяжение нити.
Все вопросы на "фабрике" мы решали на общем собрании, и нам, взрос-
лым, нередко приходилось поражаться толковым и справедливым суждениям
ребятишек о распределении обязанностей, и о "технологии производства", и
о рабочей дисциплине, и о справедливости в "начислении зарплаты".
На свои трудовые
Да, у нас была зарплата - каждый получал ее в конце месяца и торжест-
венно расписывался в ведомости, где указывалась "квалификация" работни-
ка, количество рабочих часов и сумма: от 23 копеек у четырехлетней Юли
до 3-4 рублей у "швей-мотористок" - мамы и десятилетнего Антона.
С самого начала нас поразило отношение детей к этим заработанным ими
деньгам. Это были совсем не те даровые деньги, которые иногда давали им
мы или бабушки (купи, мол, что хочется) и которые никогда не залежива-
лись в кармане - так их не терпелось скорее истратить на мороженое, на
шоколадку или на какую-нибудь свистульку, которую через полчаса после
покупки можно было обнаружить где-нибудь уже забытой или даже сломанной
без особого сожаления.
А эти - трудовые! - даже в голову не приходило истратить так легко-
мысленно и глупо. Они много раз пересчитывались, аккуратно складывались
и тратились только на нужные вещи, которыми можно пользоваться долго:
авторучку, перочинный нож, компас, записную книжку и т. п. Особое удо-
вольствие детям доставляло то, что можно на свои деньги (никого не надо
просить!) купить подарок или угостить всех чем-нибудь вкусным в празд-
ничный день.
А однажды случилось вот что. Не хватало у нас до получки денег. "Как
и быть, прямо не знаю", - огорченно призналась мама, когда все мы вече-
ром сидели за своим большим "производственным" столом. И вдруг протяну-
лась к ней маленькая рука с крепко зажатым кулачком: "На, мама, возьми
мои деньги". На раскрасневшейся Юлиной ладошке лежали 23 копейки! - вся
ее зарплата. И следом тотчас же: "И мои! И мои возьми!.." Мама едва
удержалась от слез. На следующий день мы ели Юлин хлеб и пили Анино мо-
локо и говорили им "спасибо"! А они сияли от гордости и счастья.
Наверное, каждый из нас вспоминает с особой гордостью тот момент,
когда вручил матери первую в своей жизни зарплату. Но это бывает обычно
лишь в 16-18 лет. А мы доставили нашим детям эту высокую человеческую
радость намного раньше.
И ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ ОТНОШЕНИЯ
Л. А.: Об этом рассказать чрезвычайно трудно - уж очень все это слож-
но, противоречиво, запутанно. Но и не рассказывать не могу, потому что
знаю теперь: главное в жизни с детьми - налаживание человеческих отноше-
ний.
ДЛЯ ЧЕГО ЧЕЛОВЕК ЖИВЕТ
Самое удивительное сейчас для меня заключается в том, что как и мно-
гие родители, сначала не очень-то задумывались над этой важнейшей сторо-
ной воспитания. Ошеломленные неожиданно открывшимися огромными возмож-
ностями раннего детского возраста, мы увлеклись проблемой: какого уровня
может достичь ребенок в своем физическом и интеллектуальном развитии? А
вот для чего он употребит все свои развитые способности, каков он будет
среди людей, об этом мы в первые три года жизни с детьми не очень-то за-
думывались. Считали: самое главное - ум и здоровье, а остальное само со-
бой вложится.
Б. П.: Я и сейчас склонен думать, что от уровня развития творческих
сторон интеллекта во многом зависит и нравственная основа человека.
Л. А.: А мне думается, что она зависит больше от направленности этих
способностей, от точки приложения их в жизни. Чем больше человек хочет
отдать людям, тем он нравственнее, независимо от того, сколько он отда-
ет.
Б. П.: Что значит отдать? Это ведь тоже с умом делать на до: кому от-
дать? Зачем отдать? Развитый творческий ум - вот гарантия правильной
ориентировки во всех сферах человеческой деятельности, в том числе и в
нравственных ценностях.
Л. А.: Да, но можно превосходно понимать, что такое хорошо и что та-
кое плохо, а тем не менее руководствоваться в жизни совсем не этим пони-
манием. Разве мы не встречали в жизни очень умных людей, судящих обо
всем весьма глубоко и тонко, а в практической жизни, в реальном общении
с людьми "неумелых", беспомощных или даже деспотичных и бездушных?
Совершенно убеждена, что, например, школьная жизнь ребенка зависит не
только от его здоровья и умственного развития, но и от того, каков он
будет в ребячьем коллективе: отзывчив или эгоистичен, общителен или
замкнут, сможет остаться самим собой в разных, подчас очень сложных си-
туациях и в то же время не станет ли обособляться, страдая от одиночест-
ва. Это все зависит от того, каков у него был опыт общения с самыми раз-
ными людьми до школы: было ли ему о ком заботиться, с кем поспорить, пе-
ред кем отстоять себя, научился ли он жалеть, сочувствовать, понимать
других и почувствовал ли он ни с чем не сравнимую радость сделать что-то
для людей, радость отдачи, радость ощущения нужности людям!
Как трудно мы шли к пониманию всех этих, в общем-то, азбучных истин.
И больше всего на этом пути нам помогло то, что у нас была большая
семья, где детишки естественно вступали в разнообразнейшие связи со
взрослыми и между собой (помощь, забота, подражание, отстаивание, обида,
жалость и т. д. и т. п.), а нам тоже, естественно, приходилось регулиро-
вать эти отношения, налаживать их, а при этом меняться самим и менять
многие свои педагогические и житейские предрассудки Больше всего нелепых
ошибок делали мы, конечно, в самом начале, когда родился Первый, Удиви-
тельный, Неповторимый и Единственный. Хорошо, что он недолго оставался
таковым - уже появление второго ребенка многое поставило на свои места,
а к тому времени, когда родилась дочка - третий малыш в семье, - мы уже
основательно поутратили свою родительскую самонадеянность и начали
учиться... у своих детей.
И ДЕТИ НАС УЧАТ
Вот как это было. Когда нашему первенцу было года полтора, мы, напри-
мер, обучали его самостоятельности таким образом: если малыш попадал в
трудное положение (шлепнулся, или застрял где-нибудь, или что-то не мог
достать), мы "не обращали на это внимания", не помогали ему, несмотря на
все его слезы и вопли, - пусть сам учится выбираться из трудностей. Мы
останавливали бабушку, жалеющую внука и стремящуюся ему помочь, серди-
лись, если кто-нибудь советовал что-то предпринять, чтобы прекратить
крик. И, в общем-то, добивались успеха: малыш сам действительно выбирал-
ся из затруднения. И все было бы хорошо, если бы не такая "деталь", на
которую мы как-то сначала не обращали внимания: во время очередного
"урока" страдали больше всех окружающие. Сами того не подозревая, мы
учили малыша... не считаться с остальными. И не только этому. Когда стал
подрастать второй сын, мы с ним поступали так же. И вот однажды я увиде-
ла такую картину: младший плачет от ушиба и испуга, а его трехлетний
старший брат даже не взглянет в его сторону - точь-в-точь как мы, взрос-
лые. Но мы-то не смотрели с умыслом (пусть сам справится с бедой), а тут
было просто равнодушие, безразличие к слезам братишки. Это неприятно по-
разило меня. Тогда-то я взглянула на себя, на нашу "воспитательную меру"
со стороны и поняла, почему она подчас раздражает окружающих.
Подобные детские "уроки" исподволь навели нас на самые серьезные раз-
мышления о разных сторонах отношений между детьми и взрослыми: о контро-
ле и доверии, о поощрении и наказании, о послушании и капризах и т. д.
Один из этих уроков мне запомнился на всю жизнь. Я расскажу о нем под-
робно, потому что именно он заставил меня по-новому взглянуть на очень
сложную проблему - проблему наказании.
Это было лет пятнадцать назад. Однажды мы ужинали несколько позже,
чем обычно. Младший сынишка - ему было тогда чуть меньше года - сидел у
