щеголеватого генетика и не переставая отдавать телепатические команды о
высадке на берег. - Ты незаменим. Но я тебе обещаю: мы с тобой непременно
затравим какую-нибудь крупную дичь. Только, чур, не ходить в одиночку!
Потеря такого специалиста была бы для нас полной катастрофой.
Старикашка принялся его разуверять. Потом обвел взглядом флотилию и
пассажиров, высыпающих на берег.
- По-моему, они просто великолепны в своих иллюзорных образах. А вы с
Кэт - замечательно красивая пара!
Повелитель ревунов нахмурился.
- И ты не можешь распознать наших чудовищных обличий?
- Ни тени!
- Будем надеяться, что наши маски окажутся столь же непроницаемыми
для повелителей фирвулагов. И для женихов на празднике Великой Любви.
- Девять тысяч! - прохрипел Шарн. - О Богиня!
- Бакенщики их дважды пересчитали, вельможный, - ответил Фитхарн. -
Девиц больше тыщи. Все в красных сапожках, венках, лентах, а рубинов, да
сапфиров, да опалов где только не понатыкано.
- Ну и как они выглядят? - угрюмо спросила Айфа.
Фитхарн замялся. Поджал губы, прищурился, почесал в затылке и снова
надвинул на голову островерхую шляпу.
- Ну? - не отставала воительница. - Чего молчишь?
- Ежели в темной спальне. Ваше Величество, да глаза налить как
следует...
- Неужто такие уроды? - взревел король.
- Маски-то у них распрекрасные, святая невинность, но, боюсь,
настоящего фирвулага им нипочем не обмануть.
- Мы не можем их здесь принимать, - заявила Айфа. - Будет бунт.
- Это в лучшем случае, - вздохнул Шарн.
- Хотите моего совета? - откликнулся Фитхарн. - Надо их спровадить
прежде, чем они доберутся до Высокой Цитадели. Встретить их на дороге,
устроить пикник - много музыки, выпивки, группа приветствия из нашей самой
надежной знати - только чтобы ни у кого неженатых сыновей не было.
Задурите этим чучелам мозги, как выражался мой старый друг вождь Бурке.
Скажите, что путь до Высокой Цитадели трудный и вы, мол, не хотите их
утомлять. К тому же все дворцовые сортиры, как на грех, вышли из строя. А
им, ревунам, еще топать и топать - до самой Нионели, через Бельфорскую
впадину.
- Поговорим с ними о новом городе, - перебила Айфа. - Покажем
умственное кино! Пообещаем скидки на стройматериалы. Дадим вьючных
животных и резвых скакунов, чтобы облегчить им путешествие.
- Как?! Отдать моих иноходцев и элладотериев? - простонал король.
- Еще наворуешь, - отрезала жена. - Для такого дела не жалко. Чем
быстрее уроды уберутся из Вогезов, тем лучше.
Шарн беспомощно покрутил головой.
- Но это же не решение проблемы. До мая продержим наш народ в
неведении, а дальше что? Мы ведь уже дали согласие провести праздник за
счет ревунов.
- Придумаем что-нибудь, - успокоила его Айфа. - К тому же нас с тобой
здесь не будет. Или забыл? Мы обещали провести Великую Любовь в Гории с
Эйкеном Драмом, Мерси-Розмар и всем уцелевшим цветом и рыцарством тану.
- Благодарение Тэ за маленькие радости. Там нам не о чем будет
печалиться, кроме как о том, чтобы кто-нибудь не пристукнул.
- Ну так что? - спросил Фитхарн. - Распорядиться насчет пикника?
- Валяй, - кивнул Шарн. - Это ты хорошо удумал, Деревянная Нога.
Назначаю тебя церемониймейстером. - Обряжайся в лучшие одежды, доставай из
сундука золотую ногу, оправленную в рубины. Будем пудрить мозги этой армии
страшилищ, пока у них голова кругом не пойдет. Они не должны заподозрить
подвоха... Как думаешь, принесли они с собой свои сокровища?
- Бакенщики докладывают, что лодки ревунов переполнены сундуками и
мешками.
Айфа удовлетворенно вздохнула.
- Ну, тогда все как-нибудь образуется.
Торжественная встреча состоялась в устье реки Онион, к югу от Высокой
Цитадели, в прелестном уголке, где соловьи пели в густой листве и деревья
роняли цвет, как в идиллической пасторали. Король и королева фирвулагов со
свитой из самых проверенных придворных, почетным караулом воителей и
воительниц и почти всем штатом королевских кухонь закатили такой пир,
каких наивные ревуны в глаза не видывали.
Отяжелев от пищи, вина и психоактивных паров, переселенцы охотно
согласились отправиться в Нионель. Монарший дар: четыреста иноходцев в
полной сбруе и вдвое больше элладотериев с повозками, а также стадо
недавно прирученных маленьких гиппарионов - для разведения породы - был
принят оболваненными монстрами с изъявлением восторженной благодарности.
После тщательно разыгранных протестов Шарн и Айфа соблаговолили принять
двойной вес всего стада в драгоценных камнях - в качестве частичного
погашения налогов, которые нация ревунов задолжала трону за прошедшие
восемьсот пятьдесят шесть лет.
Вопрос о вводе невест в благородные дома фирвулагов был деликатно
замят. Этот обычай, объяснили Суголлу, в среде нормальных фирвулагов давно
не соблюдается, и было бы странно его теперь восстанавливать. Король и
королева в один голос заверили властелина ревунов, что невесты будут
чувствовать себя гораздо счастливее (и полезнее) со своими семействами в
Нионели. Там они не только примут наравне со всеми участие в
восстановительных работах, но и собственноручно уберут брачные покои,
чтобы разделить их со своими будущими супругами. На празднике Великой
Любви юные ревунши совершат брачные ритуалы вместе с девицами из стана
фирвулагов, и юноши будут спариваться с девушками на основе взаимного
выбора. Притом королева Айфа высказала опасения, что невесты-мутантки
окажутся в несколько невыгодном положении, ведь их число непропорционально
велико, однако она лично разошлет пригласительные билеты в самые
отдаленные уголки своих владений "диким" фирвулагам, лишь формально
подчиняющимся трону, и тем самым обеспечит дополнительный приток женихов.
Но ежели какая-нибудь из пришлых красавиц в нынешнем году останется
невостребованной, ее непременно "подцепят" на будущий год, как только слух
об очаровании и богатом приданом дочерей ревунов разнесется по всей
Многоцветной Земле.
На этой милой ноте королевский кортеж отбыл. Суголл, сбросив с плеч
бремя тревог и страхов, удалился в свой парчовый шатер, дабы отдохнуть от
тягостного двухдневного путешествия. А счастливые мутанты захрапели на той
же поляне, где пировали, и приняли во сне свои естественные обличья.
Не спали только Грег-Даннет и Катлинель. Когда зашла луна и погасли
костры, полукровка-повелительница и юркий генетик во фраке взяли фонари и
пошли дозором по поляне - убедиться, все ли ревуны в добром здравии.
Скопище гротескно деформированных тел, одетых с неуместной роскошью,
расположилось в Дантовом беспорядке на примятой траве. Повсюду валялись
пустые фляги и грязная посуда.
Грег-Даннет нарушил молчание:
- Ты так ничего и не сказала Суголлу?
- Язык не повернулся. Он столько пережил за эту зиму - а тут еще
путешествие, все время на нервах. Он боялся, что Шарн запихнет нас в
какое-нибудь захолустье вроде Альбиона. Нионель по сравнению с ним кажется
ему раем. Нет уж, пусть немного придет в себя, прежде чем узнает плохие
новости. И смотри, Грегги, ни полслова, иначе я на тебя рассержусь.
- Не бойся, буду нем как рыба! - Генетик затряс своей обезьяньей
головкой. - Король с королевой и челядью очень мило все обставили, но,
бродя в толпе, я поймал много всполошенных мыслей. А ты, моя дорогая, с
твоими возможностями наверняка сразу поняла, где собака зарыта.
- Этого следовало ожидать, - ответила Катлинель. - Ревунов никогда не
вводит в заблуждение иллюзорный вид друг друга, а ведь они с фирвулагами
принадлежат к одной и той же метапсихической модели.
Грег-Даннет удрученно вздохнул.
- Да, только для людей и тану, не обладающих даром ясновидения, маски
останутся герметичными. Бедные маленькие дурнушки! Впрочем, слияние
генофондов было лишь частью нашего евгенического плана. У нас есть еще
генная инженерия и Кожа.
- Да, но какой позор их ждет на празднике Великой Любви! Кто знает,
как это на них отразится! Ох, Грегги, вот несчастье-то!
Она умолкла и высоко подняла фонарь. Под ивой расположились три
маленьких страшилища: ножки-тростиночки переплетены, карликовые мордочки
застыли в блаженном покое. На всех юбочки, расшитые драгоценными камнями,
венки, красные сапожки.
2
Сидя на большом дереве, одиноко росшем посреди цветущей саванны,
ворон внимательно следил за тем, как пара саблезубых кошек подстерегает
добычу. Неподалеку беззаботно паслась стайка золотистых лиророгих газелей,
и внезапно саблезубый самец напал на них из высокой травы. Они бросились
врассыпную, но дорогу им преградила лежавшая в засаде самка. Почти
небрежно она взрезала горло газели своими десятисантиметровыми клыками. Ее
партнер был тут как тут и вожделенно облизывался.
В сердце ворона вспыхнула извечная жажда крови. Перед его
принудительным напором кошки отступили, шипя выгнули спины, но ворон, не
обращая на них внимания, нацелил клюв - острый эбонитовый кинжал - в
огромный черный глаз газели. Животное перестало биться, отказавшись от
борьбы. Ворон напился водянистой слизи, потом крови.
Но не почувствовал облегчения. Прежде все было иначе.
Он вспорхнул обратно на ветку и стал покачиваться там, отупелый,
несчастный, глядя, как свирепые кошки возобновили свою трапезу. Ну
никакого удовольствия! Почему он не чувствует прилива горячей энергии, как
бывало раньше, когда ему удавалось утвердить свою власть над жертвой?
Почему нет былого восторга даже при проникновении взглядом в земную
твердь?
Это его вина.
Солнце расползалось вширь, словно кровавый омут. Ворон уцепился за
ветку, чувствуя, что мозг его туманится, а кишки пухнут. Наконец он
выблевал темную слизь, затем, внезапно обессилев, выпустил ветку и,
поскольку крылья не держали его, тяжело плюхнулся на землю, прямо в лужицу
мерзкой блевотины.
И тут у нее возникло знакомое ощущение, будто ее колесуют, руки и
ноги в колодках, а палач, зверея, концентрирует боль, которая вливается во
все отверстия ее тела. Колесо вращается, глубже и глубже погружая ее в чан
с нечистотами. Хотя во рту у нее распорка, она закрывает глотку вспухшим
языком, чтоб не захлебнуться, а подавленный крик разрывает легкие. И едва
симфония боли достигает апофеоза, палач применяет еще более изощренную
пытку: сажает ее на кол. Солнечная вспышка. Поворот колеса в воздухе.
Освобождение. Страх, смешанный с экстазом, отступает, остаются унижение и
позор.
"Хватит, довольно, - молит мучителя ее ум. - Нет..."
"Что, не хватит?"
Он заботливо счищает с нее скверну, смеется; его прекрасное лицо
проглядывает сквозь кровавую пелену тумана; то и дело он осыпает поцелуями
ее неподатливое тело (и это страшнее всего, потому что она готова
разрыдаться от любви, от ненависти, от ужаса и полнейшего отупения).
"Кричи, - уговаривает он ее. - Проклинай меня, это станет твоим
избавлением". Но она не произносит ни звука, закрывает глаза, чтобы не
видеть его, и ум, чтобы не знать, что будет дальше, - теплые, нежные
струйки на щеках.
"Тебе нравится. Ты получаешь удовольствие, потому что в этом твоя
суть, из этого тебя сотворили..."
"Хватит, не хватит. Пусть я умру, лишь бы не видеть, не чувствовать.
- Агония разума. Очищающая боль сжигает мозг, яростно струится по его
каналам. - Хватит. Не хватит..."
"Ну давай, кричи, - принуждает он. - Крикни хоть раз, напоследок".
Но она не кричит, и колесо, пройдя полный оборот, снова окунает ее в
