может быть, даже внес некоторые замечания, предложения? Иначе могут
возникнуть проблемы с держателями наших акций, которые поместили уже свои
средства в учрежденную нами Компанию, поскольку часть денег акционеров уже
вложено в дело...
- Я уверен, что мы без особых трудов достигнем финансового соглашения.
Клиент мой не предъявляет никаких особых претензий, он желает лишь
распорядится по своему усмотрению первым рейсом вашего корабля. Так мне
сказать своему клиенту, что вы собираетесь строить новый корабль и что вы
пришлете мне все проспекты, как только будут они готовы?
- Если это вас не затруднит.
- Где вы остановились, сударь?-Адвокат Ойхенгейм-Плейшнер записал над
адрес.-В скором времени я свяжусь с вами.
- Замечательно, сударь!-ответил ему Сент-Одран.-Очень вам благодарен.
- Надеюсь, сударь, мы еще встретимся,-вставил я.
Ойхенгейм-Плейшнер поднялся из-за стола. Вид у него был немного
смущенный.
- Прошу прощения, сударь, но имя фон Бек хорошо мне знакомо. Те Беки,
которых я знаю, происходят из старинного саксонского рода. Несколько лет
назад я имел честь вести дела графа Рихарда фон Бека.
- Мой дед, сударь.
Ойхенгейм-Плейшнер вдруг стал в десять раз внимательнее и любезней, -что
означает, что мрачной его чопорности чуть поубавилось,-и преисполнился
самого искреннего восторга, насколько подобная личность вообще способна
выражать это чувство. Он едва ли не сердечно пожал мне руку, бормоча всякие
обходительные словеса. Я вновь поразился проницательности Сент-Одрана.
Фамильное имя, как оказалось, действительно стоит наличных денег.
- Я говорил уже моему клиенту, что вы, должно быть, и есть фон Бек из
саксонских фон Беков. В деле нашем я не предвижу никаких трудностей,
глубокоуважаемый господин фон Бек!
Покинув адвокатскую контору, мы с Сент-Одраном направились вверх по
Влецштрассе. В воздухе ощущался морозец; с востока надвигались тучи, и, по
всему судя, скоро должен был пойти снег. Сент-Одран ликовал. Утром сегодня
он как нельзя лучше уладил дела с кузнецом и плотником, и теперь настроен
был очень даже оптимистически, поскольку богатство, похоже, само плыло нам
в руки.
- Ойхенгейм-Плейшнер, весьма осмотрительный, надо сказать, старикан, и
тот дал себя убедить, это очевидно! Если уж мы сумели произвести
впечатление на такого, как он, дальше дело пойдет у нас как по маслу. Как у
новичка Билли! (Я заметил уже, что, пребывая в состоянии бурного
энтузиазма, Сент-Одран частенько употреблял в своей речи какие-то
непонятные броские выражения, бытующие где-нибудь в Глазго или Нью-Гейте.)
Я же терзался сомнениями. Имя фон Беков пользовалось всегда
безоговорочным доверием. Когда-нибудь во главе нашего клана встану и я. На
протяжении многих веков это были синонимы:
Бек и честь. И я опасался, что уже запятнал свое имя, позволив вовлечь
себя в весьма сомнительное предприятие, где одна ложь громоздилась на
другую. Хотя, с другой стороны, почему одно имя само по себе должно что-то
значить? Лучше уж изменить ему, убеждал я себя, и тем самым дать миру
понять, каким он бывает подчас наивным и недалеким. В конце концов, сам я
давно уже научился не доверять ни догмам религии, ни политическим лозунгам
и обратился верою своею к реальности металла, пара и дерева,-к практике
инженерного искусства, законы которого невозможно ни изменить, ни сделать
предметом морализирования, так с чего бы теперь мне выказывать уважение
какому-то древнему анахронизму?
Сент-Одран немного развеял тяжкие мои раздумья,-он настойчиво зазывал
меня в одну харчевню неподалеку от моста Младоты, где мы смогли бы и вкусно
поесть, и посидеть спокойно, наблюдая в окно за городской суматохой. Сам
мост был запружен волами и лошадьми, дилижансами, кэбами и каретами,
тележками с запряженными в них ослами и, конечно, людьми, что называется,
всех мастей.
- Черт возьми, да здесь толпа еще больше, чем даже снаружи,- воскликнул
я, когда мы вошли наконец в трактир.
Пока мы пробирались к свободному столику, пару раз нас с шевалье едва не
сбили с ног официанты, что носились как угорелые между столами, с
подносами, уставленными дымящейся снедью: всякие экзотические мясные блюда
с труднопроизносимыми названиями, отбивные котлеты, моченая капуста,
горшочки с картофельным супом и караваи черного хлеба. Сент-Одрана здесь
знали, и обслужили нас очень быстро. Мы подняли с ним тост за будущий наш
успех, и, осушив целый бокал крепкого майренбургского портера, я все же
высказал шевалье некоторую свою неуверенность относительно использования в
предприятии нашем моего родового имени.
Сент-Одран отмахнулся от опасений моих, деликатно так вытер рот рукавом и
подался вперед, опершись локтями о стол.
- Видите ли, фон Бек, богатство-вполне достаточная замена для
добродетели. Только сегодня утром упомянул я имя ваше в разговоре с одним
старым знакомым, хитроумным пройдохою по фамилии Проц, который упражняется
для души в потусторонних штудиях, а средства на жизнь добывает тем, что
составляет развесистые родовые древа для nouveaux rishes. Так вот, он мне
сказал, что род ваш прославлен не только тем, что когда-то сыны его вышли
на поиск Святого Грааля, но и тем еще, что ими наследуется титул стражей
Христовой Чаши.
- Что?! Фон Беки-преемники святого Петра-апостола?-Тут я не выдержал и от
души рассмеялся.-Право же, Сент-Одран, мы не имеем никакого вообще
отношения к этому мифу! Половина из предков моих, если уж на то пошло, были
самые что ни на есть убежденные атеисты, а оставшаяся половина-убежденные
лютеране. Так уж сложилось, что мы,-по фамильной традиции,-приверженцы
скорее интеллектуальных, чем религиозных метод. Гораздо больше оснований
полагать нас дьяволопоклонниками, нежели хранителями Святой Чаши!
- И все-таки многие здесь полагают, что предки ваши явились из неких
таинственных запредельных земель или, по крайней уж мере, имели самое
тесное с ними соприкосновение, с этими землями, что граничат с миром
реальности, но невидимы для большинства из нас. Их еще называют Срединным
Пределом. Проц говорит, что даже в книгах, прочитанных им за последнее
время, он нашел пятьдесят доказательств того, что фон Беки-не просто
мелкопоместный дворянский род, наделенный некоторыми сверхъестественными
способностями.
Я почувствовал себя неуютно.
- Как вам, Сент-Одран, должно быть известно, сочинители прежних времен
привлекали к писаниям своим всякое имя, более-менее им известное. И, без
сомнения, имя фон Бек по чистой случайности всплыло в каком-то из древних
рыцарских романов, а остальное уже доделало бурное воображение романистов
следующих поколений. Если верить всякой вырожденческой германской легенде,
то и выйдет, что в каждом старинном замке хранится Грааль, а под каждым
курганом покоится сам Карл Великий или король Артур! В Германии нет ни
единого благородного дома, в котором бы ни было отпрыска-оборотня, или
всеми обиженного младшего сына в роду, запродавшего душу дьяволу, или
мрачного дядюшки, практикующегося в нечестивом искусстве алхимии, или
дедушки с явными наклонностями вампира, или ополоумевшего монаха,
посещающего в ночь полнолуния ведьминские шабаши на каких-нибудь зловещих
развалинах старой часовни. В каждом древнем семействе есть свой сумасшедший
наследник, заключенный в самую высокую башню замка или в самое глубокое
подземелье, а не наследник, так наследница или же оба разом.
Так же непременно присутствует парочка детоубийц, равно как отцеубийц, и
обязательное фамильное привидение. Я сам рос в окружении подобного бреда,
хотя батюшка мой всегда отвергал этот вздор.
Понимаете, Сент-Одран, мне бы очень хотелось, чтобы в Германии наконец
прекратились все эти бессмысленные суеверия. Это отрава, подтачивающая
реформы, пусть даже бредни сии весьма популярны сейчас среди юных
романтиков, воспевающих благородство тевтонского прошлого, за что, как я
думаю, надо благодарить возродившуюся популярность Фортунатуса, Песни о
Нибелунгах, крайностей и сумасбродств Шиллера, Гете, всех этих штюрмеров и
дрангеров, пламенных их последователей, которые зададут теперь оккультного
опыта!
Бредни сии не только мне не интересны, дорогой мой Сент-Одран, они прямо
противоречат моим позитивным инстинктам, я имею в виду свою приверженность
здравому смыслу и отвращение свое ко всяким легендам, и мифам, и к этому
чисто германскому благоговению пред стариною. Что касается литературы, тут
мои вкусы достаточно старомодны, сочинения Николая как раз по мне. Но в
жизни-увольте.
Именно это почтительное восхищение гобеленами, побитыми молью, и
прогнившими гробницами предков в первую очередь и побудило меня спешно
покинуть Саксонию. А Саксония еще считается наиболее просвещенной из многих
германский провинций!
Скептицизм мой, похоже, весьма разочаровал Сент-Одрана.
- Вы говорите сейчас как какой-нибудь фарисействующий методист,- хмыкнул
он.-Какой будет в том вред, если немного подкрасить Фантазией унылую нашу
жизнь? Если предания вашего рода известны и здесь, в Майренбурге, почему бы
нам не использовать их к своей выгоде? Теперь часть моих карт может
происходить, например, из коллекции вашего предка. Для определенного сорта
людей,-а в городе этом полно тех самых описанных вами юных аристократов,
всегда готовых вступить в какое-нибудь ведовское сообщество или составить
рецепт эликсира жизни,-это будет иметь значение едва ли не первостепенное.
А если добавить еще к нашим планам немного романтики, то мы продадим вдвое
больше акций.
Тут как раз принесли заказ, и мне не пришлось измышлять ответ. Признаюсь,
я приуныл. Меня вдруг как будто накрыло темное облако меланхолии, и я,
хмуро глядя на мост за окном, все пытался понять, как же так получилось,
что я настолько уже отдалился от курса, который наметил себе, когда покидал
замок Бек, направляя стопы свои на восток. Тогдашний мой радикализм был
вовсе не изощрен, а весьма даже прост, и складывался исключительно из веры
моей в торжество здравого смысла, из устремления к некому умозрительному
идеалу общей для всех справедливости и из честной уверенности в том, что
достаточно одного только пламенного воззвания, подкрепленного, может быть,
личным примером, и тогда все поймут, что интересы каждой отдельной личности
вовсе не противоречат рациональному альтруизму. Опыт мой6 приобретенный при
дворе Екатерины,-где многие выдающиеся умы того времени вели долгие споры
относительно упомянутых мною предметов,-больше сбил меня с толку, нежели
просветил, а два года, проведенные мною в Татарии, также мало
способствовали философским исканиям. Лишь в Америке начал я постигать, что
не все в жизни так просто, как мне представлялось сначала. И сие
усложненное представление о реальности, каковое преобразовало Штаты в новое
государство, попытался я воплотить на практике в революционной Франции.
Мне казалось тогда, что я обрел наконец, что искал: чтобы слово мое не
расходилось с делом. И вот теперь обнаружилось, что если мне это зачем-то
нужно, я могу быть искусным лжецом. Я, понятное дело, не слишком гордился
таким откровением.
- Снова хандрите, фон Бек?-участливо поинтересовался Сент-Одран. -Не
из-за этой ли дамы, о которой вы мне говорили? Критянки? Она сама еще будет
гоняться за вами, когда имя ваше прославиться в Майренбурге... а так, как
теперь продвигаются наши дела... вы уже очень скоро станете
знаменитым.-По-своему, я так понимаю, он честно пытался унять мою боль. Он
заказал еще портеру, настоятельно порекомендовал мне откушать, пока
горячее, и принялся излагать свои планы на ближайшее будущее, упоминая при
этом некоторых знаменитых людей, каковых он надеялся заинтересовать нашим
проектом, и строя догадки насчет того, кем может быть тот таинственный
"клиент", пожелавший субсидировать снаряжение нашего корабля.
Он попросил у меня черновик проспекта, сочиненного мною сегодня утром, и
принялся изучать его, поедая при этом свой мясной пудинг, одобрительно
кивая и время от времени восклицая:
- Да вы просто гений, фон Бек. Истинный литератор. Прелестно.
