- Это, сударь, зависит от того, каких мастеров нанять. Для строительства
корпуса всего лучше будет подрядить умельцев из Бремена. Купол всего лучше
делать в Лионе. Все остальное можно сработать и здесь, в Майренбурге. Но,
как вы сами должны понимать, это займет ни один месяц.
- Скажем, к сентябрю этого года будете вы готовы?
- Вполне вероятно, герр доктор-адвокат. Но мастера из Лиона и Бремена
потребуют денег вперед как доказательство наших честных намерений.
- Я понимаю. Как будет лучше всего перевести эти деньги за границу?
Чеком? Долговою распиской?
- Я еще не справлялся, сударь, но могу получить всю интересующую вас
информацию в течение нескольких дней.
- Они действительно, бременцы, лучшие мастера?
- Лучше их только мои земляки, шотландские корабелы. Но нанимать их
теперь было бы несколько непрактично.
Разумеется, до сего времени бременцы строили корабли морские, но корпуса
их судов идеально подходят и для воздушных лодок. Воздушная тяга должна
идти...- таинственный взмах обеими руками,-...так.
Весла-так...-что-то вроде загребающего движения.-А паруса надо крепить на
наклонных мачтах. Под углом минимум в 45 градусов. Вот так...-тут
Сент-Одран изображает ладонями некую геометрическую фигуру.-И потом,
существуют еще всякие хитрые инженерные приспособления, но, к счастью, с
этим проблем не возникнет. Нам удалось заполучить одного выдающегося
корабельного инженера, подвязавшегося в свое время на службе в британском и
датском военном флоте. Он буквально на днях вернулся из Америки, где
консультировал тамошнее правительство по вопросам конструкции
кораблей.-Сент-Одран продолжал заливаться соловьем в знакомой уже
тональности, ведя свою музыкальную тему, основанную на простейшей мелодии,
создавая захватывающие переливы, возбуждающие воображение слушателя. Иными
словами, картину, каковую внимающий Сент-Одрану рисовал себе в воображении,
шевалье раскрашивал сияющими цветами, и слушатель видел не только то, что
хотел видеть он сам, но и то, что хотел показать ему шевалье.
- Они все-оркестр,-как-то сказал он мне,-а я лишь дирижер.
Наконец шевалье завершил свое представление, каковое, признаюсь, меня
впечатлило едва ли не наравне с угрюмым законоведом. Сент-Одран заверил
нашего доктора-адвоката, что мы не только доставим корабль наш в
Миттельмарх, перебравшись через преграды,-непреодолимые, если идти по земле
или плыть по морю,-но и снарядим этот корабль так, что он будет готов к
любым непредвиденным неожиданностям. Он застенчиво упомянул "сиятельного
господина" и "вашего титулованного клиента", так же, как я, полагая, что
таинственным нашим инвестором выступает сам принц майренбургский. я не стал
задаваться вопросом, почему принц, запрещающий тайные общества,-каковые
занимаются, разобравшись, теми же безобидными действами, рассчитанными на
дешевый эффект, что и мы с шевалье,-покровительствует в то же время нашему
предприятию. Я рассудил, что такое встречается вовсе не редко, когда
человек с энтузиазмом хватается за какую-нибудь одну явно нелепейшую идею,
но зато с яростью обличает другую, не менее нелепую. Настроен я был весьма
цинично, а в таком настроении я все всегда сваливаю на низменную
человеческую природу.
Когда мы возвращались на площадь Младоты в наемной карете, Сент-Одран
имел вид утомленного актера, который только что отыграл,-и успешно,-трудную
роль перед чуткою и благодарною публикой.
- Начать нашу компанию, как выясняется, будет легче, чем я
полагал,-сказал он.
Во мне все же росло беспокойство. Одно дело-обвести вокруг пальца парочку
бюргеров, совсем другое-дурачить сиятельного принца. Именно с того дня, я
так думаю, и вернулись мои кошмары.
Вновь в ночных снах моих стала являться мне герцогиня, и человек-телец,
дышащий жаром мне прямо в лицо, и Лабиринт,-с каждым разом он становился
все больше запутанным,-и угрожающие шепчущие голоса. Сент-Одран же тем
временем продолжал собирать свою "коллекцию" подложных документов:
рекомендательные, ясное дело- хвалебны, письма, различные благодарности и
другие бумаги, вполне убедительно свидетельствующие, что бременская
корабельная фирма "Линдер и Линдер", подрядившаяся исполнить заказ,-а
именно, строительство корпуса воздушного корабля,-для Общества Воздушных
Исследований на общую сумму 27 000 талеров, с предоплатою 9000 талеров,
выплатой 9000 талеров по завершении строительства корабельного корпуса и
9000 талеров по окончании всех работ. Господа Винглер и Пьемонт берутся за
10 000 талеров выделать шелковый купол воздушного шара по типовому проекту
(они исполняли подобные заказы и для Монгольфье), но требуют предоплаты в
размере половины от общей суммы. Они обязуются также изобразить на куполе
всякий герб, флаг, либо же отличительный знак, каковой будет включен в
список представленных инвесторов Компании, поданный до последней лакировки
материала. Мистер Маркесс, корабельный инженер, завершил уже все чертежи и
горит нетерпением взяться за дело. И все в том же духе. Чем сложнее и
изощреннее становился обман Сент-Одрана, тем неотвязней-мои угрызения
совести, и кошмарные сны мои донимали меня все сильнее. Если этот обман
раскроется, в лучшем случае нас изгонят из города... но всего
вероятней-казнят. За мошенничество в особо крупных размерах. Но даже если
изгонят, нас после этого не примут больше нигде в цивилизованном мире. Я
рассчитывал изначально составить себе состояние малою ложью6 более, скажем
так, традиционною тактикой, но теперь я завяз глубоко и не мог пойти уже на
попятную, не предав при этом Сент-Одрана и не обнаружив участия своего в
сем мошенничестве.
Имея стойкий иммунитет ко всяческим моральным терзаниям и угрызениям
совести, друг мой продолжал погружаться в трясину придуманной им иллюзии. В
очередном разговоре нашем с доктором-адвокатом шевалье сокрушенно посетовал
на острую нехватку "горючего газа", необходимого для того, чтобы поднять в
воздух наш новый корабль, и справился, словно бы между прочим, нельзя ли
будет закупить и его тоже. Адвокат сделал пометку в своем блокноте.
Контракты были уже готовы, и мне пришлось наконец поставить свою подпись.
При этом я себя чувствовал так, словно бы запродавал душу свою Сатане.
Мне даже не верилось, что Сент-Одран может с такою легкостью ко всему
этому относиться. Уж слишком большие деньги образовались у нас в руках. А
ведь я отнюдь не стремился заполучить богатство всей нации, мне хватило бы
денег какой-нибудь милой вдовицы!
Так проходило время, и дни мои были так же далеки от реальности, как и
ночи. Я стал много пить,-больше, чем стоило бы,-и, выпив, бродить по улицам
не разбирая дороги в смутной надежде встретить свою герцогиню. Зима
потихоньку брала свое. С каждым днем становилось все холоднее. Я
чувствовал, как мужество покидает меня. Дух мой умирал.
Никогда еще в жизни я не был настолько несчастен. Иной раз меня посещала
мысль взять коня и уехать из Майренбурга,- таким же нищим, каким я приехал
сюда, Я начал скучать по Беку, мирному тихому Беку, и по домашним своим,
рядом с которыми я бы себя почувствовал увереннее. И все же гордыня
моя,-упрямая, пагубная, бессмысленная,-удерживала меня в столице
Вальденштейна. И еще-моя дружеская привязанность к этому шотландскому
мошеннику, не заслуживающему, говоря по правде, вообще никакого доверия.
Большой наш корабль потихонечку обретал форму-на бумаге. Сент-Одран дошел
уже до того, что начал пописывать весьма
цветистые статейки относительно продвигающегося строительства
вышеуказанного корабля, успокаивая тем самым наиболее нервных клиентов. Я
не отваживался произвести даже примерный подсчет всех денег, осевших в
нашем заветном ларце, и с большой неохотою,-только по настоянию
шевалье,-пошел с ним в наш сарайчик на Малом Поле, выстроенный специально
для того, чтобы хранить там старый воздушный шар. Там, смеясь про себя,
Сент-Одран предъявил мне очередной кошель с талерами. Источник мрачного
моего настроения, как очевидно, оставался для шевалье непонятным.
- Вы так подавлены из-за холодной погоды?-участливо поинтересовался
он.-Ну да ничего. Пусть золото это согреет вам руки в то время, как мы на
нем руки нагреем!
Когда мы собрались уже возвращаться в город, Сент-Одран весело крикнул
охране:
- Джентльмены, берегите корабль этот, как если б то было сокровище
Эльдорадо!
Снег покрыл все Малое Поле, лег толстым слоем на ветви деревьев, на плечи
мраморных статуй, на крышу сарая. Бледный свет солнца был цвета слоновой
кости.
Белые стены и башенки Майренбурга едва ли не сливались с белизною пейзажа
и неба. Сент-Одран был в алом плаще и такого же цвета шляпе, я-во всем
черном. В последнее время мне весьма полюбился сей мрачный цвет. Когда мы
уже подошли к городским воротам, навстречу нам выехала карета, в окне
которой разглядели мы закутанную в меха фигуру патронессы нашей,
ландграфини Терезы-Вильгельмины: вся кричащие румяна и безумные, отчаянные
голубые глаза. Она помахала им и посоветовала быть осторожнее,-такой
гололед! Мы с Сент-Одраном давно уже знали, что во всех своих действиях она
руководствуется прежде всего предсказаниями ее "домашних" астрологов и
ясновидцев. Как видно, все их семейство подвержено одной болезни. Покойный
супруг лангдграфини, когда еще не увлекся походами по борделям, занимался
любительски Тайными Изысканиями; ее матушка скандально известна была как
ведьма, сестра-как безудержная нимфоманка, а племянник ее,-происходящий из
молодой, австрийской, линии рода,-поговаривали, поклоняется Сатане.
Впрочем, наша ландграфиня, кажется, не стремилась к безбрежным далям
сверхъестественного океана. Когда карета ее проезжала мимо, мы сняли шляпы
и поклонились. В конце концов, большая часть всего золота в сундуке нашем
было золотом ландграфини.
Когда мы повернулись, провожая глазами ее карету, я с изумлением
обнаружил, что к нам приближаются четверо всадников. Вид у них был такой,
словно они гнали коней всю ночь напролет. Я почти сразу узнал их: то были
те самые юные радикалы, которые спасли меня от Монсорбье. Я был рад снова
встретиться с ними. Только вот интересно, что стало с остальными двумя из
сплоченного их отряда.
- Доброе утро, джентльмены! Вы меня узнаете?
Все четверо были настолько измотаны, что едва смогли поднять головы.
Стефаник поглядел на меня ввалившимися глазами.
- Да, сударь. Конечно, я вас узнаю.-Голос его звучал чуть громче шепота.
Да тут еще стая ворон взметнулась в небо, и крики их едва ли не заглушили
его слова. Сейчас явно было не время вести беседу. Я просто направил их к
"Замученному Попу", а заодно предложил отобедать там вместе. Они очень
обрадовались и сказали, что будут весьма польщены разделить со мной
трапезу. Компании их теперь поубавилось на два человека, а одежда их и
оружие были не так уже аккуратны, как прежде. Лишь у одного из поляков,-у
самого Стефаника,-сохранилось еще его кремневое ружье. Ему хватило
буквально нескольких недель, чтобы порастерять весь свой простодушный
энтузиазм-преимущество пылкой юности. Они, безусловно, побывали в Париже и
обнаружили там, что все, о чем я предупреждал их,-чистая правда. Когда они
ускакали вперед, Сент-Одран нахмурился, напустил на себя весьма озабоченный
вид и выразил опасения свои, хорошо ли то будет, если нас с ним увидят в
компании радикалов теперь, когда все бараны на майренбургской бирже
только-только заблеяли, ища возможности получить право выпаса на тучных
лугах дутого нашего предприятия. Я лишь отмахнулся небрежно от его страхов.
С каждым новым удачным обманом Сент-Одран становился все бодрее, все
увереннее в себе, ибо размеры богатства, им добываемого, вполне
соответствовало размеру его таланта водить всех и вся за нос. Я же не
уставал поражаться тому, как же скоро мужчины и женщины забывают о
всяческом благоразумии, когда начинаешь взывать ко глубинной их сущности,
когда панорама их грез обретает реальность, пусть даже реальность сия
